«Наступившая ночь, — вспоминал Орлов-Денисов, — помешала усилить действия противу Бараге-Дильера, а он, пользуясь темнотою оной, отступил проселочными дорогами к Смоленску». Барагэ сделал это вовремя, так как на следующий день сюда подошли русские войска. Милорадович сообщал 29 октября (10 ноября): «Сего утра на разсвете узнал я из рапорта г.-м. Панчулицова, следуемаго впереди авангарда, что неприятельский отряд находится в Холме, а г.-л. Раевский с корпусом в Рукине», и приказал первому следовать на Ляхово, а второму — идти на неприятеля по большой дороге к Холму, однако вскоре получил известие о том, что Орлов-Денисов уже «взял генерала Ожерова, 60 офицеров и 1500 солдат в плен». В тот же день Давыдов со своей партией прошёл через Долгомостье, а Кутузов, прибывший с главной армией в Балтутино, написал Орлову-Денисову, что «с нетерпением ожидает довершения поражения запершегося неприятеля в Язвине, о чем просит немедленно ему донести».{46}

В день, когда происходил бой у Ляхова, Наполеон прибыл в Смоленск. Он приказал выслать на две мили к югу от города корпуса Понятовского и Жюно. «8-го, — вспоминал унтер-офицер Ф. Л. Вагнер, — мы двинулись через Днепр, через город на Адамово и оттуда на Дрозжино, чтобы наблюдать за дорогой на Ельню. Здесь мы оставались стоять до 10-го». На самом деле приказ направиться к Дрозжино был отдан 8-му корпусу 9 ноября. Ф. В. Лоссберг записал в дневнике: «Генерал Барагэ д'Илльер имел неудачный бой с русскими, в котором потерял более 1000 человек, не считая отставших от изнеможения, после чего отступил на нас, а мы последовали за ним». 11 ноября вестфальцы отступили и стали лагерем между Адамово и Смоленском.{47}

П. Деннье рассказывал, что в Смоленске «император надеялся получить известия от генерала Барагэ д’Илльера, позиция которого стала весьма критической… Дело было как раз у ворот Смоленска, когда один офицер Барагэ д'Илльера прибыл доложить императору, что его генерал, атакованный значительными силами, отступает к Смоленску, а арьергард силою в 1,2–1,5 тысяч человек и 500 коней под командою генерала Ожеро сложил оружие в Ляхове». Император был чрезвычайно разгневан, так как он возлагал большие надежды на это соединение. Дивизия Барагэ включала подкрепления для всех корпусов, и потому, как писал генерал А. Жомини, в то время губернатор Смоленска, «рассчитывали, что вид этих дисциплинированных и находящихся в полном порядке солдат поднимет дух ветеранов и побудит их не покидать свои ряды». Секретарь- переводчик императора Э. Лелорнь д’Идевиль написал тогда герцогу Бассано: «Генерал Барагэ д’Илльер весьма кстати находится на дороге в Ельню, так как сдерживает отдельный казачий корпус под начальством графа Орлова-Денисова, который командует 12-ю донскими полками, двумя полками регулярной кавалерии и возможно одной пехотной дивизией».{48} И вот часть этих войск сложила оружие, и перед кем?! Перед партизанами!

Партизан Д. В. Давыдов

11 ноября Наполеон приказал расформировать отряд (le corps) Барагэ, а остатки войск, его составлявших, — 3993 человека и 858 коней — присоединить к соответствующим корпусам. Это были: два батальона маршевого полка гвардии (966 чел.); 2-я маршевая полубригада (1565 чел.), влившаяся в состав 1-го корпуса; 4-я маршевая полубригада (550 чел.), присоединившаяся к 3-му корпусу; 9-й, 10-й, 11-й маршевые эскадроны улан и отряды 6-го, 7-го, 8-го, 9-го и 11-го гусарских полков, вошедшие в корпус Латур-Мобура; рота 1-го батальона минёров и различные отряды артиллерии, рабочих и обоза. Барагэ было велено отправиться в Кёнигсберг и принять губернаторство вместо Луазона. Явно под впечатлением ляховской капитуляции император в тот же день приказал губернаторам Минска и Вильно «не посылать против неприятеля маршевых полков, ни кавалерии, ни пехоты; это бесполезное истребление сил; такие полки не в состоянии сражаться… подлинное безрассудство посылать их на неприятеля; погублено таким образом много народа»; эти полки должны были оставаться в гарнизонах.{49} Очевидно, что поначалу император видел главную причину позорной капитуляции в слабой боеспособности маршевых войск (молодых конскриптов). Быть может Барагэ выдвигал это обстоятельство в качестве своего оправдания, ведь именно о нем писал своей супруге неделею раньше; в поведении же самого генерала императору предстояло ещё разобраться.

Не до конца ясной остается судьба одного из подразделений дивизии Барагэ — 3-й полубригады майора Абержу. Согласно приказу, Абержу оставил в Вильно часть своих войск, принадлежавших полкам 2-го корпуса (10 рот), но у него ещё оставались роты из полков 3-го корпуса. Можно предположить, что эти войска вместе с отрядом поляков под командой Абержу по неизвестным пока причинам двинулись к югу и самостоятельно пыталась пробиться в Смоленск. Либо они были посланы на фуражировку, либо Барагэ отправил их, чтобы эвакуировать в Смоленск находившиеся в том районе магазины. Пролить свет на судьбу этого подразделения позволяют недавно опубликованные мемуары лейтенанта Родольфа Вьейо.

Свое повествование Вьейо начинает с того момента, когда в начале ноября его дивизия располагалась где-то в российской глубинке, видимо, в районе Ельни. Однажды (точных дат он не указывает, кроме дня своего пленения) генерал заявил своим подчиненным, что они обнаружены неприятелем и немедленно должны тронуться в путь. Русский помещик дал французам проводников, чтобы провести их в Смоленск. «В нашей дивизии, — говорит Вьейо, — было три роты польской пехоты, офицеры и несколько унтер-офицеров которой весьма хорошо говорили по-русски»; поэтому было легко общаться с местным населением. Вечером первого дня отступления шеститысячная дивизия расположилась биваками в одном великолепном и громадном поместье, где войскам были выданы продукты: хлеб, мясо, пиво, водка, рыба; во дворах развели костры, все входы забаррикадировали и выставили посты. От помещика Вьейо узнал, что казаки уже наведывались сюда и знали о приближении французов, что главная квартира Кутузова расположена в нескольких верстах от Смоленска, а сами они находятся от него на расстоянии 80—100 верст.

Весь следующий день шли по бесконечному лесу, а ночью сбежали проводники и далее двигались, ориентируясь по солнцу, на запад и северо-запад. «Неожиданно, — пишет Вьейо, — мы вышли на необъятную равнину, до горизонта покрытую снегом. Прошли через несколько деревень; удивленные мужики выбегали с семействами из своих изб посмотреть на нас. Они не знали, победители мы или побежденные, и с нашими маркитантами и солдатами вели себя обходительно, но не смогли сказать, далеко ли до Смоленска». Некий учитель-немец сообщил, что город находится справа от них в 24-х верстах.

В следующий раз заночевали в большой деревне в 18 верстах от Смоленска, пораженные обитатели выбежали поглазеть на них. По требованию польского офицера староста дал им трех проводников. Двинулись в путь, распевая «Марсельезу», в полной уверенности, что к концу дня соединятся с главной армией. Пройдя более двух часов, неожиданно обнаружили вдали большую русскую колонну, пересекавшую дорогу, по которой шли французы. Допросили проводников, те были так взволнованы, что едва могли отвечать. После множества вопросов, сопровождаемых угрозами, они признались, что видели эту русскую дивизию с артиллерией, но собирались пройти так, чтобы не встретиться с ней; очевидно, она изменила направление и теперь движется на Смоленск. Скорее всего, французы столкнулись с летучим отрядом Ожаровского (два Полтавских, два Донских казачьих полка, Мариупольский гусарский, 19-й егерский полки, 6 орудий конной артиллерии), получившим приказ следовать в деревню Гостомлю, откуда посылать сильные партии в сторону Смоленска, и для установления связи с отрядами Давыдова и генерала Шепелева. 28 октября (9 ноября) этот отряд прошел через Балтутино и Стригино до Бербедяки на Рославльской дороге, где и заночевал.{50}