Ничего страшного. Воскресенский скоро уедет, и всё забудется. О том, чтобы дать Ви знать о своих чувствах, даже речи не было. Во-первых, Макс и сам не был в них до конца уверен. Это было похоже на какое-то наваждение, временное помешательство. Может, он перегрелся на фотосессии, может, так проявлялся стресс от всех этих событий, может, это скоро пройдёт само собой? Во-вторых, он ни за что бы не осмелился признаться в чём-то подобном мужчине. Он понятия не имел, как это делается. Наверное, примерно так же, как и с женщинами, но чёрт его знает… Да и толку-то? Он бы и женщине никогда не признался, если бы она, подобно Воскресенскому, относилась к нему как к мебели, даже хуже — как к бракованной мебели.

Он прекрасно понимал разницу их положений. Всемирно известный фотограф и студент из провинциального города. Он даже моделью-то на самом деле не был. Ви просто рассмеётся ему в лицо. Его где-нибудь там — в Москве, Майами или Париже — ждут десятки таких, как Данила: ярких, красивых, знаменитых и уверенных в себе.

— Лицо не меняем! — вырвал его из размышлений недовольный возглас Воскресенского. — Что за выражение опять?! Кого хоронишь? Как муха сонная, честное слово. То скачет и дрыгается, то теперь сидит как деревянный!

Фотосессия закончилась без приключений. Макс стёр с лица макияж — его было совсем немного — переоделся и решил приткнуться в тихий уголок, чтобы не путаться под ногами во время сборов. Соня обещала отвезти его в центр. Сейчас она вместе с Воскресенским просматривала отснятый сегодня материал. Оба вечером собирались уехать в Москву и хотели быть уверены, что получили кадры нужного качества.

Максим встал возле фонтана и долго бессмысленным взглядом смотрел на тонкие струйки воды. Теперь то, как Ви окунул его в бассейн, казалось чем-то смешным, а не таким ужасным и оскорбительным, как в тот день.

Он повернулся посмотреть, как там дела у Сони: её вообще не было видно, зато Воскресенский стоял в противоположном углу площадки и что-то фотографировал, похоже, что его. По крайней мере объектив был направлен в эту сторону.

Ви с облегчением снял фотоаппарат с шеи. Тяжёлый… Видимо, совсем отвык снимать с рук, особенно за эти несколько недель здесь, когда из-за операции ремень очень чувствительно давил на шею, руки тоже очень быстро начинали болеть. Но мальчика сейчас очень захотелось сфотографировать — без позы, без сюжета, таким, каким он был на самом деле. Он, наверное, действительно подходил под этот проект в силу своей естественности, безыскусности и спокойной, неброской красоты. Но работать с ним было тяжело. Он жил словно в прочно закрытой раковине, и заставить его приоткрыть створки стоило большого труда, зато потом, когда он всё-таки решался показать то, что было внутри… У Ви редко получались настолько хорошие, проникновенные кадры с моделями-мужчинами.

Макс теперь о чём-то болтал с Соней. Уже в который раз Воскресенский ловил себя на том, что завидует ассистентке: она могла вот так запросто говорить с ним, обсуждать какую-то ерунду, разумеется, сплетничать, а их с моделью отношения были хуже, чем напряжёнными, они были просто отвратительными… Да и какая теперь разница? Они сегодня уезжают. Жаль, конечно, что Макс запомнит его этаким фотографом из ада. Во время фотосессии Воскресенскому всегда было тяжело сдерживать эмоции, но мальчишка держался молодцом. Ви был привычен к ситуациям, когда модели (даже парни) рыдали после съёмок, жаловались всем и каждому, звонили мамам, папам, друзьям, подругам и любовникам, чтобы излить душу и нажаловаться на изверга-фотографа. Макс же молча терпел. За редкими исключениями.

Несмотря на его вопиющий непрофессионализм, закрытость и хамство (надо признать, ответное) Макс ему нравился. В нём было что-то необычное, искреннее, чистое. Воскресенскому даже иногда становилось стыдно за то, как он орал на него на площадке. Раньше он по этому поводу угрызений совести не испытывал. А то, что произошло на вчерашней фотосессии… Он представить себе не мог, что вот так бы взял и отдрочил какой-то другой модели прямо во время съёмки. Он вроде и ради кадров это делал, но и… Хватит врать самому себе! Просто очень этого хотелось. От одной мысли, что парень под одеялом совсем голый, уже чуть не вставало, а потом, когда Макс кончил, ему самому было впору в ванную бежать — и нет, не руки мыть. С другой стороны, ничего удивительного: красивый мальчик так жадно смотрит на тебя, кусает губы, дрожит всем телом — не надо испытывать к нему никаких особых чувств, чтобы ощутить ответное возбуждение.

Всё было собрано и упаковано. Воскресенский обычно помогал складывать вещи, но так как кожа ещё не до конца зажила, уже сама фотосессия была для него достаточно утомительной и даже болезненной, поэтому он и оставлял всё на Соню. Макс стоял возле её «Лансера», куда ассистентка упихивала последний чехол со штативом. Воскресенский направился к ним. Была не была…

— Ну что, ничего не забыли? — спросил он у Сони.

— Специально всё обошла, под каждый куст заглянула, — ответила ассистентка.

Фотограф повернулся к Максу:

— Довезти тебя?

— Меня Соня подбросит.

— Ей ещё кучу всего собирать сегодня. Садись, — он кивнул в сторону своей машины.

— Да я ещё успею… — начала ассистентка, но тут же замолчала под выразительным взглядом Ви.

Макс ничего не заметил, только пожал плечами и равнодушно пошёл к «кадиллаку».

— У вас тут документы какие-то лежат, — сказал, открывая переднюю дверь.

Ви сел на своё сиденье и взял с соседнего прозрачный файл.

— Совсем забыл про них! Вот и хорошо, что ты здесь. Это надо Гартману отдать, акты выполненных работ, ещё что-то, я не очень разбираюсь. Вы ведь с ним увидитесь?

— Ну да, увижусь, — ответил Макс, пристёгиваясь.

— Или лучше в офис ему завезти?

— Можно в офис, но тогда только из рук в руки. Там такой дурдом, что потом ничего не найти. Давайте лучше мне. — Макс взял протянутый Ви файл и аккуратно пристроил под широким подлокотником, там как раз было подходящее ничем не занятое место.

— Туда же тебя отвезти?

— Нет, мне в центр надо, в универ, это недалеко от вашей гостиницы. Я покажу.

— Окей.

Макс сидел, отвернувшись к окну. Он понимал, что вот сейчас — его последний шанс, но совершенно не знал, что ему делать. Не бросаться же Ви на шею? А что-то такое сказать, даже намекнуть — нет, у него язык не повернётся. Ни за что и никогда.

Воскресенский заговорил сам.

— Проект получился неплохой, — сказал он. — Я знаю, что со мной бывает тяжело, но ты держался хорошо. Спасибо за работу.

Парень кивнул.

— И вам спасибо. У меня не очень-то получалось и… — Макс замолчал, не зная, что ещё сказать. Он чувствовал себя первоклассником у доски. Он не считал себя стеснительным или излишне скромным, но с Воскресенским всё было иначе: это был по-настоящему взрослый, состоявшийся человек, который неизвестно как на самом деле к нему относился. Скорее всего, не очень хорошо, учитывая то, как он его обычно обзывал.

— Мне бы не хотелось, чтобы у тебя остались негативные впечатления от этой работы и от меня лично. Я сегодня уезжаю, но могли бы ещё успеть посидеть где-нибудь, поговорить. Я пойму, если ты не захочешь после вчерашнего, или позавчерашнего, или… — Да уж, у Макса было много поводов отказаться. Пожалуй, не стоило их все перечислять.

— Нет, я наоборот, — выпалил парень. — Я не против. Я видел фотографии и, думаю, что они стоят того, чтобы ради них немного… м-м… потерпеть.

— Хорошо. Тогда, может, место предложишь? Я тут ничего особо не знаю.

Макс секунду подумал.

— Можно в «Манхэттен». Это напротив развлекательного центра, где вы в тот раз были.

— В шесть часов нормально?

— Да, нормально, — подтвердил Макс. — На следующем перекрёстке направо надо повернуть.

Буквально через три минуты они уже доехали до здания университета, где Макс пулей выскочил из машины. Ему было и радостно, и жутко неудобно за то, что он принял это приглашение. Хотя, собственно, чего неудобного? Может, Воскресенский ничего такого и не имел в виду… Но Макс втайне надеялся, что имел. Он совсем с ума сошёл. Что ему, девчонок вокруг мало? Почему вдруг Ви, ну почему, почему?