- Закручинился, лейтенант? - овладев собою, почти весело спросил Истомин. - Не теряй бодрости. Ты же не сомневаешься в правильности поставленной перед нами задачи?

- Никаких сомнений, Павел Иванович! - бодро, в тон капитану, воскликнул Андрей. - Главное - бить врага.

13

Иными глазами взглянул Оленич вокруг и поразился: земля, что была за спиною - своя, надежная, - вдруг показалась враждебной, точно предавшей его, как предало в первый день войны небо, которым он восхищался. Всматриваясь в суровые лица бойцов взвода Кострова, куда пришел вместе с Истоминым, вдруг ощутил в себе щемящую нежность и любовь к почти незнакомым солдатам и в то же время вину и стыд перед ними оттого, что знал об их обреченности, но вынужден таиться. Его душевное состояние было таким мучительным, что, казалось, преодолеть его невозможно. И лишь твердый, резковатый голос капитана вносил равновесие и успокоение в его смятенную душу.

Истомин говорил предельно откровенно:

- С этого часа никто из нас не может распоряжаться собой. Мы все подчинены одному приказу: устоять. Выстоять - значит не пропустить врага. Мы - щит нашего полка, нашей дивизии. Там, в нашем тылу, части собираются в огромную ударную силу. Они готовятся к решительному наступлению на захватчиков. Нужно время, и это время мы дадим нашим товарищам по оружию. Помните, у нас нет возможности отступить даже на один шаг. И мы не уйдем отсюда. Даже если все погибнем. Родина смотрит в этот день на нас.

- Стрелковый взвод не сойдет с этого рубежа! - твердо ответил старшина Костров.

- Правильно думаете, товарищ старшина. Как вооружен взвод?

- Два ручных пулемета. Но ни одного автомата. Справа, на стыке взводов, нас поддерживает противотанковое ружье, слева - станковый пулемет.

- Есть необстрелянные бойцы?

- Есть маленько, - замялся старшина. - Четверо еще не были в бою.

- Помогите им, чтобы не растерялись от первых выстрелов.

- К каждому прикреплен бывалый солдат.

- Хорошо, старшина. Где-то должен быть подросток.

- Паренек в батальоне майора Полухина, на левом фланге. Боевой мальчишка.

- А это кто у вас? Тоже мальчишка?

Возле куста, покраснев, поднялся небольшого росточка солдатик, худенькое личико зарделось, он часто заморгал.

- Товарищ капитан, это санинструктор ефрейтор Сватко! - доложил старшина.

- Девчонка? - спросил недоуменно Истомин.

- Так точно, товарищ командир! Ефрейтор Сватко! - звонко отчеканила девушка, стараясь подняться на носках сапог.

- Ну, зачем же так кричать, ефрейтор? Немцев перепугаете.

Солдаты засмеялись. Пулеметчик сержант Райков не удержался:

- Она, товарищ капитан, отрабатывает голос: как ефрейтор стремится стать генералом.

Снова пронесся смех, но сдержанный, приглушенный. Улыбнулся и капитан. Оленич видел, как девушка гордо подняла голову, даже шапка-ушанка упала и ветерок растрепал коротко подстриженные темные волосы. Она обиженно посмотрела на насмешника:

- Я… Я тебя не возьму в адъютанты!

Теперь уже все смеялись, а Истомин сказал:

- Молодец, ефрейтор! Хвалю. Страшно ожидать боя?

- Не знаю, товарищ капитан.

- Будет страшно. Выдержите?

- Разве я хуже этого сержанта-насмешника?

- Я верю вам, ефрейтор. Служите.

- Есть! Разрешите идти?

Когда девушка исчезла в кустарнике, Истомин сказал старшине Кострову:

- Совсем еще девочка!

К окопу, в котором стояли Истомин, Оленич, Костров, подполз испуганный боец. Он даже не разглядел старших командиров, а обратился прямо к старшине:

- Товарищ старшина…

- Отставить, рядовой Горшков! Обращаться к старшему.

Солдат еще более растерянно пробормотал:

- Там… там…

- Отставить, рядовой Горшков, - жестко повторил Костров. - Обращайтесь к капитану.

И солдат вдруг успокоился и довольно ровным голосом проговорил, обращаясь к Истомину:

- Товарищ капитан, разрешите обратиться к старшине.

- Разрешаю.

- Товарищ старшина, у реки замечены фашисты. Слышен разговор не по-нашему.

Истомин спросил:

- Где именно? Покажи. Укажи ориентиры.

- Вон, видите, высокая береза на опушке леса? Возле сада. Я стоял на наблюдательном пункте и слышал немецкий разговор и звон пустых ведер. Может, они собираются за водою к реке?

- Возможно. Продолжайте наблюдение.

- Можно в них стрелять?

- Ни в коем случае! Теперь нам нужно так залечь, чтобы нас не заметил сам бог. По всей видимости, немцы не предполагают, что мы здесь. И это отлично. Передать по всей цепи: не стрелять, соблюдать полную маскировку.

Костров полушепотом сказал:

- Передать по цепи: без команды не стрелять.

- Без команды не стрелять!

- Не стрелять!

И все невольно прислушались к тишине, но слух улавливал лишь тихий плеск воды, переливающейся через валуны и камни. Вода искрилась от разгоравшейся зари, и розовые и красные оттенки вспыхивали и гасли. Оленич всматривался в кромку сада и в кусты. На опушке леса он заметил какие-то движущиеся тени. «Присматриваются», - подумал он и сказал об этом Истомину. Но капитан промолвил, что фрицы не полезут до наступления полного дня, и ушел вдоль обороны.

Было уже совсем светло, когда из сада вышло трое гитлеровцев. Они беззаботно разговаривали, помахивали котелками, автоматы небрежно висели у них на груди. Они шли к реке.

- Как бы у кого-нибудь из наших не сорвалась рука, - обеспокоенно проговорил Костров.

- Пока тихо, - отозвался Оленич, чувствуя, как у самого руки чешутся поднять автомат и прострочить этих нахалов: идут по чужой земле как по своей!

Сержант Райков только ударил кулаком по брустверу окопа. Подносчик патронов, пожилой человек, Антон Трущак проговорил сокрушенно:

- Сколь же их набилось в нашу землю! Как вши в кожух! Вот щас они поползут к реке, к чистой водице…

И точно: лишь первые трое набрали воды, как из лесу вышла группа солдат с посудой, а за ними еще и еще.

- Товарищ лейтенант, - жалобно попросил Райков, - разрешите их окатить из «максима»? Хоть бы разок полоснуть! Не могу спокойно смотреть на их веселые лица!

- Потерпи, Сергей. Через час им станет жарко. Это пока они не обнаружили нас…

- Веселые вундеркинды! - прошептал с ненавистью Райков. - Водичкой обливаются, точно у себя на Рейне. Смотрите, смотрите! Они еще и яблони наши трусят! Погодите, набьете оскомину!

- Осваивают занятые земли, - проговорил Костров.

- Мы досидимся, что они сядут на бережку и начнут играть в губные гармоники! - Райков не находил себе места. - Да что же это такое!

Оленич остановил разговор:

- Прекратить! Приказ все слышали? Никаких разговоров! И не разжигайте свое воображение. Замрите. А я пройдусь по передовой. Посмотрю, что у Гвозденко. Как бы ребята не сорвались…

Бойцы пулеметного расчета сержанта Гвозденко копали в песке ход к реке.

- Что это будет? - спросил Оленич.

Гвозденко, смуглолицый и чернобровый, с хитрыми карими глазами, объяснил:

- Подводим воду ближе к окопу. Если будет горячая работа, так вода для пулемета - рядом.

- Хорошо, сержант. Сам додумался?

- Ребята присоветовали.

- Подскажи остальным расчетам.

Только Оленич сделал несколько шагов, как перед ним вырос Тимофей, ординарец Истомина.

- Вас комбат вызывает.

- Где он?

- Возле третьего пулеметного расчета.

- У Тура? Туда и направляюсь. А что там стряслось?

- Не могу знать. Послал и все.

Истомин разговаривал с высоким, худым лейтенантом. Увидев Оленича, сказал:

- В роте лейтенанта Дарченко нет ни одной противотанковой гранаты. А ведь ему держать мост!

- В полку сказали, чтобы помощи не ждали: офицеров нет, боевых припасов нет, поддержки огнем не будет, - глухим голосом говорил Оленич.

- Нет ли гранат у пулеметчиков?

- Товарищ капитан, если у моих ребят есть гранаты, то пулеметчики сами пойдут на танки. В Минводах вы видели.