Софи встала.

— Я очень долго просидела в поезде, — немного растерянно сказала она.

— Тебе надо отдохнуть, — откликнулась Амариллис Лугоцвет. — Мы еще не раз с тобою увидимся. Я очень рада твоему приезду. — Она проводила Софи до сеней. — Ложись пораньше спать и постарайся хорошенько выспаться.

На дворе за это время, как видно, прошла гроза. Цветы местами поникли, полегла трава. Как это она ничего не заметила! Дождь еще шел, хотя и мелкий. Софи пыталась открыть складной зонтик.

— С таким малюсеньким зонтиком в лесу ты вымокнешь до нитки, возьми лучше этот… — И Амариллис Лугоцвет протянула Софи большой пестрый деревенский зонт, под которым могли бы уместиться три человека.

— Итак, до скорого свидания, — сказала Софи, с удовольствием вдыхая наполненный озоном воздух. Когда она опять шла краем большого луга, ей вспомнилось, что в дни ее детства они всегда называли это место «Нарциссовым лугом».

«Эти огненные лилии…» — подумала она. Надо было ей спросить про них у Амариллис Лугоцвет. Не она ли подстроила, что их поставили здесь, в комнате. Если да, то на что ей этим намекают, какой хотят подать знак?

Она приняла освежающую хвойную ванну, подновила свой грим, вообще привела себя в порядок, словно для выхода на сцену, хотя сама не знала, в какой роли. Надела элегантное шелковое платье, обращавшее на себя внимание не столько расцветкой, сколько изяществом линий, к нему — нитку жемчуга и только одно кольцо. Она могла себе позволить носить красивые туфли, — ноги у нее не отекали и не были покрыты узлами вен. Вынув из сумки носовой платок, губную помаду, пудреницу, она переложила их в маленькую вечернюю сумочку стиля «модерн», металлическая защелка которой была украшена тисненым цветочным орнаментом. Первое впечатление чаще всего бывает решающим. Она проверила, хорошо ли держатся накладные ресницы, и, включив полный свет, с удовлетворением отметила, что пудра лежит ровно. Никогда нельзя знать, — бывает, что твоя судьба решается в самый неожиданный момент. Ее уже охватило то приятно щекочущее возбуждение, которое она обычно испытывала перед первым спектаклем на новом месте. А когда она спускалась по лестнице, то почувствовала себя такой окрыленной, что замурлыкала едва слышно мелодию какой-то песенки. До нее донеслось звяканье ножей и вилок и тихий шелест голосов с одной стороны, а с другой, где, по-видимому, находилась кухня, тот веселый гомон, которым сопровождается приготовление пищи.

— Госпожа фон Вейтерслебен, — произнес кельнер и повел ее через широко распахнутые двери ресторана, где из-за грозы уже горел свет, к маленькому столику, накрытому на одну персону. Софи залилась краской, сама еще не сознавая почему, и ей пришел на ум старый театральный анекдот про актера, выбежавшего на сцену в спектакле, в котором он не играл. Так примерно она чувствовала себя сейчас. И только присутствию духа, уже не раз выручавшему ее на сцене, была она обязана тем, что не споткнулась и не стянула скатерть со столика или не смахнула с него бокал. Сохраняя самообладание, она села на свое место, слегка дрожащими руками взяла меню и стала изучать список блюд. Сдержать себя стоило ей такого напряжения, что она плохо воспринимала все происходящее вокруг, и кельнеру пришлось несколько раз переспрашивать, что она будет пить. Но, и услышав наконец его вопрос, она только и смогла выдавить из себя: «Красное вино». Кельнер с улыбкой отвесил ей поклон, словно ему было понятно ее состояние.

Софи Зильбер, урожденной фон Вейтерслебен, достаточно было одного-единственного взгляда, чтобы убедиться — чутье на этот раз ей изменило. Туалет ее был совершенно не к месту. Что значит не к месту, — прямо-таки неприличен. Ничто не могло быть для нее неприятнее. И она прокляла минуту, когда, стоя перед платяным шкафом и размышляя, что бы надеть, выбрала этот, как ей казалось привлекательный вечерний туалет.

В ресторане было гораздо больше дам, чем мужчин и хотя Софи не сомневалась в зоркости своего взгляда, она все же украдкой продолжала осматриваться. Гости сидели по три, по четыре человека за столиком, и похоже было, что все они друг друга знают, — правда, это впечатление было интуитивным, и Софи ничем бы не могла его подтвердить.

И все дамы — это в подтверждении не нуждалось — были в штирийских платьях. Блузки и юбки с корсажами самых прихотливых цветосочетаний, но неярких тонов. Влияния моды в этих костюмах не чувствовалось, скорее наоборот — они были словно подернуты патиной, напоминавшей ту слегка обветшалую элегантность, которая считалась хорошим тоном у дворян, когда они наезжали в деревню. И все это выглядело так непринужденно, так безукоризненно опрятно и в то же время небрежно, словно те, кто носил эти вещи, не знали с ними никаких хлопот, словно именно эти платья были самыми уместными здесь — и сегодня, и всегда. И несмотря на то, что они казались слегка потертыми, как на картинах старых мастеров, не создавалось впечатления, будто они изношены на какой-то работе, просто потому, что люди, в них одетые, не походили на тех, кто занят определенной работой, хотя и такая возможность не исключалась.

Софи старалась сохранять спокойствие и не слишком явно глазеть по сторонам. Кельнер принес ей закуску, и она была рада, что может чем-то заняться. «Я похожа на человека, который ошибся адресом, но что толку… Надо доиграть сцену до конца, выдержать один этот вечер, завтра придумаем, как выйти из положения».

Только что она отложила прибор, кончив есть закуску, как на другом конце зала послышался шум, вернее, чуть слышный шорох, заставивший Софи поднять голову. Вошел высокий дородный мужчина, и глаза всех присутствующих обратились на него. Волосы у него были белые, как снег, а лицо загорелое, нос крупный, с горбинкой, и кустистые брови. Одет он был в расшитую куртку горца из зеленого сукна и длинные серые брюки из шерстяной фланели, а под белый воротник рубашки у него был пропущен шелковый платок блекло-розового цвета, завязанный в виде галстука и заколотый серебряной пряжкой. Когда он стал обходить столы, здороваясь, улыбаясь, пожимая руки там и сям, то производил впечатление радушного хозяина. Дамы, видимо, знавшие этого человека, представляли его одна другой. Софи обратила внимание на то, что лица некоторых дам по типу своему совершенно не соответствовали их одежде. Ей даже показалось, будто она заметила среди дам китаянку с удивительно тонкой шейкой, она-то и произнесла вслух имя вошедшего господина, и Софи услышала что-то похожее на «Альпинокс». Встречались здесь и смуглые большеглазые лица, вероятно, индийского, персидского или арабского происхождения. А вот господин Альпинокс, или как он там звался, страшно напоминал ей актёра, игравшего в народных комедиях — его фамилия так и вертелась у нее на языке. И в то время, как она из-под длинных ресниц незаметно наблюдала за обменом приветствиями, незнаемый господин остановил на ней свои взгляд и в глазах его мелькнула догадка, словно он, никогда не видевший её прежде, сразу узнал, кто перед ним. В удивлении Софи опустила глаза. «Может быть, это хозяин отеля», — подумала она, но подобное предположение почему-то показалось ей маловероятным. Как будто такая профессия с ним никак не вязалась. К счастью, кельнер принес ей жаркое и на ближайшие четверть часа оно так заняло ее внимание, что она не интересовалась ничем, кроме того, что лежало перед ней на тарелке.

Доносившиеся до нее обрывки разговоров были так многочисленны и так разрозненны, что она не могла увязать их между собой, тем более что почти ни слова в них не понимала. Иногда ей даже казалось, что все присутствующие говорят на каком-то чужом языке, который она не в состоянии была распознать. Понемногу Софи успокоилась и могла рассмотреть зал. Он был отделан в стиле бидермейер, на стенах, оклеенных обоями в бело-золотую полоску, в рамках из гладкого золотого багета висели фотографии актеров и актрис, видимо, когда-то живших в этом отеле. Может быть, и ее фотография будет со временем здесь висеть. Двустворчатая дверь, полуприкрытая тяжелыми бархатными портьерами, вела в парк, погруженный во тьму, которую разрежал лишь отблеск далекого уличного фонаря да ярко освещенные прямоугольники окон и дверей отеля. Софи показалось, что за стеклянными дверьми мелькают какие-то фигуры, но она никак не могла их разглядеть, словно то были призраки или тени, да в кто мог в это время слоняться по парку? Но едва только она, трезво поразмыслив, решила, что все это ей лишь померещилось, как заметила, что и господин Альпинокс устремил взгляд на дверь и взмахнул рукой, словно хотел кого-то отогнать. Странно, странно все это, вся эта компания в которой она почему-то очутилась… какое это имеет и ней отношение…