Ломоносов в число врагов Отечества записал и Байера, поскольку тот посчитал не достоверными свидетельства ПВЛ о пребывании апостола Андрея Первозванного у славян. Услышав такое, наш энциклопедист пришел в полное негодование: «Менее всего можно стерпеть то, что Байер в бредовом состоянии опрокинул основание, на котором Петр Великий установил орден святого Апостола Андрея: он открыто утверждает, что святой Андрей не проповедовал Евангелие в России. Жаль, что в то время не было никого, кто мог бы поднести к носу Байера химический порошок для приведения его в чувство».

Известный историк М. Тихомиров появление норманнской теории в России в 30-х гг. XVIII в. объяснял тем, что она «выполняла заказ правительства Бирона, поскольку… стремилась исторически объяснить и оправдать засилие иноземных фаворитов при дворе Анны Ивановны», «служила сугубо политическим целям».

А вот взгляд М. Алпатова на возникновение норманнской теории: «Тени двух соотечественников — Рюрика и Карла XII — витали над теми, на чьих глазах рождался этот вопрос. Полтавская виктория сокрушила амбиции завоевателей времен Карла XII, норманнская теория, возводившая русскую государственность к Рюрику, наносила удар по амбициям русских с исторического фланга. Это был идейный реванш за Полтаву. Покрытый пылью веков древний сказ о варягах обрел новую жизнь, стал острейшим современным сюжетом… Варяжский вопрос, следовательно, родился не в Киеве в летописные времена, а в Петербурге в XVIII веке. Он возник как антирусское явление и возник не в сфере науки, а в области политики. Человеком, который произвел первый «выстрел» в этой баталии, был Байер».

В науке стало аксиомой, что создатели норманизма — это высокомерные, самодовольные немцы, свысока смотревшие на все русское, «культуртрегеры», приехавшие «в медвежью Россию приобщать ее к европейской культуре». А норманнскую теорию исследователи характеризовали не иначе, как «лженаучная» и «реакционная», «антинаучная» и «клеветническая», «порочная» и «политически спекулятивная», как «враждебная русскому народу».

Вот таким бурным оказалось начало отечественной историографии.

Обратимся к летописным данным. Официальное летописание на Руси началось в XV в. Этот всеми признанный факт означает лишь одно: мы не имеем надежных источников по истории России раннего периода. В летописях приказных дьяков никаких упоминаний о «древних рукописях» нет. Между тем считается, что первые летописи по образцу византийских хронографов были созданы в XI в., а к концу XVII на смену рукописным творениям пришли печатные книги. За эти шесть столетий были созданы тысячи и тысячи летописных списков, но подавляющее их большинство — это рукописное воспроизводство одних и тех же первоисточников. Самыми старыми из сохранившихся считаются следующие летописи: Синодальный список Новгородской первой летописи (XIII–XIV вв.), Лаврентьевская (1377 г.), Ипатьевская (XV в.), Радзивилловская (XV в.) летописи[11].

Оригинальные летописи названы по именам создателей, издателей или владельцев, а также по месту написания или первоначального хранения. К примеру, три самые известные летописи: Лаврентьевская, Ипатьевская и Радзивилловская — названы так: первая по имени переписчика, суздальского монаха Лаврентия; вторая по месту хранения, костромского Ипатьевского монастыря; третья — по имени первого известного владельца, литовского великокняжеского рода Радзивиллов.

Впрочем, с этим дело также обстоит не просто. Ряд историков подвергает серьезному сомнению подлинность всех этих трех летописей. К примеру, Радзивилловская летопись относится к XV в., однако стала известна лишь в 1713 г. Недаром Г. Носовский и А. Фоменко полагают, что все известные нам сегодня списки ПВЛ были написаны в одно и то же время (конец XVII–XVIII в.) и в одном и том же месте[12]. А вот мнение Б. Рыбакова: «Чья-то рука изъяла из ПВЛ самые интересные страницы и заменила их новгородской легендой о призвании князей-варягов»[13].

Но вернемся к ПВЛ, в которой сообщается:

Итак, среди племен новгородских словен, чуди, мери, веси, незадолго до этого прекративших платить дань варягам «из заморья», началась усобица. Закончилась она тем, что ее участники решили найти себе князя, который бы ими «володел и судил по праву». По их просьбе на Русь пришли три брата-варяга: Рюрик, Трувор и Синеус. Рюрик начал княжить в Новгороде, Синеус — на Белоозере, а Трувор — в Ладоге. Так летописная традиция увязала начало Руси с призванием варягов. «Историю о призвании варягов проверить невозможно! — пишет С. Баймухаметов. — Ни в европейских, ни в арабских, ни в еврейских источниках нет упоминаний об этом событии. Варяжская страница в «Повести временных лет» подобна стене несокрушимой — ни обойти ее и не объехать. Нет больше исторических свидетельств!»[14].

Но откуда пришли и кем были по происхождению эти варяги, давшие якобы начало русской государственности? В историографии они успели побывать и шведами, и датчанами, и скандинавами в целом; одни авторы считали варягов норманнами, другие, наоборот, — славянами.

Для древнего летописца происхождение варягов, похоже, было очевидно. Он помещал их земли на южно-балтийском побережье вплоть «до земли аглянской», т. е. до области Ангельн в Гольштейне. Сегодня это северно-германская земля Мекленбург, население которой в древности вовсе не было германским. Каким оно было — об этом говорят сохранившиеся по сей день названия населенных пунктов — Варин, Руссов, Рерик и др.

По мере усовершенствования методов обработки источников удается выявлять новую содержащуюся в них информацию. Со времени А. Шахматова легенда о призвании варягов считается «книжной конструкцией», плодом тенденциозного сочинительства одного из составителей или редакторов ПВЛ. Это мнение в принципе верно: любая письменная фиксация текста есть книжная конструкция, результат осмысления автором исходного материала в соответствии с некоторыми принципами. Поэтому дошедший до нас текст легенды подлежит рассмотрению с учетом книжного, «ученого» характера ПВЛ как цельного произведения начала XII в.[15].

После работ Шахматова, настаивавшего на том, что легенда о призвании варягов — позднейшая вставка в летопись, полная домыслов, некоторые исследователи отказались видеть в тексте отражение каких бы то ни было реальных фактов. Другие историки с этим не согласны. М. Покровский полагал, например, что «всего безопаснее» придерживаться текста летописи. В результате легенда превратилась в исторически достоверное известие. Исследование процессов формирования в IX–X вв. так называемой северной конфедерации племен и русско-скандинавских отношений позволило ряду историков (В. Пашуто, В. Янин и др.) предположить существование исторического ядра легенды и признать достоверным приглашение князей и скандинавское происхождение династии Рюриковичей. На основе археологических материалов А. Кирпичников пришел к убеждению об истинности ладожского варианта легенды (Ипатьевская летопись).