Минули месяц, другой. После долгой и сухой осени зима наступила неожиданно. В каких-то два дня резко похолодало, подул северный ветер, посыпалась сухая снежная крупа. Иван купил шапку-ушанку и валенки. На пальто пока еще не накопили, пришлось ходить в старом. Но это не особенно его огорчало. Главное -настроение было отличное. К работе своей он привык, и теперь в главный корпус университета, где на первом этаже помещался его кабинет, входил как к себе домой. Хозяйским глазом осматривал стены и окна коридора, заглядывал в пустые аудитории, проверяя -нет ли ломаной мебели, не текут ли батареи парового отопления.

Заметив неполадки, шел к Троицкому посоветоваться, что предпринять. Немало времени уходило на поиски различных материалов, в его же обязанности входило заботиться о снабжении котельной углем.

Едва ли не больше сил, чем работа, требовали занятия в вечерней школе, куда он все-таки поступил, а учеба давалась с громадным трудом: он еще только-только догонял остальных. И когда получил первую четверку -по литературе,- радости его не было конца.

Все дни у Ивана теперь заняты были настолько плотно, что он с помощью Солодовникова и Коркина составил себе нечто вроде универсального графика, где буквально по часам были расписаны работа и уроки в вечерней школе, домашние дела, занятия самостоятельные и с шефами. Лишь в воскресенье удавалось ему выкроить часок-другой, чтобы сходить с Машей в кино или просто прогуляться по улице.

Иногда, вернувшись из школы часу в одиннадцатом, а то и в двенадцатом, он снова садился за учебники и засиживался далеко за полночь. Маша звала его спать, он отмахивался:

- Ну обожди же! Понимаешь, уравнение такое хитрое попалось, никак ответ не сходится,- и снова погружался в дебри иксов и игреков, пытаясь уловить ускользающий ход решения алгебраической задачи.

Жена в ночной сорочке неслышно подходила сзади, склонялась над его тетрадкой, прижимаясь к крепкому плечу мужа, старалась припомнить, чему ее учили, вздыхала:

- Перезабыла все …

Иван, не поднимая головы от тетради, вразумлял ее.

Вот готовься сейчас, а на будущий год сдавай в наш университет, на вечернее или на заочное … И будет у нас ученая семья.

Она смеялась:

- Не слишком ли много ученых для одной семьи?

- Ученье не вредит. И сам малость умнее становишься, и заработок потом повышается. В общем, прямой расчет,- солидно говорил Иван.

- Кем же ты сам-то хочешь стать?

- Понимаешь, еще не решил. Что-нибудь по электрике бы … Интересная профессия и нужная … Я вот подумаю, может, в какой-нибудь электротехнический техникум заочно поступлю, а то очень уж долго учиться … Надо же кому-то из нас и деньги поприличнее зарабатывать.

- Главное - сам учись, с деньгами уж как-нибудь обойдемся.

- Спать ложись, тебе говорят!- закричал вдруг Иван, спохватившись.

По воскресеньям приходили студенты. Объясняли материал они превосходно, только, на Машин взгляд, им не хватало терпения: готовы были за один присест проштудировать со своим подопечным весь учебник физики или геометрии. После занятии Маша обязательно усаживала «шефов» за стол и кормила скромным, но плотным обедом. Студенты обычно долго отказывались, но ели всегда с завидным аппетитом.

Иногда, когда не было срочных дел в университете,

Ивану удавалось выкроить время для занятии и в рабочий день. Тогда он подкарауливал Солодовникова или Коркина, и, если хоть один из студентов был свободен, они, запершись на часок в его кабинете, решали задачи или разбирались в тонкостях физических законов. По немецкому с Иваном занималась студентка с литфака Катя Степанова. С нею его познакомил шеф. Катя, в отличие от Солодовникова с Коркиным, была очень терпелива и усидчива. Она могла сто раз возвращаться к одному и тому же, пока Иван, наконец, не усваивал необходимого правила. Это она заставила его ежедневно выписывать по десять немецких слов и заучивать их с утра. Поднявшись с постели, он умывался и перед завтраком сидел за коротеньким списком, а потом по нескольку раз в день вытаскивал из кармана контрольный листок и проверял, правильно ли заучены слова. Случалось, что, сидя в бухгалтерии или проходя по коридору университета, он бормотал: «Дас фэн-стэр - окно, хэльблау - голубой, ди фрюлинг - весна … »

Это неясное бормотание услышал однажды, спускаясь по лестнице, Троицкий . Не поняв сразу, в чем дело, он подошел к коменданту, стоявшему на площадке, тронул его за плечо.

- Это ты о чем, Иван Никифорович?

Тот, углубившись в свое занятие, ответил не сразу.

Увидев проректора, улыбнулся.

- Слова зубрю, Николаи Иванович, немецкие … Степанова заставила.

- Вон как! А я уж думал - не заболел ли ты, что сам с собою разговариваешь!- Троицкий засмеялся.- Давай, продолжай, не буду мешать.

«Смотри ты, как пошел парень,- думал проректор, спускаясь по лестнице.- Просто не узнать … ». Он вспомнил, каким пришел Вихрастов: неловко смущающимся. И много ли прошло с тех пор - всего месяца четыре! Великое дело -приставить человека к месту да не забывать поправлять …

О том, что в этом и его заслуга, Николай Иванович не подумал. Не умел считать своих заслуг.

А Иван остался стоять на площадке. Смотрел в окно безумными глазами, зубрил без мятежно немецкие слова. И не знал, что готовит ему впереди жизнь.

Зимняя сессия. Студенты собирались группами, вели разговоры об экзаменах и экзаменаторах, подолгу задерживались в библиотеке, выстраивались в очередь у кабинета иностранных языков: спешили сдать «хвосты» -задолженность по домашнему чтению. А кое-где в уголках уже весело обсуждали план встречи Нового года.

Лишь у Ивана Вихрастова настроение было хуже некуда. И на то были свои причины.

… На днях он пришел домой нетрезвый. Пришел, молча разделся, сел на стул в кухоньке, отгороженной от их единственной комнаты тонко фанерной переборкой, и стал смотреть в темный угол, не зажигая света. Маша, ласковая, заботливая Маша, подошла, привычно взъерошила его волосы, ждала, когда он заговорит. Но он, казалось, даже не заметил ее присутствия.

- Ну, что такой хмурый ? С какого горя выпил?-не выдержала она.- Нездоровится?

Иван тяжело вздохнул, отрицательно помотал головой . Жена встревожилась.

- Неприятности на работе или еще что-нибудь приключилось?- снова спросила она. Муж не отвечал, и она повторила настойчивее:- Что же случилось?

- Отстань,- сказал он неожиданно грубо, как ни разу еще после своего возвращения не говорил. Затем, видимо, почувствовав, что сделал неладно, слегка привлек ее к себе и тут же отпустил.

В школу в этот вечер он не пошел. Разделся и лег на кровать, закинул руки за голову и - думал, думал о чем-то… Лишь ночью, когда жена, потушив свет, прилегла рядом, не выдержал, рассказал.

…С некоторых пор он начал замечать на себе любопытные взгляды сослуживцев, особенно женщин. Он поправлял лацканы старенького пиджака, проверял ворот рубашки - может, пуговица отлетела? Нет, его не переставали разглядывать исподтишка, хотя костюм был в полном порядке: Маша всегда вовремя бралась за иглу или утюг. И притом рассматривали так, будто видели впервые. Немного времени прошло, и Иван почувствовал, что отношение к нему на работе в чем-то изменилось. Внешне это проявлялось хотя бы уже в том, что разговаривать с ним стали стесненнее, торопливее, будто собеседнику не терпелось срочно закончить какое-то очень нужное дело. «С чего бы это?-терялся в догадках Иван.- Может, я маху какого то дал в работе?..»

Сегодня он спросил одну из машинисток:

- Ты что это меня изучаешь? Постарел я или помолодел?

На шутливо заданный вопрос та сразу не ответила, неожиданно вспыхнула, смутилась. Потом пролепетала:

- Да просто так …

Ивана это не удовлетворило, а потому, поймав в коридоре Викентия Лукича, он поделился своими наблюдениями.