В назначенный для празднества день посадил он линного сокола на шест.[193] А был такой обычай: если кто-либо, известный своим богатством и щедростью, снимал сокола на кулаке, это означало, что он намерен целый год устраивать празднества на свой счет. Рыцари и оруженосцы, веселые и довольные, слагали стихи и музыку прекрасных канцон, и было назначено четверо судей; наиболее достойные канцоны они отбирали, остальные же возвращали сочинителям, советуя их улучшить. Так они развлекались и восхваляли графа; и сыновья их тоже были рыцари благородные и благовоспитанные.

И вот один из этих рыцарей (назовем его мессер Аламанно), человек большой храбрости и доблести, любил одну очень красивую даму из Прованса, но имени мадонна Гриджа,[194] и хранил свою любовь в такой тайне, что никому не удавалось заставить его проболтаться. Но как-то раз молодые люди из По договорились между собой хитростью вынудить его к похвальбе. И обратились к некоторым рыцарям и баронам с такими словами: «Просим вас во время первого же турнира, который будет назначен, затеять похвальбу».

И подумали: «Этот самый мессер известен исключительной доблестью, он, конечно, отличится на турнире и разгорячится от веселья, и когда рыцари начнут похваляться, он не удержится от того, чтобы и самому не похвастать своей дамой».

Так и порешили. Турнир состоялся. Рыцарь принял в нем участие. Был разгорячен весельем.

Вечером, отдыхая, рыцари принялись похваляться: кто славным поединком, кто великолепным замком, кто красивым соколом, кто удачливостью. И тот рыцарь не смог удержаться от того, чтобы не похвастать своей прекрасной дамой.

Когда же он возвратился к ней, чтобы, как обычно, насладиться ею, дама отвергла его.

Рыцарь так был удручен этим, что оставил ее и общество рыцарей и отправился в лес; и столь тайно затворился в скиту, что никто о том не узнал.

Всякий, кто увидел бы горе рыцарей, дам и оруженосцев, нередко оплакивавших утрату этого столь благородного рыцаря, почувствовал бы к ним жалость.

Как-то раз оруженосцы из По, преследуя во время охоты зверя, оказались в скиту, где скрывался рыцарь. Он спросил их, не из По ли они. Те отвечали, что да. Тогда стал он их расспрашивать о новостях. И оруженосцы принялись рассказывать ему дурные новости: как из-за ничтожного проступка они лишились того, кто был цветом рыцарства, и о том, как его дама отвергла его, и о том, что никто ничего не знает о его дальнейшей судьбе. «Но вскоре, – сказали они, – будет объявлен турнир, на который съедутся многие знатные люди, и мы надеемся, зная его благородное сердце, что и он явится на этот турнир, где бы ни находился. Уже назначены отряды стражников, сильных и опытных, дабы незамедлительно его задержать. И таким образом мы надеемся вновь обрести его».

Отшельник распрощался с оруженосцами, а одному своему верному другу написал, чтобы он тайно переправил ему в день турнира оружие и коня.

Друг исполнил просьбу отшельника, послав ему в день турнира оружие и коня, так что в назначенное время был он в рядах рыцарей и одержал победу.

Стражники увидели его и узнали. И тут же с торжеством подняли на руки. На радостях откинули забрало с его лица и стали просить во имя любви, чтобы он спел. Но он ответил: «Я не буду петь, пока моя дама не помирится со мной».

Благородные рыцари отправились к этой даме и стали умолять ее, чтобы она простила ему. Дама ответила:

«Передайте, что я не прощу ему, пока сто баронов, сто рыцарей, сто дам и сто девиц в один голос не попросят у меня о милости, не зная при этом, к кому обращаются».

Тогда тот рыцарь, будучи весьма рассудительным человеком, прикинул, что приближается Сретенье,[195] и в По будет большой праздник, и знатные люди съедутся в монастырь. И подумал: «Моя дама будет там, и там соберется столько знатных людей, сколько она потребовала, чтобы просить у нее милости». И тогда сочинил он прелестнейшую канцонетту. Когда же настало утро праздничного дня, он вскочил на амвон и начал петь эту свою канцонетту как только мог лучше, а уж это он умел очень хорошо. Пел же он так:

(I) Когда тяжелый слон вблизи ручья
оступится и рухнет – в тот же миг
звучит его собратьев трубный клик,
и слон встает, и к родичам стремится:
того же я хочу от вас добиться,
поэтов Но великодушная семья!
Вам ведомо, сколь велика печаль моя.
Вернете ли вы мне утраченный покой,
Подняв в мою защиту голос свой?
Угодно ли просить со мной о милости
там, где к разумной речи не склонят лица?
(Il) A коль и впрямь отныне для меня
иссяк любовных радостей родник,
я предпочту под тяжестью вериг
страданьем изойти, истлеть в темнице,
в монастыре навеки затвориться,
немотствовать весь век, коль такова судьба,
которая мне шлет………………………………
…………………………… ни чести, ни отрады.
Я не способен, как медведь лесной,
терзать добычу, рвать, не зная милости,
и убивать, и насыщаться без конца.
(IV) К обрыву бездны ныне призван я
за то, что укрощать я не привык
многоречивый, подлый свой язык:
и если бы я мог, как Феникс-птица,
сгорев в огне, душою возродиться,
я тотчас тело сжег бы в пламени огня,
а с ним – всю ложь и тлен земного бытия,
и в муках воспарил бы я в предел святой,
туда, где Юность с дивной Красотой
и с Доблестью соседствуют, и милости
молил бы я в слезах, припав к стопам Отца.
(V) Пусть эта песнь и жалоба моя
летят туда, где ненаглядный лик
узрел бы я, когда бы хоть на миг
послать виновный взор вослед решился.
За год скитаний как я изменился!
Уже не тот болтун, каков был прежде, я.
Я воротился к вам, свой скорбный путь кляня,
как раненый олень, терзаемый стрелой,
бежит на смерть, туда, где крик и вон.
И вновь молю я гнев сменить на милость.

Все тщетно: лишь любви дано смягчать сердца.[196] И тогда, кто находился в церкви, стали просить смилостивиться над ним. Так что дама простила его. И он обрел ее прежнее расположение.

Новелла LXV

[Которая рассказывает о королеве Изотте и мессере Тристане ди Леонис][197]

Тристан из Корновальи и супруга короля Марка белокурая Изотта,[198] любя друг друга, условились подавать сигнал любви таким образом: если мессер Тристан хотел поговорить с ней, он отправлялся в королевский сад, где был источник, и мутил воду в ручейке, который вытекал из этого источника. Ручеек бежал ко дворцу, где находилась упомянутая мадонна Изотта. И, видя мутную воду, она понимала, что мессер Тристан у источника.

вернуться

193

Дороже всего ценились птицы после пяти или шести линек.

вернуться

194

Существовал трубадур Бертран д'Аламанон, воспевавший некую Гиду де Родес (ср. с Гриджей). Но слова «назовем его мессер Аламанно» заставляют думать о произвольности имени.

вернуться

195

Сретенье – праздник принесения Иисуса во храм и очищения Богородицы на сороковой день после Рождества (2 февраля).

вернуться

196

Автор «Новеллино» перевел на итальянский язык первую строфу канцоны Atressi con l'orifans Ригаута де Бербезиля (годы творчества 1170–1200), а в остальных (третью он вообще опустил) ограничился отдельными итальяноязычными вкраплениями. Полный перевод канцоны с провансальского, принадлежащий В. А. Дынник, см. в кн.: Поэзия трубадуров. Поэзия миннезингеров. Поэзия вагантов. М., 1974. Настоящий перевод, сохраняющий все формальные особенности данного варианта канцоны, выполнен Е. А. Костюкович.

вернуться

197

Новелла восходит к одному из эпизодов «Романа о Тристане» Беруля (коп. XII в.), сохранившегося не полностью: начало дошедшей до нас рукописи всего несколькими строками предваряет речь Изольды у ручья (См.: Беруль. Роман о Тристане. – В кн.: Легенда о Тристане и Изольде. М.: Наука, 1976, с. 19–26). Целиком этот эпизод сохранился в немецкой переработке романа, принадлежащей Эйльхарту фон Обергу (Oberge Eilharts von. Tristrant. Slrassbnrg – London, 1877, 3331 s.).

вернуться

198

Тристан из Леонуа, племянник короля Марка, правившего в Корнуэльсе (зд. «Корновалья»), и возлюбленный его жены, Изольды, является одним из наиболее популярных героев артуровского цикла, в который он был включен уже валлийскими сказителями.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: