Даррас, сидевший в «Непреклонном», разглядывал в иллюминатор «Удар молота», что летел на одной с ними высоте.

— Как думаешь, — обратился он к Гальбе, — они будут биться с нами до конца?

Гальба пожал плечами.

— Если ты считаешь этот разговор ободряющим, то здесь ты ошибаешься.

Аттик вышел из кабины пилота и открыл боковой люк «Громового ястреба». В десантный отсек ворвался ветер. Гальба высвободился из грав-подвески и присоединился к капитану. Он окинул взглядом проносящиеся пейзажи. Корабль пролетал над сплошным покровом джунглей. Ветер был сильным и обжигающим, словно струя пара. Нейроглоттис Гальбы определил изобилие запахов и привкусов. Поток ощущений ошеломлял. Пыльцы тысяч различных видов боролись с вонью суглинка, который должен был находиться на глубине нескольких метров вместе с разлагающейся органикой. А еще там была кровь. Под зеленью скрывался багрянец, реки багрянца, океан багрянца. Запах крови напоминал испорченный амасек.

Слишком много запахов, слишком много существ. Но ни одно не принадлежало к человеческому роду. «Непреклонный» пролетал над первобытным полем брани. Гальба невольно подумал о различиях между своим родным миром и тем, к чему он направлялся сейчас. На обоих планетах жизнь полнилась насилием. Но на Медузе жизни приходилось бороться просто ради существования. Медуза была миром, отторгавшим всякую органику. Она была испытанием, и лишь сильнейшие формы жизни могли закрепиться на ней. Но Пифос был чудовищным в своем всеобъемлющем многообразии. Жизнь расцветала здесь буйным цветом. Жизнь громоздилась на жизнь. Не хватало только пространства, и этого было достаточно, чтобы воспламенить тотальную войну всех против всех.

Медуза выковывала единство и стойкость. Гальба не удивился тому, что на Пифосе не оказалось цивилизации. Он не сомневался, что в этом месте ничем не сдерживаемого роста какой-либо порядок попросту невозможен.

Впереди, неподалеку от западного конца целевого участка из листвы вырывалась каменистая возвышенность. Аттик указал на нее.

— Мы приземлимся там.

Вершина утеса была голой и плоской, около полукилометра в каждую сторону. К северу, западу и югу он заканчивался отвесными обрывами. Восточный склон представлял собой пологий спуск, уводящий в джунгли. Линия деревьев начиналась в десяти метрах от вершины. «Громовые ястребы» сделали круг над зоной, и только затем приземлились. С грохотом упали штурмовые рампы, и легионеры строевым шагом вышли на поверхность Пифоса. Они сразу рассредоточились и сформировали керамитовый барьер, обращенный на восток.

Гальбе поручили обеспечивать безопасность Ридии Эрефрен. Члены его отделения окружили женщину и двинулись с нею в шаг. Сержант удивился тому, как быстро она идет по совершенно незнакомой ей местности. Выйдя из «Непреклонного», астропат какое-то время стояла неподвижно. Она нахмурилась, словно прислушиваясь к чему-то. Гальба заметил, как у нее на лбу пульсирует вена, единственный признак напряжения, что она сейчас испытывала. Затем Эрефрен обернулась и направилась к восточному краю. Ее походка была почти такой же уверенной, как на борту «Веритас».

Аттик ждал.

— Итак, госпожа Эрефрен? — спросил он.

— Тут аномалия ощущается сильнее, капитан, но все же это не источник. Впрочем, исходящие от нее токи намного отчетливее. Она находится в том направлении, — астропат указала на восток.

— Отлично, — сказал Аттик. — Если нужно, мы огнем проложим дорогу в джунглях. Я пойду первым. Госпожа, вы останетесь в тылу под защитой сержанта Гальбы. Если мы отклонимся от пути, известите нас немедленно.

— Как скажете, капитан.

Железные Руки ступили в джунгли. Саламандры и Гвардейцы Ворона следовали позади, как настоящий арьергард, хотя Аттик вел себя так, будто их здесь нет. Преодолев сотню метров, легионеры оказались в объятиях зеленого сумрака. Небо исчезло под непроницаемым щитом сплетшихся ветвей. Оккулобы космических десантников усиливали тусклый свет, так что легионеры словно шагали под ярким солнцем. Воздух становился все более застойным, и Гальба начал задаваться вопросом, на сколько хватит Эрефрен. Он уже слышал в ее дыхании влажное дребезжание, но она не останавливалась.

Исполинские деревья вздымались на тридцать или даже больше метров. Гальба заметил несколько лиственных растений, но в основном здесь росли хвойные, чьи иглы походили на изогнутые кости. Почти так же часто встречались представители флоры, что на поверку оказывались вовсе не деревьями, а гигантскими папоротниками. От ствола к стволу тянулись лианы, толстые, словно кабели, и с такой острой и угловатой листвой, что они напоминали Гальбе скорее колючую проволоку, предназначенную для дредноутов. Более низкие деревья и нижний ярус джунглей утопали под ковром изо мха. Он был таким глубоким и морщинистым, что скрывал корни, и пару раз Гальба собирался предупредить Эрефрен насчет опасности у нее под ногами, но всякий раз она переступала препятствие.

— У вас уверенная походка, — сказал он ей.

— Благодарю.

— Как вы ощущаете местность?

— Вы не вполне верно понимаете мои способности, сержант. Я не вижу того, что находится передо мною, за исключением того, что реконструирует воображение на основе свершившегося факта. Я использую знания, что посылает мне имматериум. Я принимаю послания, отправленные мне братьями и сестрами из Астра Телепатики, а также привыкла к получению иного рода информации, вроде движений, которые мне нужно совершить. Я не знаю, почему должна повернуть направо, — так она и сделала, избежав дерева у себя на пути. — Возможно, я ощущаю завихрения в варпе, вызванные физической реальностью, и это мое новое зрение. Я знаю, что следование этим порывам служит мне хорошую службу.

— Судя по всему, — сказал Гальба. На мгновение он задумался. — То, что случилось на мостике… — начал он.

Эрефрен печально покачала головой.

— Я знаю не больше вашего.

— Но вы пытались предупредить капитана Аттика.

— Барьер между нами и эмпиреями тут крайне тонок. Здешние силы очень могучи. Я почувствовала приливную волну, но почему ее вызвало сканирование Аула? И почему она приняла именно такую форму? У меня нет ответов.

— Я не просто обеспокоен тем, почему она приняла такую форму, — сказал Гальба. — Я хочу понять, что такое эта форма. Прежде я не видел ничего подобного.

— Варп не поддается пониманию, сержант. Такова его природа. Не думаю, что нам следует смотреть глубже.

Последнее предложение Ридия произнесла очень выразительно. На кончике языка Гальбы вертелся вопрос — действительно ли она не хотела смотреть глубже. Он остановил себя. Сержант видел, каким напряженным стало ее лицо. Астропат всегда была связана с варпом. Сознание женщины постоянно находилось в разделенном состоянии, ее «Я» формировалось двумя абсолютно чуждыми концепциями бытия. Гальба даже представить не мог, как сильно она рисковала каждую секунду своей жизни. Если существовали такие пути, на которые она не решалась ступать, он будет уважать ее желания.

Эрефрен заговорила снова, и Гальба встрепенулся от ее уверенного тона.

— Я очень уважаю убеждения легиона, сержант, — произнесла она. — Я знакома с вашим миром. Я служу Железным Рукам, но не льщу себе, полагая, будто одна из вас. Но вам следует знать, как важно для меня то, что вы собою олицетворяете, — она постучала тростью по ноге. — Это тело слабо. Оно — едва ли подходящий сосуд. Такова цена моего дара и службы. Я с радостью заплатила ее, и ищу свою силу в ином месте, где она мне нужнее всего — в воле и индивидуальности, — Эрефрен на секунду умолкла, перебираясь через корень, достигавшей ей до колена. — Железные Руки бескомпромиссны. Вы не терпите слабость. Вы искореняете ее из себя и из других. Эта неумолимость означает, что вам приходится принимать сложные выборы и совершать грубые поступки.

— Грубые? — сказанное застигло его врасплох. Она ставила под сомнение честь его легиона? Железные Руки неизменно действовали со справедливостью. Любое наказание с их стороны было заслуженным.