Здесь Рерихи совершили подъем на одну из вершин и заночевали— в сумерках они увидели фантастическое зрелище— целые созвездия костров британских гарнизонов. Огненные ленты, причудливо извиваясь, уходили на север.

Три месяца длились приготовления к экспедиции, и три месяца Вуд наблюдал за всем, что происходило в базовом лагере. 15 апреля «американцы» переехали из Сринагара в небольшой поселок Гулмарг, находившийся на берегу озера, и резидент оценил это перемещение. Он чувствовал, что-то здесь не так, что за всем происходящим стоит какая-то тайна— интрига, суть которой от него ускользала.

Двадцать шестого мая из Лондона было получено разрешение, позволявшее экспедиции проследовать по северной территории Индии и Малому Тибету (Ладакху). Такой поворот дел вовсе не понравился резиденту, подозревавшему подвох за каждым действием тихих американцев. Они производили огромные закупки вьючного скота и снаряжения. «Что они, собственно, собираются тащить в горы?»— спрашивал себя Вуд. И чем больше он задавал себе вопросов, тем больше росла его уверенность в том, что эти люди приехали в Кашмир с тайной миссией.

Восьмого августа экспедиция вышла из Гулмарга, а на следующий день на Лехской международной трассе у местечка Тангмар на караван было совершено нападенье. Группой неизвестных, вооруженных монтировкой, руководил шофер кашмирского резидента. Он был опознан Рерихом. Часть караванщиков получили ранения и были избиты. Атаку удалось отразить, но напряженность сохранялась, и руководители экспедиции вспомнили об оружии.

На следующий день кашмирский резидент вновь напомнил о своем существовании, но уже в пункте Балтал. Там на стоянку экспедиции явился местный полицейский, утверждавший, что люди из каравана уничтожили санитарный пост и оскорбили врача. Никаких свидетелей этой акции представлено не было. Полицейский сослался на сторожа почты, но тот при расспросах не подтвердил утверждение блюстителя порядка.

Все провокации Вуда не имели успеха, но цель их резидент видел в том, чтобы все время напоминать Рериху— в Кашмире и на Ладакхе за ним будут пристально наблюдать и не оставят в покое. В те же дни художник направил телеграмму на имя вице-короля Британской Индии, где сообщал о происшедших инцидентах и просил оградить экспедицию от подобных акций. Глава колониальной администрации связался с Вудом и предложил ему провести служебное расследование. Кашмирский резидент ответил правителю немногословной телеграммой, в которой указывал, что к случившемуся не стоит относиться серьезно.

В своих действиях Вуд был столь груб, что напоминал провинциального жандарма-громилу, а не контрразведчика. Справедливости ради стоит сказать, что судьба предоставила ему возможность для серьезных действий, но он не воспользовался этим шансом, так как не располагал полной информацией. А шансом этим мог бы стать человек, чье имя было известно не только Вуду, но и всем секретным службам мира с 1918 года. В Лехе— столице княжества Ладакх, где экспедиция задержалась почти на месяц, к каравану Рериха должен был присоединиться неприметный буддийский лама, по виду монгол, но в действительности один из самых одиозных агентов ОГПУ — Яков Блюмкин.

В один из первых сентябрьских дней 1925 года из углового дома в Денежном переулке вышел молодой лысый человек в элегантном костюме. Его улыбка сияла вставными металлическими зубами. Свои он потерял в петлюровских застенках. Коренастый парень фланирующей походкой прошуршал по Арбату, пересек Воздвиженку у морозовского особняка и скоро очутился на площадке перед старинным домом в Шереметьевском переулке. Он вошел в подъезд, поднялся на третий этаж и позвонил в квартиру Александра Евгеньевича Снесарева, профессора Военной академии РККА и «отца» ее Восточного отделения. Генерал считался одним из лучших русских экспертов по Северо-Западному району Британской Индии. Он исследовал его в свое время и как разведчик.

В кабинете, куда хозяин дома пригласил пришедшего, сидела дочь Снесарева, школьница. Несколько дней назад она отвечала урок по обществоведению и рассказывала классу, «что был такой Блюмкин, нехороший эсер, и он пытался вызвать снова войну с Германией, убив посла Мирбаха». Девочка сидела в кресле и рассматривала книги отца.

Посетитель, пришедший к отцу по «каким-то своим делам», был всего лишь чиновником Наркомторга. Он работал там не больше месяца. Александр Евгеньевич хорошо знал этого посетителя. «Перед вами белая стена Восточного Гиндукуша, — рассказывал Снесарев. — С его снеговых вершин вам придется спуститься в трущобы Северной Индии. Если вы познакомитесь со всеми ужасами этой дороги, вы получите впечатление потрясающее. Это дикие утесы и скалы, по которым пойдут люди с ношей за спиной. Лошадь по этим путям не пройдет. Я шел когда-то этими тропами. Переводчик моего друга из свежего и бодрого человека стал стариком. Люди седеют от тревог, начинают бояться пространства. В одном месте мне пришлось отстать, и когда я вновь догнал спутников, то застал двух переводчиков плачущими. Они говорили: «Туда страшно идти, мы там умрем…»»[68].

За всем происходящим в комнате внимательно наблюдала маленькая дочь профессора. «Я часто сидела у папы в кабинете. Там у него было много интересных книг, — вспоминает Е. А. Снесарева. — Неожиданно посетитель, поговорив о чем-то с папой, стал рассказывать о том, как он убивал Мирбаха, как тот из чувства самосохранения, уже раненный, заполз за стол. Тогда он подбежал к послу и выстрелом добил. Я папу спросила:

— Скажи, это тот самый Блюмкин, который Мирбаха убил?

— Ну, конечно! Он самый и есть.

— Он правильно рассказывал, как он убивал?

— Так оно и есть!»[69].

«Россия обновилась, Россия переродилась, появился новый тип русского человека — инициативного, подвижного, энергичного, быстро выходящего из любого затруднения, появился новый пламенный человек. Чекист — наиболее законченный тип такого нового человека!»[70] — сказал Николай Бухарин на торжественном заседании в Моссовете, посвященном 10-летию органов ВЧК-ОГПУ Несомненно, что все эти слова полностью относились к лысому крепышу — Якову Григорьевичу Блюмкину.

«Это был человек театрального действия», — говорила сестра жены Луначарского Татьяна Сац, к которой Яков не раз сватался. И хотя он был «актер» и любил приврать, очень многое из того, что он сообщал, являлось истиной. Тогда, в сентябре 1925 года на кухне у Луначарского, за чашкой чаю, Блюмкин много рассказывал о своих приключениях на Востоке и, в частности, сообщил, что закладывает основы государства Израиль в английской колонии Палестине. Здесь британская администрация планировала начать строительство новой магистрали, которая вела бы к Индии. Маршрут должен был начинаться у побережья Средиземного моря и далее, проходя через Месопотамию, заканчиваться у Персидского залива, на другом берегу которого уже располагалась Британская Индия. По своему значению новая трасса приравнивалась к Суэцкому каналу, который мог быть потерян, если в Египте захотят полной независимости. Тогда стратегическое шоссе смягчило бы удар от утраты Суэца. ЦК ВКП(б) считал, что с помощью идеи создания независимого государства Израиль можно будет подорвать позиции Британии на Ближнем Востоке.

Яков мог бы рассказать, как, отрастив бороду и располнев, он в соответствии с чекистской легендой вел в Палестине жизнь правоверного еврея. Под видом владельца прачечной он устроил в Яффе конспиративную квартиру и умудрился сделать в городе несколько снимков. Потом Яков переслал эти фото в Москву главному редактору «Огонька» Кольцову. Они были опубликованы в журнале 6 мая 1923 года с интригующей подписью «Специально для, Огонька»». И хотя английская контрразведка смогла выйти на след советского резидента, Блюмкин в последний момент улизнул от британских ищеек.