Временно Хабаров плавал на другом пассажирском теплоходе. В день прихода этого судна в Ленинград Кириллов вместе с сотрудниками милиции порта явился к причалу. Смешались с толпой людей, встречавших теплоход. В руках у многих были букеты цветов, а Кириллов держал фотокарточку. На ней был изображен Хабаров. Фотография нужна была для опознания. Так нередко делается при арестах.

Раздобыть фотокарточку не составило большого труда. Директор ресторана прямо-таки обожал сниматься. Особенно с какими-либо знаменитостями, которых немало бывает на борту теплохода в качестве пассажиров. Одну из таких карточек и заполучил следователь.

Теплоход ошвартовался. Встречающие, размахивая букетами, ринулись к трапу. Кириллов и его спутники поднялись на борт. Разыскали капитана. Он был у себя в каюте. Представились. Капитан удивился. «Как? Вы пришли за Хабаровым? Вот уж никогда не подумал бы, что Александр Иванович в чем-то замешан. Впрочем, я ведь его не очень хорошо знаю. Он у меня временный». Затем капитан распорядился по судовому радио, чтобы Хабаров пришел к нему в каюту.

Хабаров явился сразу же. Губы его лоснились. Увидев в каюте людей в милицейской форме, он растерялся от неожиданности, побледнел, затем покраснел. Все самодовольство его мигом пропало. Руки у него тряслись. Он понял, что дела его плохи.

— Александр Иванович, — обратился к нему Кириллов, — мы вынуждены произвести у вас в каюте обыск. Будьте добры, проводите нас туда.

В каюте Хабарова были обнаружены португальские эскудо, бермудские шиллинги, дирхамы Марокко, гульдены Нидерландов. Валюту Хабаров носил и при себе — его карманы были набиты английскими фунтами и шведскими кронами.

Севастьянов был прав: Хабаров оказался одной из наиболее крупных фигур в расследуемом деле. Следователь вычертил на листе бумаги схему преступной деятельности всех лиц, привлеченных к уголовной ответственности. В центре он нарисовал кружок с надписью «Хабаров». В самые разные стороны тянулись от него линии. Был кружочек с надписью «Гавр» и был с надписью «Великие Луки». За лаконичным обозначением «Гавр» скрывалась махинация с картофелем, а за надписью «Великие Луки» — сделка с жительницей этого города Верой Зиновьевой, продававшей по поручению директора ресторана нейлоновые платки и кофточки.

Был на схеме и еще один кружочек с надписью «Гавр». Рядом стояла дата — «1969 г.». Так лаконично обозначил следователь историю с магнитофонами и радиоприемниками, полученными Хабаровым от представителя одной из иностранных торговых фирм, договорившейся об оборудовании на борту советского теплохода рекламной выставки-витрины с образцами своих товаров. Магнитофон и два радиоприемника «Грюндик экспорт-бой» и «Грюндик концерт-бой» были самой что ни на есть незамаскированной взяткой. По словам Хабарова, это был только «скромный подарок» от благодарной ему фирмы. Приемники и магнитофон он продал, чтобы купить легковую автомашину. Однако сам без этих предметов не остался. У него были магнитофоны и радиоприемники, которые он тоже провез нелегально, сверх положенного.

Они стоили друг друга — Хабаров, Севастьянов, Травников. Последний, например, уже давно занимался валютными операциями, незаконным провозом товаров из-за границы. Еще в 1968 году он вместе с членами команды теплохода музыкантом Берковичем и фельдшером Шароновой обменивал в иностранных банках советские деньги на валюту. Тогда же он и Шаронова привезли из загранплавания товаров на 2500 рублей, которые затем перепродали в Ленинграде. В 1969 году предприимчивый кондитер передал одному из бывших матросов Балтийского морского пароходства нейлоновые платки, за которые получил 760 рублей. Осенью 1970 года Травников и Севастьянов привезли 50 женских синтетических кофт, причем уже тогда использовали в качестве тайников агрегаты кондитерского цеха. Была у них и большая партия нейлоновых пальто. Закупали они за границей и дорогие сервизы, хрусталь.

Однажды при увольнении на берег Травников попал в группу, где старшим был Николай Кукушкин. Желая задобрить его, получить возможность беспрепятственно ходить по магазинам, Травников предложил начальнику радиостанции купить у него иностранную валюту. Кукушкин согласился. После этого он уже не раз обращался к кондитеру за тем же. Некоторые привезенные им из-за границы вещи — 34 нейлоновых платка, пальто, кофточки, гипюр, шариковые ручки — продавала его мать, проживавшая в городе Хмельницком...

Так шаг за шагом распутывалось это дело. А ведь когда таможенники обнаружили в кондитерском цехе тайники для хранения нелегально провозимых из-за границы вещей, никто и не предполагал, что в деле окажется замешанным не один человек, а большая группа людей.

На судах, где служили Хабаров, Севастьянов, Травников, преступные махинации последних вызвали самое суровое осуждение. Состоялись собрания, на которых выступавшие говорили, что аморальные действия несовместимы с высоким званием моряка советского торгового флота. Мусор есть мусор. И его надлежит выбрасывать за борт...

Следствие разыскало и всех тех, кто занимался покупкой вещей у Хабарова, Севастьянова, Травникова и тем самым поощрял их на дальнейшую спекуляцию, незаконные операции с валютой.

Севастьянов, например, на одном из допросов признался, что продавал в Риге нейлоновые пальто, которые нелегально привозил из-за границы.

В командировку в Ригу был послан старший лейтенант милиции Альберт Павлович Игнатович. Предварительно он и Кириллов набросали на бумаге план действий. Он был обширен. Надо было отыскать Марию, найти других женщин, приобретавших вещи у Севастьянова и Травникова. Кроме того, следовало найти некую Светлану, работавшую не то в Сигулде, не то в Вангажи заведующей клубом. У нее одно время жил Хабаров. Известно было, что он делал Светлане подарки. Возможно, что-то и продавал.

Рига — город большой. Женщин по имени Мария в нем сотни. И тем не менее, опрашивая людей, имевших связи с моряками дальнего плавания, Игнатович нашел именно ту Марию, которая покупала нейлоновые пальто у Севастьянова и Травникова. Это была Мария Андреевна Параскова. Оказалось, что она систематически скупала у моряков вещи, а затем перепродавала. Уже одно это было основанием для того, чтобы привлечь ее к уголовной ответственности.

Параскова призналась, что покупала у Севастьянова и Травникова нейлоновые пальто. Но так как взять все пальто, которые они ей предлагали, не могла, то повела их к своей подруге Мозиной. Та, в свою очередь, приобрела три пальто. Остальные Травников и Севастьянов сбыли через скупочный магазин.

И действительно, в скупочном магазине Игнатович обнаружил квитанции на сдачу Травниковым и Севастьяновым нейлоновых пальто, а в почтовом отделении на улице Ленина — корешок квитанции, по которой Севастьянов перевел своей жене в Ленинград крупную сумму денег, вырученных от продажи вещей. Это была нелегкая работа: переворошить тысячи квитанций и чеков, прежде чем найти нужные.

Ходили разговоры, что Травников и Севастьянов во время пребывания в Риге держали вещи в камере хранения на вокзале. Игнатович и там перелистал множество квитанций и в конце концов обнаружил документы, подтверждающие, что Травников и Севастьянов держали вещи в камере хранения. Так у следственных органов появилось еще одно доказательство их преступной деятельности.

Были установлены также связи Хабарова с некоторыми жителями Латвии, подтвердившими, что директор судового ресторана занимался спекулятивными и валютными сделками.

За время работы над делом было проведено много различного рода следственных мероприятий: допрошено более 200 свидетелей, наложен арест на вклады, общая сумма которых составила 7000 рублей. Из них значительная часть принадлежала Хабарову. У Травникова изъяли облигаций Государственного трехпроцентного займа на 3000 рублей. Сделав тщательную опись, Кириллов вложил облигации в пакет, запечатал его, как положено инструкцией, пятью сургучными печатями и отправил в Госбанк.

Преступники были полностью изобличены, их вина доказана. Теперь можно было подвести окончательные итоги многотомного дела. Составив обвинительное заключение, следователь понес его на согласование к транспортному прокурору.