Так закончилась эта битва, в которой обе стороны чувствовали себя победителями и, соединившись вместе под одно красное знамя, шли стройной колонной по клюкинским полям, распевая песню победителей:
И впереди на белом коне ехал Петр Иванович.
На нем был белый полушубок из дубленой овчины. И через его плечо был перекинут на ремне настоящий бинокль военного образца, подаренный Петру Ивановичу самим Буденным.
Кукушкин портянку так и не нашел. Ноге было сыро и холодно. Правое ухо пришлось оттирать снегом. И оно горело. Но он гордо нес красное знамя, которое полыхало над всей сводной колонной.
На майские праздники на побывку домой Кукушкин отправился вдвоем с Тоней пешком. Весна была ранняя, и подсохшая земля слегка дымилась на пригорках первой робкой зеленью. В мокрых низинах желтыми огоньками зацветала куриная слепота. Бледно-зеленоватый туман готовых проклюнуться первых листьев сквозил в голых ветках берез. Жаворонки заливались напропалую, и высоко над темными елями ястребы стояли неподвижно, словно приколотые к зениту.
— А ты знаешь, — сказала Тоня, — из школы вчера ушла Лидия Васильевна.
— Куда ушла?
— Я не знаю, куда она ушла, — сказала Тоня, — но ушла совсем и в записке написала, чтоб ее не искали и что во всем виновата только она одна.
Кукушкин не мог себе представить, в чем же виновата Лидия Васильевна: она такая красивая, что обидеть ее никто не посмеет, а обижаться на нее нельзя.
— Она, наверно, из-за любви ушла, — продолжала Тоня, — она любит Петра Ивановича, а он ее не любит.
— А разве можно ее не любить? — спросил Кукушкин.
— Ума не приложу! — совсем по-взрослому, как тетя Поля, ответила Тоня. На этом и закончился их разговор. Какая-то смутная тревога, безотчетная и еле уловимая, закралась в сердце Кукушкина и заставила его замолчать. Это настроение передалось и Тоне.
Председателю сельсовета Красовскому всегда приходили в голову какие-нибудь хорошие идеи. На этот раз он решил, выражаясь его словами, «увековечить память невинной жертвы классовой борьбы». А говоря проще, он предложил разбить около бабаевской школы сад. Он даже название для этого сада придумал: «Народный парк «Красная нива» имени Е. В. Званцевой».
Все в округе любили и помнили Елизавету Валерьяновну. Первого мая из окрестных деревень, нарядные, как на праздник, пришли бабы и мужики, комсомольцы и школьники. Алексей Иванович составил план парка. И на-
чалась работа. Около вычищенного пруда были посажены четыре аллеи березок вперемежку с лесными рябинами. Кукушкин принес из сосновой рощи четыре диких яблоньки, Силантий Кобыла, безработный по случаю закрытия церкви, притащил с поповского подворья десять кустов сирени. Сам Красовский посадил двенадцать елочек и четыре сосны. Тетя Поля — три отростка вербы из своего огорода.
К обеду работа была почти закончена, и тощенькие деревца, робко прижимаясь к подпоркам, казались сиротливыми. Ограду делали на следующий день, и Кукушкин с Тоней опять пропадали у бабаевской школы. Алексей Иванович первым увидел Кукушкина и спросил, как у него идут дела.
— Хорошо! — ответил Кукушкин.
— Кем же ты хочешь быть?
— Агрономом.
— Похвально! — сказал Алексей Иванович.
Торжественное название, придуманное великолепным Красовским для парка, как-то не привилось. И парк просто стали называть Валерьяновским, но это было спустя года четыре, когда он разросся и зазеленел, отражаясь в тихой воде бабаевского пруда.
Подвезти до школы Тоню и Кукушкина вызвался дядя Токун. Он выпросил в колхозе и запряг в дрожки магрычевского рыжего жеребца. Тетя Поля дала Кукушкину на дорогу узелок с едой, и они поехали.
— Ты в самом деле решил учиться на агронома? — спросила Тоня.
— Да! — коротко ответил Кукушкин и вспомнил Петра Ивановича. Сейчас он окончательно решил во всем походить на своего учителя. Чтоб к нему относились люди так же уважительно, как и к Петру Ивановичу, чтоб в него могла влюбиться такая же красивая женщина, как Лидия Васильевна. Что такое влюбиться, он еще не представлял себе. Он взглянул на Тоню. Она сидела рядом с ним в легком ситцевом платьице. В белом платьице с синим горошком. В руках она держала пальто, вывернув его наизнанку, чтобы не запачкать. Пальто она держала левой рукой, а в правой у нее была какая-то соломинка, которую она покусывала, и чему-то улыбалась. Улыбалась легко и спокойно; и ресницы ее, длинные и темные, вздрагивали; и две косы, перехваченные голубой ленточкой, золотясь тонкими пушинками, сбегали на спину. Вся она была легкая, как пушинка, упавшая с вербы на тишайшую воду.
Кукушкин смотрел на Тоню и вдруг покраснел от каких-то еще не знакомых ему ощущений, и приятный комок подкатился к его горлу.
За перелеском с пригорка были уже видны клюкинские поля и школа. Кукушкин, придя в себя, тихо тронул Тоню за руку, и она вздрогнула от неожиданности, словно с ней происходило то же самое, что и с ним. Кукушкин понял это по взгляду Тониных глаз. Понял и, удивляясь про себя, промолчал.
— Может, мы пойдем пешком? — спросил Кукушкин каким-то совсем не своим голосом.
Тоня согласилась. Токун остановил жеребца и, попрощавшись, повернул обратно. Кукушкин взял у Тони сумку, и они пошли по сухой прошлогодней стерне к осиннику.
Кукушкин вел Тоню по своей тропинке. Они спустились с горки и, миновав заросли жимолости, вышли к ручью. Мимо них, хлопая крыльями и громко каркая, почти касаясь земли, пролетели вороны. В лесу снова стало тихо и торжественно.
— А не позавтракать ли нам? — сказала Тоня.
Кукушкин разостлал свое пальто и помог Тоне сесть, а сам, присев на корточки, заглянул Тоне в глаза. Тоня улыбнулась и опустила глаза, хлопнув ресницами. И вдруг ее лицо побледнело и неописуемый страх искривил рот. Кукушкин тоже взглянул вниз и увидел черную как деготь воду ручья, и в этой черной тихой воде отражались, покачиваясь кверху каблуками, отороченные куньим мехом гамаши Лидии Васильевны. Кукушкин поднял глаза. Неестественно вытянув шею и откинув голову назад, опустив беспомощно левую руку, а правой судорожно схватившись за воротничок кофточки, ногами почти касаясь замшелого валуна, прямо перед ним на знакомой Кукушкину сосне висела Лидия Васильевна.
Так вот куда пригодилась веревочка, спрятанная Кукушкиным в книжный шкаф! Конец веревки спускался на грудь. Две синицы хлопотливо теребили веревку. Они ничего не боялись.
Г л а в а ш е с т н а д ц а т а я
БОЛЬШОЙ ГОП
Все лето Кукушкин проработал трактористом. Тетя Поля купила ему серый шерстяной костюм с серебряной искоркой и желтые штиблеты. Кукушкин стал поглядывать на себя в зеркало и прилаживать по-особому на правую бровь волнистый выгоревший чуб.
Он парень рослый и сильный, ему остается пробыть только одну зиму в школе, а там он может работать помощником агронома или учиться дальше. Хорошо бы уговорить Тоню поехать учиться вместе. Он очень часто стал думать о Тоне. И ему было приятно от этих раздумий.
Мне очень хочется, чтобы с моим Кукушкиным ничего страшного не случилось. Мне хочется, чтобы исполнилось все, что он задумал, потому что ничего худого он задумать не может. Я верю ему больше, чем себе, это святая правда. Иногда мне хочется поступить, как он, но у него свой характер и своя судьба, и что-нибудь изменить в этом не в моей воле.
А колобок продолжал катиться, он привел Кукушкина в областной город Иваново. Если человеку в незнакомом городе некуда идти, он остается на вокзале.