1234 год до н.э.

Мой наряд напоминают одежды из сна, с той лишь разницей, что те не были столь откровенны. Мне идет алый. Алый – цвет крови, и я почему-то не могу перестать думать о том, как кровь будет смотреться на моем платье, призванном возбуждать Господина. С недавних пор я постоянно вижу её во сне. Кровь и смерть повсюду. Все, что меня окружает – мертво: цветы, люди, сама жизнь. Сны про Храм и синеглазого мне нравились гораздо больше.

Покои Господина в пурпурных тонах, по величине сравнимы со всем домом отца, если добавить скотный двор. Тяжелые занавесы над ложем, на столике – фрукты и вино. По комнате тянется сладковатый аромат будоражащих трав. Я знаю, для чего они предназначены: разжигать желание.

Он похож на свинью: жирный боров, развалившийся на своем ложе. Его кожа светла, светлее, чем я когда-либо видела. Абсолютно лысая голова блестит от пота – несмотря на то, что двое прислужников стоят рядом с огромными опахалами. У него маленькие, заплывшие глазки, уродливый нос и подбородок, который он поглаживает жирными, мясистыми пальцами, глядя на меня, волосатые ноги и грудь.

Я не могу смотреть на него без отвращения, и исполнить задуманное будет легко. В наших краях женщины покорно принимают свою участь и делают все, что им приказывают, за любое неподчинение меня ждет казнь. Да будет так.

Знаком он велит мне подойти, но я остаюсь на месте. Чувствую, как дрожат мои руки, но берегусь искушения сцепить их, чтобы хоть чем-то выдать свою слабость. Мне не страшно сейчас, но страшно умирать. Что бы там ни было, за порогом, для меня это Неизвестность. Как она примет меня? Он делает знак своим прислужникам, и один из них, молчаливо отложив опахало, направляется ко мне. Я сопротивляюсь изо всех сил, но он выше меня на две головы и в разы мощнее – угрюмый, с большими ручищами и сильный, как сам демон Тьмы. Когда меня швыряют к ногам Господина, я вижу в его похотливом взгляде искренний интерес.

Я ошибалась, полагая, что меня ждет свобода. Моя жизнь – кошмар наяву, и с каждым днем он становится все ужаснее. Временами мне кажется, что только забываясь сном, я живу, но и той жизни становится несоизмеримо мало. Храм мне больше не снится, зато я вижу руины городов и сражения, вижу, как рушатся империи и воздвигаются новые. Я вижу, как низвергают богов, а на пьедесталы возводят людей. Какое место во всем этом отведено мне? Я не знаю. Время во снах мелькает, как вихрь, забирая десятки и сотни лет, но я не меняюсь. На моих руках неизменно кровь, но и не только. Я чувствую её привкус на губах, и это будоражит. Чувствую могущество, которое она дает мне.

Если бы у меня была хотя бы сотая доля сил, что я обретаю во снах, я бы свернула ему шею… Нет, я бы убила его медленно. Медленно, наслаждаясь каждым стоном и хрипом, как он наслаждается мучениями своих жертв.

Я ошибалась, полагая что меня казнят за неподчинение. Господину по нраву моя несговорчивость. Он рад тому, что я оказалась строптивой. Ему нравится, когда сопротивляются, нравится видеть ненависть в глазах тех, кого он насилует, но мало кто смеет не подчиниться его воле. Нас воспитывают в слепом безоговорочном повиновении, но в моем поступке был нехитрый расчет. Я в самом деле хотела умереть, а каково другим? Не верю, что кто-то готов отдаться ему по собственной воле, а если такие есть, мне искренне жаль. Лучше сразу умереть, чем возжелать такое, пусть даже из боязни или привычной, годами воспитанной в тебе покорности. 

Ему любы ненависть, а не страх и не покорность скотины, которую ведут на убой. В те редкие минуты, когда со мной разговаривают наставницы, мне говорят, что никто из наложниц не нравился ему так, как я. Другие смотрят на меня со странной смесью облегчения и жалости. Они считают, что я не в себе, что во мне живут демоны Тьмы, которые не подпускают ко мне смерть. Возможно, они правы.

Ненависть – единственное, что я никогда не устану ему дарить. Я всякий раз содрогаюсь, вспоминая свою первую ночь с ним – не от страха, но от ярости. Я сопротивлялась до последнего, но его это лишь распаляло. Моя кровь была повсюду: на простынях, на моих бедрах, на его руках, на занавесях и на кожаной витой плети. Я никогда не забуду боль, которую он мне причинил и буду запоминать каждую ночь, каждую пытку и каждую муку. Помнить – мое право и единственное спасение. Ибо только ради этого я живу. Я больше не хочу умирать, у меня появилась цель: ненависть к нему, которая поможет мне рано или поздно его уничтожить.

1232 год до н.э.

Моя жизнь – череда дней, наполненных злобой к гаду, с кем я провожу ночи. Гадом я называю его не случайно – каким-то чудом он выжил после нападения на его караван и, хотя, потерял много товара, охранников и рабов, самому ему удалось уцелеть. Ползучий, изворотливый, мерзкий гад. Я бы с большей радостью целовала змей, а ещё лучше – подсунула ему в постель, чтобы последние мгновений его жизни были наполнены мукой. К несчастью, за мной следят – за каждым моим шагом.

Каждая встреча превращается в поединок. Его интерес не ослабевает, несмотря на то, что прошло столько времени. Господину нравится терзать мое тело, выдумывая все более изощренные пытки и наслаждаясь этим. Я полюбила боль, она единственное доказательство того, что я все ещё дышу. Снов я практически не вижу, поэтому больше не могу сказать с полной уверенностью, где кончается жизнь и начинается смерть.

Меня называют счастливицей. Господин заботится о своей любимой игрушке. За мной ухаживает его личный лекарь, у меня свои покои. Я даже позволила себе заниматься тем, чем никогда не смогла бы раньше. Я разрисовываю стены своих покоев образами всего, что вижу: наложниц и прислужниц, цветы, которые распускаются в парке по ночам, бассейн и рыб, купальню и лампады для благовоний. Я бы с удовольствием нарисовала синеглазого, но его образ давно стерся из памяти, потускнел, а я не хочу создавать жалкую тень, подобие человека, которого хочу помнить. В такие моменты ненависть отступает, и я чувствую, как сердце заполняет нечто иное, не похожее ни на что, незнакомое и светлое, от чего хочется петь.

Не так давно мне стали давать отвары, чтобы я не понесла. Господин боится, что это сделает меня непривлекательной. Большинство наложниц – из тех, что доживают, он отправляет в услужение уже в моем возрасте или немногим позже. Я прислушиваюсь ко всем разговорам, чтобы узнать о своей участи заранее. И продолжаю думаю о том, как мне его убить.

Он никогда не расслабляется рядом со мной, как будто чувствует, и всегда оставляет в покоях двоих прислужников, даже на время постельных игр. Я думала о кинжалах, которыми он вырезает узоры на моем теле – новые поверх свежих и старых шрамов, но для этого мне нужно быть слишком быстрой, а я не желаю ему столь скорого избавления. Разве что мне не оставят выбора…

1231 год до н.э.

Её зовут Дэя. Она немногим старше, чем была я, когда меня впервые привели к Господину. Светлые волосы – удивительно, светлее песка, светлая кожа, а глаза – цвета моря, которого я никогда раньше не видела. Я не встречала подобной красоты и неудивительно, что все смотрят на неё, как на Чудо. Я помню эти взгляды: так же когда-то смотрели на меня.

Девушка с Севера, так её называют. Где это – Север? Я знаю, что мир гораздо больше моей тюрьмы, и все же… что там? Сны – совсем не то же самое, что настоящая жизнь. Я хотела бы увидеть море. Настоящее море. Я слышала, что вода в нем цвета бирюзы, а гул морских волн, как эхо грозных криков богов. Не думаю, что когда-нибудь увижу его.

Дэя – заморская рабыня, новая игрушка Господина, которой предстоит занять мое место. К ней я не испытываю ненависти, лишь сочувствие. Она выше меня, но кажется слишком хрупкой и не протянет долго в его покоях. Она слаба здоровьем, не то что мы, плохо переносит жару, а Господин неизменно предпочитает жестокость.