Наши потери в том бою были невелики, но получил тяжелое ранение лейтенант Алимов…

И подчиненные, и старшие офицеры знали Алимова как требовательного и заботливого командира, храброго воина. Я же запомнил его и другим. Как-то в землянке, прочитав письмо от матери, он задумчиво произнес такую фразу: «Дорогая ты моя… за что вы, наши матери, терпите такие лишения, такие муки?»

После госпиталя Алимов попал в другую часть, и о дальнейшей его судьбе я ничего не знаю.

Недавно встретил я старого боевого товарища, Героя Советского Союза Михаила Васильевича Щеникова. Обычные вопросы и обычные ответы: как живешь? чем занимаешься? а помнишь?…

Да, помню. Морозный январь 1943 года. К этому времени у меня было и ранение, и госпиталь, и назначение в другую часть, на другую должность. Я - заместитель начальника штаба бригады. Щеников - командир батальона. Часть ведет наступление из района Кантемировки на Россошь. Ворвались в город. Гитлеровцы цепляются за каждую улицу, за каждый квартал, переходят в контратаки. Усиленный батальон капитана Щеникова ведет бой в районе железнодорожной станции. Здесь противник сопротивляется особенно упорно. К десяти часам вечера весь город в наших руках, а там все еще идет бой, и капитан Щеников докладывает по рации:

- Противник предпринимает контратаки силами пехоты и танков. На станции стоит несколько эшелонов с грузами.

Щеников просит подкрепления, но у комбрига резерва нет. А тут и связь с батальоном прервалась. Мне было приказано выяснить обстановку на месте и принять необходимое решение.

На броневике отправляюсь в район вокзала. Рация настроена на волну Щеникова, но она молчит. Пулеметные очереди становятся все чаще и ближе, изредка стреляют танковые пушки. И вдруг радист протягивает мне наушники:

- Капитан Щеников…

Прижимаю телефон к уху и слышу:

- …жмут на Серегу, а ты, горе луковое, топчешься на месте. Бей их по загривку! Справа их стукнет Вавила, Глазок тоже поможет. Начнем через четыре минуты и разом прикончим фрицев… Через четыре минуты!…

Я знаю, что «горе луковое» - это командир третьей роты, старший лейтенант Горюнов. Его рота вышла на улицу, по которой можно обойти контратакующих фашистов с тыла. Вавила - командир группы лыжников, приданных батальону, а Глазок - командир роты автоматчиков. Ясно, что Щеников решил нанести концентрированный удар по контратакующей группе врага и разгромить ее.

Обстановка прояснилась. Щеников действовал правильно и решительно. И помощь ему не нужна. Я приказываю водителю повернуть в приданную батальону артиллерийскую батарею.

Артиллеристы отражали яростные контратаки танков врага. Бой был жестоким. Одно наше орудие вышло из строя, одно - повреждено. Были потери и в людях.

Но восемь танков врага подбиты, его контратака отражена. Батальон Щеникова овладел станцией. Уцелевшие гитлеровцы ушли. Город Россошь был освобожден Эшелоны с военными грузами, стоявшие на станции, стали трофеями батальона Щеникова.

Вскоре после освобождения Россоши значительная группа офицеров и солдат бригады была награждена орденами и медалями. Среди награжденных был и комбат Щеников. Ему вручили орден Отечественной войны I степени.

Таким вот решительным, смелым и неунывающим видел я Щеникова в боях за освобождение Харькова, на Курской дуге, при форсировании Днепра, при освобождении Киева. А в последние дни войны, уже будучи в другой части, я узнал о присвоении майору Щеникову звания Героя Советского Союза и от души поздравил его с заслуженной наградой Родины.

ЛОНДОН СЛЫШИТ ЗВУКИ БОЯ

Второй месяц ведем наступательные бои. Зима выдалась суровая, многоснежная. Наступать можно только вдоль дорог. Фашистам держать дороги под плотным огнем - дело нехитрое. А каково преодолевать эти огневые заслоны!

Да и отвоевав частицу своей земли, мы находили ее опустошенной. На месте населенных пунктов стояли только закоптелые русские печи с сиротливо торчавшими трубами. Негде было даже обогреться. Но и печи оставались только потому, что фашистское воинство слишком спешило удрать. Ведь в приказе Гитлера говорилось, что при отступлении надлежит сжигать дотла все деревни и взрывать печи. А печи оставались не взорванными.

Отступая, фашисты угоняли наших людей в рабство, а слабых расстреливали, бросали в колодцы или сгоняли в общественные здания и там сжигали заживо. Угоняли или уничтожали и скот.

Не могу забыть участок железной дороги, на который мы вышли, наступая со стороны Козельска на Сухиничи. На протяжении многих ее километров стыки рельсов были подорваны толовыми шашками так, что один конец каждого рельса был разрушен. А рядом на земле лежали подорванные телеграфные столбы.

Ничего живого и ничего такого, чем можно было бы пользоваться. Тактика выжженной земли.

И как- то вечером совсем неожиданно вошли мы в небольшую деревушку, окруженную лесами. Уцелевшую деревушку с живыми людьми. Но и здесь, не обошлось без трагедии.

Под окнами деревянного домика на снегу чернел небольшой холмик свежевскопанной земли, на холмике крестик, а на нем серая детская кепочка.

В этой деревне наша часть остановилась на ночевку. Проследив, чтобы все люди были размещены, мы с командирами подразделений с удовольствием вошли в теплую хату и скоро - впервые за много дней - пили чай, сидя за настоящим обеденным столом. Хозяйка с девочкой, не желая стеснять «начальников», ушла ночевать к соседям, и мы свободно разговаривали о предстоящем боевом дне.

- А вот эту деревню горе обошло,- произнес кто-то из командиров.

- Да похоже, что не совсем так,- возразил я, - вспомнив маленький могильный холмик.

В это время в хату без предупреждения вошел невысокий старик с аккуратной бородкой. Потоптавшись у порога, он снял шапку, поздоровался. Мы вопросительно смотрели на него. Войдя вслед за стариком, Николай Усов объяснил:

- Разыскивал командиров, поговорить хочет…

- Верно парень сказал. Очень всем нам хочется узнать, как идут дела на фронте. А то ведь фрицы говорят, что отступают временно.

Успокоив старика, заверили его, что у фашистов теперь путь один - на запад. Погоним их до самого Берлина, А потом я спросил, не знает ли он, что за могила на краю деревни прямо под окнами дома.

- Знаю, как же. У соседки моей горе-то это случилось. Вчера утром спешили фашисты, изверги, страшно. А жрать-то, видать, хочется… Вот один из них выскочил из машины и - во двор к Пелагее. Накинул корове на рога ремень и потащил со двора. Пелагея в слезы, уцепилась корове за шею и кричит; «Оставьте, оставьте нашу кормилицу! Ведь дети у меня малые…» Фашист ногой ее в живот… Падая, женщина закричала: «Сыночки, корову нашу уводят!» Выскочили ее мальчуганы, кинулись к тому фашисту, про сестричку маленькую лепечут и тоже корову за шею ухватили… А фашист их из автомата… Обоих…

Много мы уже видели следов фашистских зверств, этот рассказ заставил нас кулаки сжать от ненависти.

В середине января мы обошли Сухиничи с юга и перерезали дорогу, ведущую из города на запад. Но у нас не было сил, чтобы идти на штурм Сухиничей. Фашисты это знали, и уходить из города не собирались. А мы считали, что держим врага в кольце, и ждали подкрепления.

В двадцатых числах прошел слух, что подкрепление прибыло, готовится наступление на город и что звуки этого, боя донесутся до Лондона. Слухи подтвердили. На наш участок фронта прибыла радиостанция «Говорит Западный фронт». Она и будет передавать репортаж на Лондон о бое за освобождение Сухиничей.

Артиллеристы начали подготовку еще до рассвета. В девять часов в атаку пошли танки и пехота… А к полудню город уже был в наших руках. Многих гитлеровцев перебили, немало их сдалось в плен. Были захвачены многочисленные трофеи. Сто вагонов только с боеприпасами. Словом, гитлеровцы оставили город весьма поспешно. А секрет раскрывался просто. Две наши дивизии были направлены в обход Сухиничей с задачей отрезать врагу пути отступления. Разгадав маневр нашего командования, гитлеровцы начали поспешно отступать. Настолько поспешно, что сам командующий обороной города генерал фон Гильс бежал чуть ли не пешком, оставив во дворе дома, в котором жил, прекрасную легковую машину. Этот трофей был отправлен командующему армией.