А на другой день Мишка и Маричка провожали друга. Прощались за селом, где начинался лес. В зеленоватых глазах Юрка светилась радость. Теперь-то, после разговора с Анцей, он уверен, что найдет партизан. Она сказала: им нужен человек, знающий в горах каждую тропку.

Вот только прощаться с друзьями не очень-то легко.

Никогда и Мишка не думал, что расставаться так тяжело. Он столько хотел сказать своему другу! Но, как назло, в горле будто что-то застряло, сдавило. Он отвернулся от Юрка, кусая губы.

Молчала и Маричка, грустно глядя на стену леса большими синими глазами.

— Книжку, ту, что со сказками, возьми себе, Маричка. А тебе, Мишка, будет та, что с задачами, — глухо говорил Юрко. Его учебники лежали в столе у дедушки. По ним учились Мишка и Маричка. — Белого и того коричневого голубя отдай, Мишко, Петрику. А серого и голубку — Дмитрику. Он тоже очень голубей любит…

И опять молчание.

— А к маме моей будете заходить? Она не знает, что ухожу. А то не пустила б…

— Я всегда к ней бегать буду! — заверила Маричка и протянула Юрку кукурузную лепешку. — На, возьми на дорогу…

Юрко улыбнулся и неловко опустил гостинец в торбу.

— Ну… Я пошел…

Он хотел было обнять Мишку, да передумал. Может быть, обниматься это вовсе не по-партизански. Повернулся и, не оглядываясь, ушел.

Неожиданно Мишка рванулся с места, догнал друга:

— Слушай, Юрко! Если тебе дадут пистоль, бей хортиков! Отплати им и за пана учителя, и за Андрея, и… за Дмитрикового нянька.

— Добре, Мишко… — выдавил из себя Юрко, взволнованный не меньше Мишки.

— Мы тебя ждать будем, Юрко-о! — крикнула Маричка.

Когда ладная фигурка Юрка скрылась за деревьями, Мишка лег на зеленую молоденькую траву, закрыл лицо руками, плечи его судорожно вздрагивали. Ни разу он еще так не плакал после смерти матери…

Мишка, вспоминая о друге, неотступно следил за полетом орла. Гордая птица взмахнула крыльями, точно попрощалась с Мишкой, и скрылась за крутой скалой. И Юрко, как и этот орел, вырос, окреп и улетел из села. Ушел бить врагов. Вместо своего учителя ушел…

Далекий паровозный гудок заставил Мишку очнуться от дум.

Он посмотрел вниз, на железную дорогу. Из пасти черного тоннеля выползал, окутанный клубами пара и дыма, тяжелый состав. Он шел на восток.

— Опять в ту сторону тащится! — с ненавистью прошептал он. И, чтоб не забыть счет поездам, положил в правый карман еще один камушек. В левом лежало столько камушков, сколько поездов прошло на запад.

Несколько дней тому назад к нему на пастбище пришла Анця.

Она села на зеленую траву, перекинула за плечи тяжелую косу, отщипнула стебелек ромашки и прикусила его зубами. Потом, легко вздохнув, сказала:

— Ой, легинеку, как подумаю, что в следующую весну не будет здесь ни одного хортика, гитлерюк не будет, и станут свободными наши Карпаты, то хочется пташкой полететь от села до села и крикнуть всем: «Люди добрые. Это последняя весна в неволе!»

На ее смуглых щеках запылал яркий румянец.

— Говори, Анця, еще говори! — попросил ее Мишка, сидя рядом на траве.

— Говорила бы я про это и не наговорилася бы. Да только спешу очень. А к тебе-то я по делу пришла. — Лицо девушки стало сосредоточенным. — Слушай, Мишко, отсюда, где ты пасешь коров, хорошо видно железную дорогу…

— Айно, Анця, видно, — подтвердил пастушок.

— Вот и считай, сколько за день пройдет поездов туда, на восток, и обратно.

— Это я могу, Анця! — с радостной готовностью согласился Мишка. — А только для чего?

— Нужно, легинеку.

— Партизанам нужно? — еще не веря своему счастью, спросил он.

— Так…

Эх, если б Мишка не боялся показаться Анце легкомысленным мальчишкой, он десять раз перекувырнулся бы на траве, запел во все горло. Наконец-то и он хоть немножко поможет партизанам! Знал бы об этом Юрко, он бы тоже порадовался за него.

Анця, посмотрев ему в глаза, поняла его состояние:

— Рад?

— Угу!

— Только о моей просьбе никому!

— Да что ты, Анця, меня не знаешь, что ли! — обиженно протянул Мишка.

— Знаю. Знаю и верю…

И все-таки Мишка не выдержал, перекувырнулся на траве разок.

Всю неделю он пристально следил за железной дорогой. Он даже с друзьями не встречался в эти дни. Как же! Партизаны доверили ему такое важное дело, а он будет зря время тратить на игры! «Еще прозеваю какой-нибудь поезд, а партизанам, может, верно все надо знать», — беспокоился мальчик.

В торбе у Мишки была настоящая кладовая. Там находились камушки, большие и маленькие, обозначавшие количество санитарных поездов и эшелонов с солдатами. Были там и желуди и еловые шишки. И хотя торба к вечеру оттягивала Мишке плечи, зато он без ошибки мог сказать, какие поезда и сколько их ушло на запад, сколько на восток.

— Ты настоящий партизанский разведник! — как-то похвали ли его Анця.

Мишке показалось, будто у него выросли крылья. Чудилось: взмахни руками — взлетишь.

«Партизанский разведник…» Он повторял мысленно эти слова весь вечер, пока не уснул. Ему всегда хотелось сделать что-то необыкновенное, чтоб Анця не раскаивалась, что назвала его так.

Полуденное солнце грело почти по-летнему. Коровы с жадностью щипали молодую сочную траву.

В воздухе носились еле уловимые нежные запахи цветущего терновника. Кусты так белели, что казалось, зима, поспешив уйти, позабыла сугробы снега.

Мишка остановился возле куста, облепленного пчелами. Маленькие труженицы гудели, перелетали с цветка на цветок.

— Ишь как спешат, — улыбнулся мальчик, наблюдая за работой пчел. — Небось знают, что весенний мед очень вкусный.

И вновь тишину прорезал визгливый гудок. Тяжелый эшелон остановился на полустанке. Видно, он поджидал встречный поезд.

«А что, если переплыть Латорицу и посмотреть, что везут фашисты? — пронеслось в голове Мишки. — Может, партизанам и это пригодится?»

Пастушок долго не раздумывал: чуть ли не кувырком спустился с холма, во весь дух перебежал дорогу и, наконец, очутился у реки. На лугу за селом собралось много малышей. Они играли в журавлика — прыгали на одной ноге, догоняя друг друга.

— Ну что, купались уже? — спросил их Мишка снисходительно.

— Что ты, Мишко. Да разве то можно? Смотри, гора снеговую шапку еще не сняла!

Откуда-то с той стороны, где блестела вершина, бежала река. Вода в ней еще холодная. Старшие всегда предупреждали детей: «Не смейте купаться в Латорице, пока снег не растает на вершине. Грех идти супротив нее. Накажет бог — простудитесь!»

Где-то за холмами просвистел другой паровоз. Тонкий, визгливый гудок точно уколол Мишку в сердце. «Встречный идет!» — убедился он окончательно и начал раздеваться. Движения его были порывисты. Забыл расстегнуть пуговицу у ворота — рубашка затрещала.

Дети мигом окружили Мишку:

— Ты и вправду будешь купаться? Не надо. Вода студеная! — отговаривали они.

Мишка, повернувшись лицом в сторону вершины, крикнул, нараспев растягивая слова:

— Эй, гора-а! Сними снеговую шапку, поклонись весне! Не хочешь — не надо! И я тебя ждать не буду! — и кинулся в холодную воду.

Казалось, сотнями иголок впилась в тело река. Дети визжали, что-то кричали ему вслед, но Мишка будто не слышал, не оглядывался. Стуча зубами, вышел из воды, спрятался за густыми вербами.

Почти рядом с рекой бежала железная дорога.

Через несколько минут мимо промчался встречный поезд с красными крестами на вагонах. «Ого! Опять раненых повезли, — заметил Мишка. — Сегодня уже третий такой…» Вскоре и от полустанка отошел состав. Паровоз, пыхтя и выбрасывая в небо клубы черного дыма, еле тянул в гору небольшой, но тяжелый состав. Мишка всматривался настороженно и внимательно. «Только четыре вагона с людьми… А то что такое? Ишь накрыли брезентами. Ага, дуло торчит. Наверно, танки…» — догадался мальчик. Он уже видел однажды, как по большаку шли танки. Грохот от их езды долго метался в горах.

— Один, два… — считал Мишка. — Девять танков и шесть машин. Да еще вагоны с фашистами, — повторял он. — Вот бы все это пустить под откос!..