После собрания для всей школы в нижнем коридоре было кино. Показывали «Красных дьяволят». Кукушкин на радостях за Тоню и за себя с таким старанием крутил ручку движка, что не успел ни разу взглянуть на экран, да ему и не было видно экрана. В столярной мастерской Кукушкин выстругал доски, профуганил их, потом склеил так, что комар носу не подточит, прошпаклевал и покрыл черным лаком. Классная доска вышла на славу.

Лидия Васильевна выдала Тоне пять букварей, пять тетрадей в косую линейку и столько же карандашей. И они пошли после обеда в Рождествино. Поземка мела дорогу. Ветер продувал насквозь кукушкинское пальто на рыбьем меху и, ударяя в доску, тормозил движение. Что бы ему дуть сзади — Кукушкин полетел бы, как лодка под парусом. В Рождествине было двадцать три человека неграмотных. Кукушкину и Магрычевой поручили обучать только пятерых. С остальными занимались другие комсомольцы.

В просторной избе солдатской вдовы Марфы Подоговой собрались все пять учениц, сорокалетних баб, ради науки надевших яркие кофты и новые платки. Все они чинно сидели за столом, на котором посапывал ведерный самовар. Когда в избу вошли Кукушкин и Тоня, хозяйка встала из-за стола и помогла им раздеться.

— Может, чайку попьете с дороги, не побрезгуйте уж!

После чая Кукушкин рядом с иконой повесил на стену классную доску. Тоня положила на стол тетради, карандаши и буквари. Кукушкин, припомнив Алексея Ивановича, встал у доски и сказал, заложив руки за спину:

— Кто из вас знает буквы?

— Если б знали, дак бы читали! — ответила за всех хозяйка.

На первом уроке было громкое чтение.

Каждую неделю по вторникам и четвергам Тоня и Кукушкин приходили в Рождествино. Ученицы занятий не пропускали. Мало-помалу заскорузлые руки привыкали к карандашам и начинали выводить буквы, складывая их в слова. И каждый раз после занятий Марфа Подогова оставляла учителей «почайпить», как она говорила, или поужинать. Однажды, пока Тоня и Кукушкин после занятий пили чай, Марфа взяла кукушкинское пальтишко и пришила две недостающих пуговицы и, провожая учителей на крыльцо, полушутя сказала:

— Баран да ярочка — хорошая парочка!

Учителя покраснели, но это заметили только звезды. 

— Пуговицы я могла бы и сама тебе пришить, — сказала Тоня и, помолчав, добавила: — А то, что мы у них каждый раз кормимся, по-моему, это непедагогично.

Хорошо Петру Ивановичу, думал Кукушкин. Петр Иванович был на гражданской войне. Служил комиссаром в кавалерии у самого Буденного. Мчался в атаку и рубал белых гадов. Ему достались все подвиги, а Кукушкину, вроде бы, и делать нечего. Правда, если будет мировая революция, то он пойдет непременно в конники и первым, как подобает комсомольцу, выхватив шашку, ринется в атаку. Но когда придет эта мировая революция, об этом даже сам Петр Иванович, наверно, не знает.

И еще в одном завидовал Кукушкин Филину: в него была влюблена самая красивая женщина на свете — Лидия Васильевна. И почему Петр Иванович не женится на ней? Женился бы. Вдвоем веселее было бы. Глядишь бы, и завтракали вместе, и обедали тоже вместе. А то сейчас Петр Иванович ест с учениками в столовой. По мнению Кукушкина, это был непорядок.

За ремонт особняка под библиотеку по школьной смете полагались деньги. Они были сэкономлены. На общем собрании, по предложению Петра Ивановича, решено было израсходовать их на приобретение формы для комсомольцев. И теперь почти вся школа ходила в зеленых юнгштурмовках, при желтых ремнях с портупеями. У Миши Бубнова не было сапог, но он достал где-то желтые краги и щеголял в них.

Вместе с новой формой появилась и новая песня на переменах:

Песня была такой боевой, что ребята с ней готовы были хоть сейчас пойти в мировую революцию.

Это понимал сердцем своим Петр Иванович.

Школа была разделена на «белых» и «красных», но никто не хотел быть «белым», поэтому группы были переименованы в «синих» и «зеленых». Для проведения игры выбрали малуевский лес. И у той, и у другой группы были знамена. Побежденной считалась та сторона, у которой будет отнято знамя. Готовились к этой игре недели две. Осматривали, встав на лыжи, будущее место сражения, делали укрепления и подыскивали укромные места для засад и секретов. Кукушкин был в группе синих. Миша Бубнов на этот раз был его противником, и друзья разговаривали официально, как представители враждующих сторон.

Воскресный день выдался солнечный, безветренным. Сугробы, чуть тронутые корочкой хрусткого наста, переливаются и горят ослепительной белизной. В лесу такая тишина, что писк синицы за сто верст услышать можно.

«Зеленые» ушли первыми. Миша Бубнов шел впереди в своих желтых крагах и запевал:

Ребята подтягивали:

Особенно громко они выводили последнюю фразу припева, очевидно считая себя, несмотря на зеленое знамя в руках Миши Бубнова, не «зелеными», а «красными».

«Синие» тоже считали себя «красными», и с этим нельзя было ничего поделать. Все они, в конце концов, были комсомольцами, а комсомольцы, как известно, красный цвет даже на золотой не сменяют.

«Зеленые» ушли к Малуеву. Там был у них опорный пункт обороны. «Синие» заняли свой редут у входа в малуевский лес со стороны клюкинских полей. Под надежной охраной в том и другом лагерях стояли в снегу неподвижные знамена. Разведывательные группы двинулись навстречу друг другу, пробираясь по лесу и проваливаясь в сугробы. Основным оружием были сосновые и еловые шишки. «Зеленые» забрали вправо и, не встретив авангарда противника, вышли к редуту «синих».

«Синие», в свою очередь, со стороны леса незаметно прокрались к опорному пункту «зеленых». Кукушкин сквозь кусты можжевельника увидел на крутом обрыве холма Мишу Бубнова, стоящего у своего зеленого знамени. Миша стоял к Кукушкину спиной и, подскакивая, ударял себя руками по лопаткам. Он, очевидно, согревался таким способом.

Кукушкин дал знак своим, и они затаились. Он сбросил пальто и, наметив направление, нырнул в сугроб, как в воду. Снег забивался под воротник юнгштурмовки, в рукава, таял и обжигал кожу. Кукушкин полз, пробиваясь как крот.

Руки его коченели и уши горели от холода.

Он потерял один валенок. Искать было некогда. Он пополз дальше и потерял размотавшуюся портянку. Пальцы босой ноги свела судорога. Он уже начинал отчаиваться в исходе своей затеи. Но вот прямо перед собой он нащупал мерзлую землю и осторожно выглянул из снега. Он увидел полутораметровый обрыв обнаженной земли и желтые краги Миши Бубнова. Кукушкин вскочил и, ухватившись за лодыжки Бубнова, резко дернул на себя. Миша даже не успел вскрикнуть; потеряв равновесие, взмахнул руками и плюхнулся в сугроб. Кукушкин взобрался на холм и, выдернув зеленое знамя, помахал им. Комендантский взвод «зеленых» шагах в двадцати грелся у разведенного под разлапистой елью костра и не видел происходящего. Разведка «синих» захватила Мишу Бубнова в плен. Комендантский взвод «зеленых» ринулся на разведчиков. В это время на белом жеребце выехал из леса наблюдавший это сражение главный посредник и судья Петр Иванович и поднял белый флаг.