Степан Митрофанович радовался как ребенок. Он даже удержался от соблазна немедленно отправиться к своему эшелону. Решил утром идти с Коломийцем, чтобы лично убедиться, что и у него всё в порядке. Однако Коломиец особой радости не выражал, а ночью просто-напросто исчез с вокзала.

Поведение нового знакомого озадачило Степана Митрофановича, а когда он припомнил некоторые, как бы вскользь брошенные высказывания, то смекнул, что дело тут явно нечисто. Через час он уже беседовал со старшим лейтенантом госбезопасности К.И. Пальчиковым. Сведения, полученные от Степана Митрофановича Челомбитько, и точное описание его вокзального знакомого помогли изобличить и обезвредить опасного преступника. Коломиец был задержан в тот же день при попытке выехать в Тамбов.

В штат абвера Коломиец, был зачислен ещё в 1940 г. Работая главным инженером на одном из львовских предприятий, он совершил большое должностное преступление и, опасаясь заслуженного возмездия, бежал в Польшу, захватив с собой крупную сумму денег. Перебежчиком сразу же заинтересовалась немецкая разведка. Коломийцу вначале предоставили возможность покутить по злачным местам Варшавы. Потом он был арестован и доставлен в Краков в здание бывшего воеводства, где размещался один из центров разведки абверштелле-Краков. Здесь в основном проходили выучку агенты из эмигрантских кругов и украинских буржуазных националистов. Хорошо воспитанному Коломийцу это общество не слишком импонировало, однако он прекрасно понимал, что другого выхода в тот момент у него нет. Нужно было приспосабливаться, и предатель добросовестно совершенствовался в «искусстве» наемного агента-диверсанта. Он настолько преуспел, что способным курсантом заинтересовался сам начальник абверштелле полковник Визер. Побеседовав с Коломийцем, проверив глубину его технических познаний и знаний тонкостей советского уклада жизни, полковник решил, что использовать такого агента в роли рядового диверсанта непозволительная роскошь. Вскоре Коломиец был передан в штаб «Валли» в предместье Варшавы и после тщательной подготовки на вживание в глубоком советском тылу оказался в Полтаве, где окончательно отработал свою легенду и обзавелся документами «уполномоченного по продвижению на Восток демонтированного оборудования одного из оборонных заводов Донбасса».

Используя обстановку, которая сложилась в то время на железной дороге, и обладая вполне надежными бумагами, Коломиец должен был в течение двух-трех недель находиться в прифронтовой полосе: разведать группировку советских войск на воронежском направлении и, передав собранные сведения человеку, к которому должен был явиться по паролю: «Привет вам от Франца Генриховича», – выехать из Воронежа по маршруту Мичуринск – Тамбов – Саратов. В этих городах необходимо было установить количество войск и выяснить, готовятся ли они к отправке на фронт или просто несут гарнизоную службу и обеспечивают противовоздушную оборону. Интересовалась немецкая разведка настроениями местного населения: что говорит оно о войне, о победах, одержанных немцами, думают ли русские продолжать войну или собираются заставить своё правительство капитулировать и признать победу за Германией.

Все это нужно было зашифровать и переслать по почте в Воронеж по знакомому уже Коломийцу адресу.

На этом первая часть задания заканчивалась. Сообщив воронежскому коллеге адрес в Саратове, Коломиец по своим документам должен был устроиться на один из оборонных заводов, желательно авиационный, работать не за страх, а за совесть, войти в доверие к руководству и до прибытия связного не предпринимать никаких активных шагов.

Начало операции, по мнению Коломийца, проходило блестяще, и всё сложилось бы как нельзя лучше и в дальнейшем, не навяжись к нему со своей помощью этот Челомбитько. Разрабатывая легенду, ни Коломиец с его мелкой душонкой предателя, ни его хозяева не могли даже предположить, что на пути встретится совсем незнакомый человек и воспримет мнимые хлопоты Коломийца как своё кровное дело. В рамки их моральных понятий не укладывалось, что для настоящих советских людей, когда речь идет о главном, не существует разделения на «твоё» в «моё».

Поэтому крах Коломийца и ему подобных вполне закономерен. И пусть не Челомбитько, – всё равно кто-нибудь другой обязательно встал бы на пути шпиона, отвел бы преступную руку и разоблачил предателя. И от сознания этой всенародной поддержки нам, чекистам, легче работалось, хотелось сделать ещё больше для своей страны, для своего народа.

Кстати, заявление Степана Митрофановича Челомбитько предопределяло и арест второго гитлеровского агента в Воронеже, к которому должен был по паролю явиться Коломиец, но это было уже сделано. О конспиративной квартире по улице 27 Февраля в особом отделе фронта уже знали, и хозяин её, некий Граков, был арестован контрразведчиками ещё в начале декабря. Произошло это при довольно любопытных обстоятельствах…

Саша Прядко, несмотря на свои 22 года, был человеком бывалым. Рано лишился родителей, а у его вдовой тетки только и хватало сил да времени накормить и кое-как одеть племянника. Потому и рос он в тихой заводской слободе, что называется, как трава при дороге. Набеги на соседние сады и лихие драки с заречанцами незаметно сменились забавами куда менее безобидными. Как-то их атаман долговязый Ленька-верста под секретом сообщил, что на склад заводского ОРСа привезти целую машину африканских апельсинов – к празднику будут раздавать начальству. У мальчишек загорелись глаза – вот бы попробовать! Сказано – сделано. И пока Санька-очкарик – самый грамотный среди них – добросовестно пересказывал сторожу сводку о последних событиях в Абиссинии, хлопцы забрались на склад.

В тот вечер попробовать апельсинов им не удалось. Внимательно слушая взволнованный рассказ о коварстве итальянского дуче, сторож всё же уловил подозрительный шорох в складском сарае, поднял тревогу, и всю компанию накрыли. Горьковато-сладкий вкус заморских плодов Саша распробовал уже в камере предварительного заключения. Их – три штуки – принесла ему заплаканная тётя Настя. Апельсины, как узнал позже Саша, предназначались для детских подарков.

Суд был строгий, но правый. Отработав два года в исправительно-трудовых лагерях, вплотную столкнувшись с закоренелыми уголовниками, Сашко понял, на краю какой пропасти он стоял. Освободившись, пришел на завод, где работала тетка, где работали покойные отец с матерью. Стал хорошим слесарем. И если люди о его прошлом не вспоминали, с какой стати должен был помнить о нём сам Саша! Когда заработки достигли приличной суммы, настоял, чтобы тетка уволилась и сидела дома – наработалась на своем веку. Пошёл в вечернюю школу, о женитьбе подумывал, а тут война…

На фронт попал по первому же призыву. Протопал пешком в отступлении от Винницы. Был в окружении, вышел, а в боях за свой родной Харьков отличился: заменил убитого пулеметчика и, пока самого не ранило, сдерживал атаки немцев. Уже в госпитале узнал, что за тот бой награжден медалью «За отвагу». И вот сейчас он, бывалый фронтовик, с заслуженной наградой на гимнастерке, сидит в жарко натопленной будке контрольно-пропускного пункта, ожидает попутной машины в сторону фронта и, попивая кипяток с черным сухарем, степенно беседует с только что сменившимся сержантом войск НКВД Крайновым.

Мирную беседу прервал настойчивый автомобильный гудок. А ещё через несколько минут напарник Крайнова, ефрейтор, привел в будку мужчину лет пятидесяти, в дырявом полушубке, с тощим мешком за плечами. Ефрейтор снял его с санитарной машины для выяснения личности. В кузове было несколько тяжелораненых, и задерживать «санитарку» долго он не мог.

– Если всё в порядке, – успокаивал он взволнованного пассажира, – отправим в Воронеж первой же попутной. – И уже официально, обращаясь к сержанту: – Товарищ старший наряда, гражданин утверждает, что следует со станции Валуйки в Воронеж проведать больную дочь. Санитарная машина подобрала его километрах в сорока от города на дороге. Документами обеспечен – вот тут паспорт, а здесь справки всякие.