Вот это циклическое вращение русской истории по одному и тому же кругу вздесь выражено с невероятной лирической силой. И что сюда, казалось бы, добавить?

Давеча, присутствуя на очередном лоялистском обеде, таком, где лоялисты друг друга поздравляют с верным государевым служением, – присутствовал я там, слава богу, как журналист, а не как приглашенный, – я почти дословно услышал родное некрасовское:

Это, конечно, не некрасовская заслуга – то, что русская жизнь стоит на одном месте. Еще Маяковский, услышав от Лили Брик кусок из «Юбиляров», – а сам Маяковский был небольшой книгочей, как мы знаем, – с ужасом говорил: «Неужели это не я написал?!»

Конечно, весь Маяковский с его грубой, мясной словесной живописью, с его абсолютно чудовищными картинами взаимного пожирания, с его ожирением всеобщим, которым страдают сытые, – все это пошло от Некрасова, воспитан он был именно им. И, кстати, в одной из своих анкет, редких, откровенных, в ответ на вопрос Чуковского об отношении к лирике Некрасова он отвечал: «В детстве особенно нравились строчки “Безмятежней аркадской идиллии…” Нравились по непонятности». Но ведь это же и есть поэзия – когда красиво и непонятно: «безмятежней аркадской идиллии закатятся преклонные дни». Это у Некрасова тоже есть. И волшебный некрасовский звук, звук хриплой трубы, в русской поэзии ни с каким другим не спутаешь.

Под конец надо пару слов сказать о самом странном эпосе Некрасова – о несчастной задумке «Кому на Руси жить хорошо». Здесь воскрешение Некрасова произошло без моей воли. Сейчас один из лучших российских режиссеров, не будем называть имен, запустил телевизионный цикл «Кому на Руси жить хорошо»: герои ездят на машине (это единственный способ добыть спонсора), на машине, выданной спонсором, ездят по стране, заезжают в разные семьи и расспрашивают, кому жить на Руси хорошо. И все было бы хорошо, и утвердили бы эту заявку, если бы совсем по-некрасовски не обнаружилось, что финала у этой истории нет… (смех в зале)

Некрасовская поэма осталась незаконченной, мы не знаем, кому на Руси жить хорошо, точно так же невозможно найти этого человека и сейчас. Боюсь, что даже в Кремле они не нашли бы счастливца. Некрасов, как известно, до последнего дня колебался, чем закончить поэму. Есть официальная версия, что хорошо жить на Руси Грише Добросклонову, о котором сказано исчерпывающе:

Всякому желаю такого счастья.

Последняя версия, которую Некрасов, уже опьяненный морфием (ему делали обезболивающие уколы постоянно), рассказывал друзьям, сводилась к тому, что жить на Руси хорошо пьяному. Они их всех обошли и наконец нашли лежащего в канаве мужика, которому было превосходно. Но, собственно говоря, уже и в ранних главах поэмы есть удивительно точный подступ к этому – это история, когда, отчаявшись искать счастливого, они, вот эти семь мужиков, «семь временно обязанных Пустопорожней волости» выставили ведро водки любому, кто сумеет доказать, что он счастлив. Кстати, удивительная особенность нынешнего школьного поколения, что дети, когда им это вслух зачитываешь, просто гогочут как сумасшедшие. Наше поколение от Некрасова, внушаемого школьной программой, пренебрежительно воротило нос, а уж о том, чтобы читать «Кому на Руси…», мы и подумать не могли: что это еще за поэма, тоже мне! Это вообще не поэма – без рифмы! Современный ребенок, который совершенно утратил вкус к восприятию стихов, читает это как рэп, ему это очень нравится, такой раешник, и поскольку там рифмы нет и выразительные средства просты, он воспринимает эти тексты с большой радостью, ему легко. Вот мы наконец дождались, когда мужик «Белинского и Гоголя понес с базара». И вот знаменитая сцена, которая особенно нравится подросткам: выставляется штоф и начинается шествие уродов, страшный парад людей, доказывающих, что они счастливы. Один ужасно счастлив, потому что его подрала медведица, но отпустила; другой ужасно счастлив потому, что он поднял невероятную тягость и «снес один по крайности четырнадцать пудов» – это двести с лишним килограммов, надорвал себе нутро, стал весь как больной комар перекошенный, но тем не менее жив и очень счастлив этим обстоятельством; а вот счастлив лакей, у которого подагра, он ходить не может, но это барская болезнь, он стяжал ее, допивая опивки с барского стола, – короче, масса счастливцев. И под конец к ним подходит еще несчастная согбенная старушка, у которой свое счастье – у нее уродилась репа:

говорят ей странники в озлоблении. Ну, все прошли перед ними, и у всех ровно одно счастье: слава богу, не до смерти! И после этого они в отчаянии со всеми распивают это ведро и становятся абсолютно счастливы. Это очень по-некрасовски.

«Кому на Руси…» – вовсе не сатирическая поэма, это нормальный народный эпос. Эпос странствия, русская «Одиссея», поделенная на семерых, потому что в одиночку в России странствовать невозможно. Мало того, что ты не выживешь, но тебе не с кем выпить, не с кем поговорить. А всемером – вот как есть четыре темперамента, в России их семь, вероятно, потому что страна гораздо более широка в этом смысле и богата, и вот эти семь темпераментов в диапазоне от старика Пахома, который все произносит потужившись, до Фрола, которому, наоборот, все легко и понятно, такой мегахолерик. Все они бродят и в результате находят одну историю, которая могла бы потянуть на полноценный психологический роман.

Это очень русская история, более чем актуальная для современной России. В «Последыше», второй части, они заходят на двор помещика, которому не говорят об отмене крепостного права. Не говорят потому, что, если он, дворянин, ужасно собой гордящийся, узнает эту печальную историю, ему может настать немедленный кирдык, кондратий хватит его сразу же. Нечего и говорить, что впоследствии в «Бессмертном» Ольги Славниковой и в немецком фильме «Гуд бай, Ленин!» эта же история была обыграна. И до сих пор Славникова с немцами тягается, кто у кого украл сюжет, забывая о том, что, собственно говоря, в романе Доде с тем же названием «Бессмертный», за сто лет до того, он уже есть, а у Некрасова – за сто двадцать… Поэтому кто у кого взял – не принципиально. Важно, что Некрасов этот сюжет придумал первый: человек, которому не говорят о великой реформе, он может этого не пережить.

И вот там происходит интересная история. Этот последыш объезжает якобы свои владения, и видит, что Архип-кузнец срубил там дерево. Поскольку владения уже не его и он давно полунищий, ничего он Архипу сделать не может, но если ему об этом сказать, то он тут же и помрет. Значит, в результате Архипа порют, но порют его не по-настоящему, ему говорят: «Ты сходи на конюшню, мы тебя там якобы будем пороть до смерти и ты знай ори, а мы тебе штоф поставим, закуску, все будет отлично. Пей и ори, чтоб он только был спокоен. А потом уйдешь мирно».

Ну, хорошо, Архип соглашается. Благое дело, а то помрет барин. Садится, выпивает, закусывает, не забывает орать, доносится характерный звук порки… А через два дня помирает Архип. Барину ничего. А Архип помер. Вот это очень интересный вопрос: почему, собственно говоря, это происходит? Дети, как правило, начинают тут вспоминать разного рода психологические техники, гипноз – вот человеку внушили, что его порют, его мысленно запороли до смерти. Нет. Проблема совершенно не в этом. Архип, который благополучно перенес все ужасы крепостного права, помер после его отмены, ненадолго вернувшись в это состояние. Свободному человеку в него возвращаться нельзя. Тому, кто в нем уже был, оно нормально, тому, кто в него вернулся, оно смертельно. И вот это самый точный и самый важный для всех нас некрасовский прогноз, особенно когда мы слышим разговоры о том, что раскачиваем лодку.