Прошло совсем немного времени, и ракетоплан начал снижаться.

— Промежуточная остановка? — спросил Северсон.

— Нет, приземляемся в Осло.

— Так быстро?.. Значит, Митька был прав… Только нет, это не Осло! — воскликнул он, когда ракетоплан прорвал завесу облаков над аэродромом. — Я этот город знаю как свои пять пальцев!

— Уверяю вас, это действительно Осло, — улыбнулась Наташа. — Правда, немного изменившийся за годы вашего отсутствия.

На аэродроме путешественники пересели на вертолет и продолжали свое путешествие над побережьем, изрезанным многочисленными фьордами.

— Я вот думаю, — нарушила молчание Наташа, — не лучше было бы предупредить жителей Ярлсберга, что вы прилетите? Встреча могла бы быть более радостной для вас.

— Наоборот, Наташа, я рад, что прилетаю инкогнито. Не люблю торжественных речей, а к тому же возвращаюсь домой не как победитель, а как побежденный.

В его голосе звучала глубокая печаль. Что могла сказать Наташа? Как успокоить человека, который возвращается в родную страну, где уже нет ни близких, ни друзей? Слова здесь излишни.

Северсон переходил от окна к окну и горящими глазами следил за проплывавшей далеко под ними родной землей. Городки и деревни казались ему более красочными и веселыми, пустынная тундра — зеленее. Хвойные леса на диких скалах звали его вернуться назад, в детство. Ему казалось, что даже сюда, на пронизанную солнечным светом высоту, долетает знакомый шум горных ручьев.

На горизонте, над голыми вершинами Скандинавских гор, вырисовывался снежно-белый шпиль Галлхёпиггена, вдали блестела морская гладь.

— Взгляните, Наташа, налево! Там — Берген! — по-мальчишески радостно воскликнул Северсон. — Я знаю здесь каждую вершину, каждый островок. Справа от нас — Гаупне и Лейкангер. Нам надо лететь на Гулен, а затем вдоль побережья до устья Сегне-фьорда.

Вскоре вертолет приблизился к группе небольших островков.

— Не можете ли вы лететь чуть ниже? — попросил Северсон пилота. — Что-то я не узнаю родного края.

Островки действительно очень изменились. Когда Северсон видел их в последний раз, на них лишь кое-где чернели лачуги рыбаков. Теперь эта местность напомнила Северсону московский Парк культуры и отдыха. Соединенные мостами острова пересекали во всех направлениях улицы-аллеи, вдоль которых среди зелени сверкали красивые дома.

— Куда же делись рыбаки? — удивился Северсон. — И отсюда их вытеснили богачи?

Наташа молча улыбнулась, а он продолжал сокрушенно:

— Наши рыбаки были люди порядочные, честные… Вот на этом острове жил старый Фритьоф Эльвестад. Мы, мальчишки, часто его навещали. Это был такой философ из народа — говорил мало, зато мудро…

Северсон покачал головой и попросил пилота:

— Прошу вас, приземлитесь… Видите ту долину под скалами?..

Вертолет начал медленно снижаться, приближаясь к скалистому берегу.

— Отсюда до нас час ходьбы. Не хотите ли пройтись пешком, Наташа?

— Охотно пошла бы с вами, но меня ждут. Профессор Йохансен из Фарнеса попросил помочь ему провести один эксперимент. Тем временем вы осмотрите родной край, а вечером встретимся у врача Галльстрема. Вы его легко найдете, здесь его все знают. Прошу, не забудьте передать ему письмо от академика Тарабкина… Если позволите, я возьму ваши вещи с собой. Вам легче будет идти.

Как только вертолет исчез за каменной стеной фьорда, Северсон повернулся лицом к морю и сел на большой замшелый камень. Он смотрел на кудрявые барашки волн, и его сердце постепенно успокаивалось.

Отчизна! Родной край!

Все было таким же, как и прежде. Грозные валы набегали на прибрежные скалы, с грохотом обрушивались на них и, отброшенные, катились назад, сталкиваясь со следующими. Над скалами возвышались искривленные сосны, заглядывавшие в ущелье, которое оставалось таким же романтичным и красивым, как и тогда, когда Лейф бродил здесь с ребятами. Только ведущая вверх тропа за это время превратилась в хорошую дорогу. Северсон еще раз оглянулся на море и решительно направился по ней.

За первым поворотом показались «карлики». Да, они на том же месте, не изменились. Причудливая группа скал все еще напоминает праздничную гулянку гномов. Только присмотрись внимательнее, сразу же увидишь, как их лица начинают улыбаться, шевелиться. Самый маленький гном с досадой смотрит на море, где, по древней легенде, викинги отобрали у него лодку… Другие скалы тоже не остаются немыми. Острые тени от солнца вдохнули в них жизнь. Благодаря игре света и теней на обрывистой каменной стене проступает иссеченное ледяными ветрами лицо Амундсена…

Северсон вздрогнул, моргнул. Созданная разбушевавшимся воображением картина расплылась, разбилась на отдельные светлые и темные пятна.

— Родной край… — Северсон вздохнул и направился дальше.

Теперь дорога вилась по узкой долине над шумным горным ручьем. Он журчал и бурлил, яростно бил о гранитные берега, мчался через скалистые пороги к морю. Этот ручей нес первый привет из родного поселка.

«Еще один поворот, — думает Северсон, — и я увижу дом художника Абильгаарда».

Его домишко, скрытый в густом кустарнике, всегда привлекал мальчишек своей таинственностью. Старенький дедушка Абильгаард ходил по окрестным селам, предлагая свои картины. Люди ничего не покупали у него, зато давали ему милостыню, как нищему. Он брал ее с детской улыбкой: «Спасибо, Спасибо! Теперь у меня будет на что купить краски!» Но все знали, что он уже давно не рисует, а на те деньги купит хлеба и солонины, чтобы не умереть с голоду-

Однако в просвете между столетними соснами появилась не халупа, а большая современная вилла со стеклянной крышей. Северсон остановился перед ней и долго стоял задумавшись. Вскоре в окно выглянул улыбающийся мужчина с маленькой козлиной бородкой и приветливо махнул рукой, будто приглашал войти…

Это был не старик Абильгаард. Это был кто-то чужой. Новый житель глухого уголка чудесной долины.

Северсон смущенно опустил глаза и быстро пошел дальше.

Сразу же за следующим поворотом глазам путника открылась широкая долина. Да только все в ней было необычное, новое. Куда делись старые почтенные строения? Откуда взялись виллы и многоэтажные здания?

И все же он дома. На этом холме, бывало, он сидел по вечерам с друзьями. А в лесу, над холмом, лазил по соснам, выискивая там совиные гнезда. Ох и доставалось же ему за это от матери!

Горы и лес не изменились. Но вот на этом месте стоял совсем другой дом. В обшарпанной лачуге здесь доживали свой век бедолаги, что оставались на белом свете без родных и имущества. Некоторые из них, правда, уверяли, что имеют сына или дочь в Америке, где им, мол, хорошо живется. Однако почтальон всегда проходил мимо приюта, не обращая на него внимания. И старикам оставалась единственная радость: напрасные надежды, с которыми они и уходили в могилу…

Северсон свернул с главной дороги и направился по тропинке между кустов к небольшой рощице среди скал. Здесь он знал каждый камень, ведь эта тропа вела к его родному дому.

Когда среди деревьев показался старый, типично северный дом с высокой трубой, у Северсона засияли глаза. Он бросился вперед, потом остановился.

Старый домик остался таким же, каким был тогда, в 1927 году, когда Северсон был здесь в последний раз.

И грустно, и радостно человеку, который пришел на свидание со своей юностью, с прошлым, которое уже никогда больше не вернется.

Кто живет в тебе, старый дом? Как и прежде, старательно ухожен палисадник, будто и сегодня поработал в нем заботливый отец. И в ящиках под окнами смеются цветы…

В этот момент взгляд Северсона упал на мраморную доску над дверью. Выбитые на ней золотые буквы рассказывали, что в этом доме родился и прожил свою молодость верный соратник Амундсена, героический борец с ледяными просторами, который отдал свою жизнь служению человечеству и науке. А внизу доски свежая приписка: «…и был возвращен наукой к жизни и человечеству».