Если вспомнить стихотворение Некрасова, которое из написанных в последние годы отличается наибольшей лирической силой, стоит поговорить «О холопе примерном, Якове верном» и, конечно, о соседствующей с ним другой песне («Пир на весь мир» – это вообще гигантский концерт, гигантское представление поэтическое). Это сопутствующий ему, идущий на обочине текста сюжет о Кудеяре-атамане. Это реальная легенда, которая широко представлена на Востоке и в России много разных ее версий.

Здесь вообще очень важен христианский мотив. Очень важно, что эту легенду, часто подаваемую как исламскую, Некрасов все время пытается привязать именно к православному контексту.

Это наше родное и очень православное. Ну, Кудеяр-атаман, значит, впал в покаяние, убил под это дело полюбовницу – пусть не мешает каяться, разогнал всех своих подельников и стал в результате подвергать себя очень утонченному истязанию: ему явился во сне ангел и сказал, что тем же огромным ножом, которым разбойничал, он должен срезать огромное дерево – дуб.

И вот пытается он это дерево срубить своим ножом, ничего не получается, «легче ему не стает». А мимо едет помещик, который, услышав его трогательную историю, реагирует следующим образом:

Услышав это радостное заявление, забывший обо всем Кудеяр-атаман, уже старый схимник, бросается на помещика, всаживает нож ему в сердце, и в ту же секунду, естественно,

Как только он убил одну гадину, тут же простились ему все остальные грехи. «Слава Господу во веки веков!» – заканчивается эта легенда. Это тоже очень православное и очень русское понимание происходящего. И, конечно, Достоевский, читавший Некрасова очень внимательно, потырил и тут, причем потырил абсолютно честно, может быть, этого не замечая. Помните – знаменитый разговор Ивана с Алешей, когда Иван спрашивает: «Что же, Алеша, что надо сделать с барином, который затравил собаками на глазах у матери ее мальчика?» И Алеша довольно спокойно, отдадим ему должное, отвечает: «Расстрелять!». «Экий бесенок у тебя в сердечке сидит!» – говорит Иван, хотя мы все прекрасно понимаем, что сама по себе эта история, конечно, восходит к Кудеяру-атаману.

Так вот, Некрасов ушел из жизни с удивительно точным пониманием того, что терпеть иногда хуже, чем восстать. Что терпеть – подлей, что это разложитель. Что каких бы оправданий мы ни придумывали для своего рабского положения, рухнуть это страшное дерево может только при одном условии. Не обязательно при условии убийства, не обязательно при условии бунта, но при условии того, что кому-то вдруг возьмет и надоест это сносить.

И я думаю, что из всей русской литературы Некрасов больше всего потрудился над тем, чтобы нам это надоело.

– Какие аналогии с Некрасовым среди руководителей современных СМИ Вы назовете?

– Немного время не то. Но его аналогия в ХХ веке есть, она совершенно очевидна: прожил почти столько же. Тоже всю жизнь томился совестью, по-некрасовски сильно пил – великий крестьянский поэт, создатель великого либерального журнала, природный почвенник, по воле обстоятельств западник, со многими отступлениями, человек, открывший нам полную аналогию Достоевского (в свое время Некрасов открыл Достоевского, первым его напечатал).

Александр Трифонович Твардовский так же открыл нам Солженицына, и мы напрасно ищем в Солженицыне того, чего в нем нет. Он не эпический писатель, он – писатель-публицист, как Достоевский. Памфлетист, спорщик. И поэтому очень странно ждать от него какой-то исторической объективности. Кстати говоря, если бы Достоевский написал свое «Красное колесо», оно тоже было бы совершенно нечитаемо, но абсолютно точно, что в нем были бы гениальные куски, вроде «Ленина в Цюрихе» или «Столыпина».

Так что аналог у Некрасова есть, конечно, это Твардовский. Они похожи до мелочей. Та же слезная сентиментальность. Нельзя без слез читать «По дороге на Берлин», та же ухмылка, довольно жесткая («Она и он передовые//Завод отстроили впервые//Отсталый зав, растущий пред// И в коммунизм идущий дед»), невыносимая в целом поэма «За далью – даль», которая является, кстати говоря, абсолютным клоном «Кому на Руси жить хорошо». Только там автор едет в одиночку и точно так же никуда не приезжает. Такая дорога без конца.

Ну и, разумеется, поздняя лирика Твардовского очень сопоставима с «Последними песнями». И думаю, что им обоим очень близко и приятно было бы это сопоставление. С той только разницей, что Некрасов как-то разряжал свою натуру утонченной карточной игрой и охотой, а за отсутствием карт и охоты у Твардовского все ушло в алкоголизм. Но алкоголизм такой веселый и изобретательный, что, действительно… Знаменитая история, когда Твардовский идет к безрукому детскому писателю Иосифу Дику и несет в одной руке какой-то сверток, а в другой пилу. Дик спрашивает: «А что это вы со свертком, Александр Трифонович?» Тот говорит: «Все думают: Твардовский идет к Дику, зачем? Наверное, он идет помочь ему, наверное, он несет ему пилу, чтобы спилить какой-нибудь сухой сук у него в доме. И никто не подумает плохого. А у меня здесь совсем другое…» Разворачивает сверток и вынимает оттуда чекушку. Я думаю, что эта история вполне сопоставима по остроумию и изобретательности с некрасовскими достижениями на охоте.

Но если говорить серьезно, то алкоголизм Твардовского был не от хорошей жизни. А от того же чувства вины за все и прежде всего за свою семью. Та же дикая боль от сознания половинчатости всего, что сделано. Почитаешь сейчас дневники Твардовского, так это просто конспект «Рыцаря на час».

Я думаю, что если где-нибудь и есть какое-нибудь послесмертие, то в нем Некрасов с Твардовским выпивают, картежничают, охотятся и мучаются чувством вины, и, в общем, прекрасно себя ощущают. Такая аналогия есть.

Кстати, вот занятный вопрос: почему сегодня не может быть такого редактора? Я знаю нескольких приличных редакторов в России. И у некоторых из них даже работаю. Но разница в том, что, во-первых, их никто не закрывает. Им все можно. Все, что они делают, они делают по личному побуждению. Это самоцензура. Может быть, поэтому совесть их не мучает. Может быть, поэтому они и не пьют. Может быть, поэтому у них нет желания писать лирику. Они честно и искренне полагают, что делают свое дело. Совести нет ни у кого, грубо говоря, поэтому нет и Некрасова.

– Вопрос, который задавался в «Кому на Руси жить хорошо», актуален ли сейчас? И как вы ответили бы сами на него?

– Этот вопрос неверно сформулирован. Может быть, потому и не получилось ответить на него. Гениальная поэма состоялась именно потому, что вопрос неверно сформулирован.

Я давеча разговаривал с Акуниным, и он сказал, что, может быть, «Преступление и наказание» именно потому и гениальный детектив, что как детектив он совершенно алогичен. Кстати, эту же мысль мы обсуждали с вами тоже на лекции. Действительно, неправильно сформулированная вещь дает иногда блестящий художественный результат.