Аттик понимал, что губительная армия бесконечна.

Ну и пусть.

— Взять их! — взревел капитан.

Получившие приказ Железные Руки не встретили первую волну, защищаясь. Им оставалось только нападать, и воины так и поступили. Легионеры ринулись в бой; металлический таран устремился вперёд, чтобы сокрушить дьявольские орды. Болтеры висели на магнитных замках. Оружием стали цепные мечи, силовые кулаки и пламя.

Аттик размахивал цепным топором, круша искажённых тварей. Он чувствовал, как отдаются через рукоять удары, приятно сотрясая руки. Возможно, уничтожаемая им плоть и была ложью, но она разрывалась и умирала, как настоящая. Ихор забрызгал его с ног до головы. Демон поднял меч над головой, сжимая его обеими руками, и обрушил на лицо Дуруна. Капитан сжал клинок в латной перчатке и сломил пополам, а другой взмахнул топором и легко обезглавил демона. Голова рычала на него, улетая прочь, в давку. Тело пыталось бить Аттика ещё несколько мгновений, прежде чем рухнуло. Оно было раздавлено даже раньше, чем распалось на бесформенную энергию варпа.

Железные Руки были неудержимыми. Аттика окружало братство разрушения. Он и его легионеры встретились с открытой истиной о плоти — порче Галактики, порче самой реальности, и теперь настало время крушить её, рвать её, жечь её. Изничтожать её.

Плоть боролась с Атттиком. Перед ним встала на дыбы тварь — чудовищный слизень, нарост из мускулов и клыков, кожа которого содрогалась, истекая гнилью из гнойников. Это была зараза, пагубная чума, готовая поглотить его. Когда тварь обрушилась на него, Дурун поднял топор, вонзив его в центр туши твари, рассекая неподатливую мерзость. Капитан поднимал топор всё выше, рассекая демона, вывшего от бездумной боли. Его кровь, если это было кровью, хлестала потоком — густым, вязким, просвечивающим и пронизанным чем-то зелёным. Она была заразой в жидкой форме. Аттик чувствовал, как липнут к ней сабатоны. Доспех покрылся влагой ихора и жижи выпотрошенных чудовищ, и это стало орденом для капитана. Он вырвал топор, и рухнувший, разорванный пополам демон затих.

На его корчащийся труп лезли новые ужасы, всё новые и новые, потоки потоков энергии. Аттик рубил и колотил, махал и пинал, убивал и крушил. С каждым движением, с каждым шагом он изгонял из физического измерения нового демона. Он возглавлял лишь осколок былого Десятого Легиона, но каждый воин Легионес Астертес мог истребить армии. Железные Руки наступали на полчища демонов, сдерживая их. Враг не пройдёт. Ему не прорваться на поверхность мимо космодесантников.

Но в этой победе не было смысла. Его воины преграждали лишь один выход, а их было ещё три, и все врата были открыты. Сквозь мелькавшие прорехи в стенах чудовищ Аттик видел, как орды неистовых чудовищ мчатся по другим проходам, а на потолке, там, где раньше был символ, остался чудовищный пролом, и теперь крылатые твари вылетали через него в шахту.

— Капитан, — раздался в воксе голос Камна. Аттика вновь окружала пытавшаяся его разрубить и растерзать орда, и он не мог разглядеть космодесантника. Он не видел никого из своих воинов.

— Да, брат.

В воксе раздался тяжёлый вздох, а затем справа от Аттика донеслось хлюпанье, треск и удар чего-то тяжёлого. Камн был рядом и убивал чудовищ.

— Какова наша задача?

И теперь, услышав вопрос, Аттик не смог на него ответить. Он был так сконцентрирован на обнаружении врага, что даже не задумался о том, что будет делать дальше. Здесь он не мог победить. Рота могла бы сражаться до неизбежного конца, однако это была бы тщетная битва.

«Какова наша задача?.

Остановить питаемую варпом машину. И, если это невозможно, неким образом использовать её силу против неё. Мы уже читали через неё варп. Она уязвима. Мы нашли её слабость. Ключом к ней является Ридия Эрефен»

— Пробиваемся к поверхности, — отдал роте приказ Аттик. Он взмахнул топором, разрывая тяжёлое щупальце, обившее его словно питон. — Мы прорываемся к базе.

Они не будут отступать. И, поклялся себе Аттик, они вырвут победу из пасти этой чудовищной планеты.

С каждым тяжёлым, отдающимся эхом ударом приближался рок, каждый удар звучал, как рёв вулканов, сдавленный в один звук. Это было не просто мрачной музыкой, но и представлением. Даррас наблюдал, как поднимается монумент. Даже с такого расстояния было видно, что столп выше возвышенности, и он изменил свет дня. Затем раздался первый удар. А потом страшный грохот, величайший удар, когда свет обрушился вниз, и Даррас понял, что было уничтожено нечто важное. Он знал это, потому что видел теперь смерть дня. Тьма чернее ночи, тьма погибели разошлась от поселения, вцепляясь в облака, поглощая их, расходясь во все стороны, пожирая небо и не оставляя ничего кроме великого и бесконечного ничто.

Но затем, когда тьма над головой стала абсолютной, на пустом небосводе появилось нечто. Чистая пустота отступила, открыв солнце. Оно возникло на небе прямо над монументом, там, где находилась бы звезда Пифоса, если бы её было видно через облачный покров. Несомненно, это было солнце.

Но оно было каменным.

Даррас чувствовал, как под его ногами разрушаются основания любой уверенности. Небесное тело казалось достаточно близким, чтобы к нему прикоснуться, неровная и потрескавшаяся поверхность выглядела достаточно ясной, словно это был планетоид не более чем нескольких сотен километров в поперечнике. Но это была звезда. Она излучала холодный и серый свет. Она повисла над Пифосом, как вынесенный в аду приговор. В звезде не было смысла, не было логики. Не было цели, и именно это придавало её появлению такой ужас. Это было безумие, обрётшее огромную и безжалостную форму. Скала, об которую расколется любое подобие реальности и рассудка.

И удары приближались. Грохот, гром, раскаты надвигающейся катастрофы. Эти удары были тише. Они не были такими сотрясающими всю планету, как выпущенная энергия монумента. Они были менее абстрактными и более реальными, настоящими звуками. Нечто вдали ударяло землю с медленным и безжалостным постоянством.

И приближалось.

Звуки доносились с севера и юга. Даррас понял, что возвышенность зажимают в клещи, прежде чем увидел врага. А затем, в застывшем мертвенном свете каменного солнца, на горизонте появилась угроза.

Даррас слышал, как скулят и стонут от ужаса стоявшие на стене сервы. Он не желал терпеть их слабость, но удивился бы, если бы они отреагировали иначе. Смертные были слабы. У их отваги были хрупкие пределы. И призванные теперь твари прорвали их храбрость. Каменное солнце в небе было ужасным, но далёким, не представляющим немедленной угрозы.

Ей были медленно идущие к базе звери.

До сих пор Пифос скрывал худшие из своих кошмаров. Возможно, подумал сержант, что эти чудовища не появлялись, пока не собиралось достаточно добычи. Для жизни им потребовалось бы невообразимое количество пиши. Он вспомнил, как Птеро отказывался признать естественной плотоядную экологию планеты.

— Ты был прав, Гвардеец Ворона… — прошептал Даррас. На этой планете не было ничего естественного. Железным Рукам, из всех легионов лучшего всего разбиравшихся в технологии, следовало бы это понять. Всё, от растений и зверей до чудовищных артефактов было создано для некой цели, и теперь она наконец-то исполнилась.

Приближающиеся звери были огромными, размером с линейных титанов. Самые меньшие из них были почти пятидесятиметровой ширины. Их головы были длинными, похожими на крокодильи, с выступающими вперёд клыками на краях пастей. Вдоль спин шли конические шипы длиной с ракеты, собиравшиеся на хвостах, способных хлёстким ударом раздавить танк в лепёшку. Они шли на задних лапах, но передние были также огромными, тянущимися почти до земли от плеч, широких, словно оружейные платформы. То тут, то там гиганты склонялись вперёд и отталкивались лапами от земли, чтобы двигаться чуть быстрее. Деревья разлетались на части и падали у них на пути. Затем исполины вышли на выжженную землю и с грохотом направились вперёд. Звери были огромными как холмы и ужасными как легенды.