Оказавшаяся прямо перед сервом Ске Врис взяла его за плечи.

— Радостно видеть тебя здесь, брат, — произнесла послушница.

Её голос рассек счастливую дымку вокруг Каншелла, вернув его в реальность. Йерун снова оказался в своем теле, хотя испытываемый экстаз не ослаб. С усилием он вспомнил, как составлять звуки в слова.

— Спасибо.

— Пройди вперед.

Ложа была набита до отказа, но каким-то образом люди сумели подвинуться. Перед Каншеллом возникла дорожка, ведущая к центру помещения, и Ске Врис жестом пригласила серва подойти к ждущему там жрецу. Йерун решил, что это господин послушницы, хотя он никогда не видел лица высокого человека. Даже сейчас жрец не снял капюшон — а ведь он танцевал, выделывая гибкие и воинственные па. Он был бойцом в той же мере, что и верующим. Посох означал сан жреца и повергал в ужас его врагов; под развевающимися в пляске одеяниями мелькало обмундирование солдата. Пусть намного менее крупный, чем космодесантник, святой человек казался гигантом рядом с другими колонистами. Прочие жрецы, в таких же одеяниях с поднятыми капюшонами, окружали его, словно зеркала, отражающие танец повелителя. Почти столь же высокие, как и их господин, они были намного худощавее — их движения порождали мелодию, а верховный жрец лучился силой. И, кроме того, на нем сходилась паутина света.

Свет.

Невероятные линии, увиденные Каншеллом в пустой ложе, теперь стали ещё более отчетливыми. Серв пораженно смотрел на невозможное явление — снаружи стояли глубокие сумерки, и, хотя вокруг строения пылали факелы, они не могли быть источником такого яркого света. Сияние струилось через щели в стенах, как будто ложа находилась внутри самой звезды Пандоракс. Как и прежде, чем ближе Йерун подходил к центру, тем больше смыслов обретала паутина, понемногу становясь языком. Позволь Каншелл, она могла бы заговорить с ним. Линии света несли послание, которое слышал верховный жрец, и гигант танцевал, радуясь ему. Нити паутины сплетались с рунами на одеяниях повелителя, серв видел в них призыв и ответ, постоянную смену ролей. В одно мгновение жрец обращался к сверхъестественному, в следующее — уже откликался на божественные воззвания.

Теперь, наконец, Йерун ощутил, что понимает колонистов. Серв осознал, как они сохраняют непоколебимую надежду, невзирая на то, сколько людей погибает в челюстях Пифоса. Верующие просто не могли поступать иначе.

Жрец остановил танец, но, хотя свет не двигался, его очертания оставались настолько запутанными, что взгляд Каншелла продолжал плясать на нитях паутины. Он двигался от начала к концу, от края к центру, по кругу и спирали, создавая гипнотическое, пьянящее чувство. Великан протянул руки, раскрытыми ладонями к серву.

— Добро пожаловать, — сказал верховный жрец. — Встань рядом со мной.

Его голос звучал низко и грубо, но вместе с тем текуче, словно шепот ледника.

Йерун двинулся вперед — прежде он ступал с сомнением, но теперь испытывал нетерпение и в спешке почти споткнулся, охваченный радостью. Он побежал к жрецу.

В трех шагах от центра, когда послание уже кристаллизовалось перед сервом, становясь грандиозной истиной на краю откровения, он помедлил и неуверенно моргнул. Ноги Каншелла словно приросли к полу.

— Что тревожит тебя? — спросил верховный жрец.

Серв сглотнул. У него запеклись губы, пересохло горло, и хмельной аромат яблок манил Каншелла, даря надежду освежиться. Но он не мог, не должен был… Надо подождать.

— Чего-то… — прохрипел Йерун и умолк, затем попробовал снова. — Чего-то не хватает.

— Да? — наклонил голову жрец.

Каншелл попробовал отвернуться — возможно, если удастся закрыть глаза, то он сможет сконцентрироваться и понять, что здесь не так.

— Я чувствую… — серв беспомощно замолчал.

— Ты ещё не дома, — произнес жрец, и Каншелл едва не расплакался от благодарности.

— Да!

Именно так всё и было. Он пока ещё не стал здесь своим, хотя и мечтал об этом так же сильно, как страшился ночей на базе.

— Наша песня и это место всё ещё непривычны тебе. Ты должен обрести уверенность, получить знак, что не предаешь собственную веру, присоединяясь к нашей службе.

— Да, — повторил серв, вновь заливаясь слезами.

— А если я скажу, что наши религии одинаковы?

— Хотелось бы в это верить.

Хотя лицо жреца скрывалось под капюшоном, Йерун не сомневался, что собеседник улыбнулся.

— Иногда для поддержания веры необходимо доказательство, и ты получишь его. Приходи к нам снова и принеси символ своей религии. Так ты узнаешь правду и возрадуешься, присоединившись к нам.

— Спасибо, — прошептал Каншелл.

Он попытался уйти, но ощутил слабость в ногах и понял, что упадет, если попытается сделать шаг. Но тут на помощь пришла Ске Врис, закинув руку серва себе на плечо. Приникнув к послушнице, Йерун проковылял к выходу из ложи, и, оказавшись снаружи, заметил в задних рядах несколько других слуг легиона, следивших за ритуалом с глубокой завистью на лицах. Песнопения всё так же гремели в ушах Каншелла, сердце отзывалось на их прикосновения могучими ударами, полными освобожденной силы веры. Серва пронизывало предчувствие, видение того, что может произойти. Думая о силе, пришедшей к нему после утренней молитвы, Йерун представлял, насколько могущественнее стал бы круг верующих, будь в нем столько же людей, что и в толпе у ложи. Вознесение хвалы Императору так, как Он того достоин, открыто и многими сотнями уст — это, не сомневался Каншелл, нанесло бы страху смертельный удар.

И зачем останавливаться на этом? Видение серва расширялось, он представлял тысячи, миллионы, миллиарды верующих, в полный голос славящих Императора. Дыхание замерло в груди Йеруна. Он не был жестоким человеком, никогда не сражался, чистил и чинил оружие, знал, как оно называется и используется, но ни разу в жизни не выстрелил из него. Он был Йеруном Каншеллом, сервом-разнорабочим, незначительной, легко заменимой шестеренкой в механизме Х легиона, и ничем большим. Но ради воплощения этой мечты он готов был убивать.

Манящее, красочное видение не оставило серва, когда он поднялся на борт транспортника, отправлявшегося на базу. Лишь спустившись на посадочную площадку и услышав звуки из-за стен лагеря, Йерун понял, что образы померкли. Остался только зов грядущего, и Каншелл уцепился за него, за обещание силы — а тем временем страх вернулся, отращивая новые когти и клыки, создавая новые способы убийства надежды.

Юная ночь распевала под совсем иной мотив. Разносилась песня хищников, и в ушах серва звучали новые призывы и ответы: рыки альфа-существ, отклики их стай. Вокруг базы неожиданно собралось множество ящеров, ещё утром ничто не предвещало подобной какофонии — но сейчас бессчетные рептилии вызывающе ревели за стенами, насмехаясь над своими жертвами.

Каншелл уходил с посадочной площадки, не торопясь в общежитие. По-прежнему ощущая слабость в ногах, он постоял на открытом месте между зданиями. Завывание во тьме мучило серва, словно челюсти тварей уже смыкались на его голове.

Там Йеруна и обнаружила Танаура, выглядевшая так же измученно внешне, как он чувствовал себя внутренне. Впрочем, очертания скул Агнес всё ещё казались выкованными из железа.

— Сколько времени это продолжается? — спросил Каншелл.

Болтерный огонь со стены. Рев, сменяющийся визгом и затем тишиной. Отзвуки осады поселения на плато. Чудовища, пробующие оборону на зуб.

— Всё началось утром, и в течение дня они продолжали наглеть, — объяснила Танаура.

— Почему? — спросил Йерун в пустоту. Поведение «здешних» ящеров волновало его сильнее, чем атаки на частокол — уязвимость поселения выглядела очевидной, но лагерь Железных Рук был укрепленной позицией, с прочными стенами, которые защищали воины, могучие, как боги. Почему же хищники нападают на подобную цель, и с таким упрямством?

— Не надеются же они прорваться внутрь? — добавил Каншелл.

— Это животные, — ответила Агнес, — им неведома надежда.