Вскоре мы вышли к памятной узкой тропке, справа и слева от которой — пропасти. Тбписты, не торопясь, спокойно перешли на другую сторону и остановились, ожидая нас.

Пахтан, словно заправский эквилибрист, прогарцевал по перешейку; за ним прошла кобылица. Я глянул вниз и пообещал себе больше этого не делать.

Под пристальным наблюдением тбпистов я начал осторожно продвигаться по тропке, грубо нарушая данное себе обещание. Попробуй не смотреть вниз, если от того, куда поставишь ногу, зависит жизнь!

Жуля с не меньшей осторожностью ступала за мной, держась за щедро протянутую руку. Теперь, если один из нас оступится, полетим оба. Просто замечательно.

Добрались, однако, без эксцессов. Тбписты указали на выход из ущелья и тут же потопали назад. Я содрогнулся, представив, что им придется еще раз преодолеть тот участок, но решил не подвергать опасности свое спокойствие.

Мы залезли на лошадей и минут через десять выехали из ущелья на прежнюю дорогу. Теперь надо было сориентироваться, куда идти. Так-с. Помнится, под руководством тбпистов мы свернули влево с основного пути, а это значит… это значит… Даже ребенку понятно, чтобы попасть в Райа, надо сейчас ехать вправо… Или влево?.. Что-то я совсем запутался.

Проблему решил Пахтан, который, не колеблясь ни мгновения, свернул влево. Жуля послушно последовала за нами. Спустя еще несколько минут дорога стала довольно приемлемой для езды на лошадях, и Пахтан недовольно фыркнул. Он, видимо, уже собирался сбросить меня с себя…

Вскоре тропа вывела к речке. Что-то показалось мне странным. Я понюхал воздух, помахал рукой, сунул пальцы в воду и понял — что. Вода оказалась не холодной, даже не прохладной, а теплой. Похоже, поток вытекал из недр горы, в которой еще не окончательно замерли вулканические процессы. Или же наоборот — как раз просыпались.

— Надо бы искупаться, — сказал я Жуле.

Она покраснела от смущения. Нет, вот что мне нравится в ней — так это смущаемость. Ни один человек или нечеловек, которого я знал, не смущался так легко и охотно. Жуля делала это постоянно и по самому ничтожному поводу.

— Не знаю, стоит ли…

— Я отвернусь, — пообещал я. — А искупаться стоит. Это же горная вода, причем вулканическая, она невероятно полезна для здоровья. И потом, надо бы и грязь с себя смыть.

Сказано — сделано. Я, как галантный джентльмен, пропустил даму вперед, сел на прибрежные камни спиной к воде и долго вслушивался в восторженные взвизги, фырканье и плеск. Меня совершенно нещадно тянуло повернуться и хоть краем глаза взглянуть, что там такое творится. Но я сдерживался.

В конце концов, видимо, поняв по напряженной спине, чего стоит мне эта поза, Жуля вылезла из речки, завернулась в одеяло и сменила меня на посту стража реки. Теперь мыться полез я.

Трудно передать словами блаженство от ощущения чистой кожи, от легкости, которая охватывает после того, как смоешь с себя грязь и копоть прошедших дней. И того пуще — путешественнику, ему помывка как глоток свежего воздуха.

Я мылся спиной к берегу, чтобы не смущаться видом девушки. пусть даже она меня не видит. Спустя некоторое время понял, что не стоит дольше испытывать ее терпение, оно тоже не бесконечное. Поэтому с сожалением вылез из теплой, слегка пахнущей серой, воды, и вскоре мы уже стирали одежду. Потом разложили ее на камнях для просушки и устроились на привал. Жуля достала из сумок мясо, взяла из речки воду, собрала по округе каких-то трав, я зажег костер; вскоре в котелке кипел неплохой бульон. Которым мы успешно и отобедали. Коней устроило сено из дорожных запасов и жухлая горная травка.

— Наверно, сегодня надо выспаться как следует, — предложил я. — Завтра с утра, как только станет светло, двинемся наверстывать упущенное.

Жуля согласилась и тут же устроилась на ночлег. Первую половину ночи бодрствовал я, вторую — она.

Снов в этот раз я не видел никаких.

Утро оказалось холодным, мрачным и пасмурным. Низко сгустившиеся облака постепенно превратились в тучи. Солнце почти не пробивалось из-за этих хмурых небесных странников, но освещение позволяло двигаться. Что мы и сделали.

Когда река скрылась из поля зрения, ощутилось похолодание. Может, прав был Ровуд, говоря, что здесь теплые северо-западные ветры натыкаются на скалистую громаду Махна-Шуй и не согревают южную половину гор, может, циклон какой пришел, не знаю; факт — становилось все холоднее. Возможно, все причины наложились друг на дружку, и потому температура снижалась буквально на глазах. Только что мы были налегке, а вот уже едем, по уши закутавшись в теплые рубахи и свитера.

Дорога становилась хуже. На лошадях передвигаться стало опасно, мы предоставили их самим себе — по желанию Пахтана. Получился негласный уговор: я страхую Жулю, Пахтан страхует кобылицу. Как, кстати, ее зовут? Все никак не удосужусь спросить.

Температура стремительно опускалась. Вскоре на камнях обозначился лед, стало скользко и противно. Тропа тянулась уже по очень опасным местам, часто приходилось преодолевать участки шириной не больше шага, слева от них отвесно нависала скала, а справа — зияла пропасть; на дне далеко внизу быстро несла свои воды горная речка. Другая речка, не та, в которой мы купались. Потом опять завалы камней, там сам черт ноги сломит — но только не мы… И снова скально-пропастный пейзаж, в том же порядке или наоборот. Это насчет того, с какой стороны что находится…

Пробираться по скользким камням и узким тропкам было очень неудобно и опасно. Я в который раз уже сожалел, что в сумке не нашлось веревки. Хотя, может быть, веревка только повредила бы в данном конкретном случае. Жуля меня не удержит, а я сам — могу в свою очередь не удержаться на льду, если что-то нехорошее произойдет. Остается уповать на удачу.

И вот когда преодолевали очень узкий участок, с особенно скользким настом, удача наконец оставила нас, и оставила капитально. Сразу двое — Жуля и Пахтан — поскользнулись и полетели в пропасть. Жуля могла бы еще остаться на тропе, если бы не хлопнула машинально по стене, пытаясь восстановить равновесие. Хлопок получился сильным — и только придал дополнительное ускорение…

В следующее мгновение я обнаружил, что лежу в исключительно неудобном положении на тропе, изогнувшись подобно знаку вопроса, упираюсь грудью в скользкие камни у самого обрыва, а руками удерживаю невесть как пойманных горе-парашютистов. Глаза у Жули были широко раскрыты, она явно была парализована от ужаса, и это хорошо; если бы начала дергаться, полетели бы вниз все вместе. Пахтан — умница конек — висел спокойно, хотя я схватил его за копыто, и ему наверняка было больно.

Я не шевелился несколько секунд, давая возможность бедолагам прийти в себя, а потом почувствовал, что потихоньку соскальзываю. Я хриплым шепотом позвал Жулю и велел забираться вверх по мне.

Жуля покраснела — удивительно, она даже здесь может смущаться! — и послушно начала перебирать руками, сначала подтянувшись по моей руке, потом цепляясь за одежду, ноги. Сильная девочка… В конце концов она оказалась наверху. Я за это время еще немного съехал, теперь край обрыва упирался мне в середину груди. Еще немного — и конец…

Пахтан умными глазами посмотрел на меня; я ясно прочитал в его взгляде: «Не рискуй так, отпусти меня. Ты нужнее миру, чем я»…

Я собрал все силы и принялся подтягивать Пахтана вверх. Он стал помогать задними ногами, упираясь ими во все попадающиеся выступы; впрочем, таких оказалось немного. Жуля удерживала меня за ноги, стараясь хоть немного помочь, и это оказалось не зря, скорость сползания уменьшилась.