- Да, это так. А где майор Полухин? - повернулся Истомин к пехотному лейтенанту.

Тот показал жестом, куда идти. Майора нашли в неглубоком окопе за необычным занятием: он сидел на дне окопа, оплетенного лозой, и месил серую глину. Она, эта глина, словно тесто из темной муки, жила и извивалась под мощными руками майора, лоснилась, расплывалась и округлялась в сплошную тугую массу. Тень остановившихся людей упала на майора, он поднял голову:

- А, комбат! - весело, добродушно воскликнул Полухин, оставив свое необычное тесто и вытирая руки. Затем сильным легким движением выпрыгнул из окопа и козырнул Истомину. - Я тут, понимаешь, руки тренирую. Удивляетесь? Скажете. Полухин занимается ерундой? Может, и так. До военной службы я немного учился лепить. Любил это дело, понимаешь! А тут вдруг увидел огромное месторождение каолина, смешанного с огнеупором… или похожей глиной. Черт возьми, как она месится, как она легко принимает изящные формы! Эта глина понимает человеческую мысль, улавливает настроение, поддается малейшим, нежнейшим движениям пальцев! Не удержался, побаловался малость.

Истомин мрачно слушал возбужденного майора. Он смотрел на глиняную головку юной женщины и молчал. «Это молчание не сулит ничего доброго: будет скандал!» - подумал Оленич. Но Полухин ничего не замечал и продолжал говорить шутливо, по-товарищески доверчиво:

- Хочешь, вылеплю твою голову? - смеясь, обратился он к Истомину. - У тебя такой профиль, как у римского тирана!

Лицо Истомина побледнело:

- Чем занимаешься, майор!

- Видишь, отдыхаю.

- Отдыхаешь? Противник в ста метрах, а ты развлекаешься, как в детском садике - лепишь куколки!

Оленичу жалко было смотреть на Полухина - в глазах майора таяло добродушие, исчезала с лица улыбка и дружелюбие. Вдруг растерянность сменилась досадой:

- Ну зачем ты, капитан, придаешь такое значение этим нескольким минутам моей радости? Все в полном порядке - и оборонительные сооружения, и личный состав в полной боевой готовности. И мы помним, что перед нами враг и что, возможно, сегодня придется столкнуться с ним.

- Твои радости - интеллигентская чушь!

- Истомин, помню, что ты старший здесь, но я выше тебя по званию и не позволю тебе таким тоном разговаривать со мною! Я тебе не лейтенантик из училища, которого ты сделал командиром стрелковой роты.

- Не буду к тебе в претензии, если сегодня тебя назначат старшим и даже обязуюсь подчиняться тебе беспрекословно. Но пока я старший - отвечаю за то, чтобы батальон под твоим командованием выполнил приказ и не пустил врага на эту сторону реки.

- Зачем столько разговоров, капитан? Понимающему достаточно немногих слов! Лучше объясни, как будем оборонять этот мост и эту танкоопасную дорогу? Чем батальон располагает? Имеются два противотанковых ружья, три противотанковые гранаты и четыре бутылки с зажигательной смесью. И ни одной мины. Ни одной, понимаешь?

Истомин остывал, а Полухин - закипал.

- Мин и гранат нет и у меня, - со вздохом проговорил капитан. - И все-таки мы не сойдем с этого места! Противник может нас раздавить, стереть в порошок, но он не пройдет дальше этой реки. И если ты не уверен в этом, говори сейчас. Я свяжусь с командованием полка, попрошу, чтобы тебя заменили. Давай сразу решим, чтобы не тратить время.

Полухин прыгнул на дно окопа, схватил обеими руками вымешанную глину и выбросил ее в кусты, потом выскочил вновь наверх и, ни к кому не обращаясь, проговорил с горечью:

- Будут ли когда-нибудь прислушиваться к окопным командирам? На каждого офицера-окопника три штабиста! Разве не ясно, что здесь оборону держать должен по крайней мере полк! Ведь это же главное направление! Это же проспект в предгорье Кавказа!

Вдруг увидел кого-то из подчиненных, крикнул:

- Чего повылазили? Хотите, чтобы немец дырку в голове сделал? Марш в окопы! - Повернулся к Истомину - уже спокойный и по-прежнему по-дружески улыбающийся: - Зря ты так смотришь на интеллигентов: они - мозг народа, а не военные. Ну да бог с тобой! И все-таки, если останемся живы, я вылеплю твой портрет с чертами тирана!

Истомин ничего не сказал в ответ, опустился на корточки, развернул карту:

- Присаживайся и смотри. Вдруг что со мной, ты остаешься старшим и ответственным. Мы занимаем оборону треугольником. Если ты пропустишь по этой дороге противника, вся наша группа окажется в мешке. Но и на правом фланге существует опасность. Немецкие танки могут обойти болотистый лес еще дальше и правее и выйти нам в тыл уже со стороны железной дороги. Я буду руководить боем именно там. Тебе поручаю левый наш фланг. Головой отвечаешь… Мы должны держать оборону, пока не пройдет бронепоезд.

- Он поможет огнем?

- Нет, ему нужно срочно за Терек.

- За Терек? Послушай, капитан! Да там и так до черта пулеметов!

- Майор, это не наше с тобой дело.

- Ну вот теперь яснее ясного!

Пока говорили капитан и майор, Оленич не проронил ни слова. Но вот они успокоились, и он подошел к Полухину, представляясь:

- Командир пулеметной роты Оленич. Пришел посмотреть, как устроились мои ребята.

- Они молодцы у тебя, лейтенант. Пойдем, проверим.

Стараясь оставаться незаметными, офицеры пошли вдоль передовой. Они осматривали траншеи между отделениями и взводами, ходы сообщения между ротами и второй линией окопов. Беседовали с пехотинцами, пулеметчиками и пэтээровцами, встретили комиссара Дороша, который обучал боевым действиям гранатометчиков и метателей бутылок с горючей смесью, учил, как подбираться к танку, чтобы не попасть в зону его огня.

- У вас оборона, ребята, крепкая. Продумана толково, - удовлетворенно говорил комиссар, явно подхваливая и ободряя бойцов. - Здесь враг не пройдет. Я правильно говорю?

- Правильно, товарищ комиссар!

Потом комбат и Оленич пересекли дорогу - главный объект в обороне, и сразу же на пригорке увидели пулемет сержанта Тура, но не стали приближаться к нему, чтобы не демаскировать, а сигналом вызвали командира расчета к себе. Пулеметчик шел не торопясь, но приблизился быстро и не вызвал у Истомина неудовольствия: нерасторопность сержанта кажущаяся, просто у него такая мощная, сильная, уверенная походка. Сам он невысокий, широкоплечий, лицо волевое, упорный взгляд, подбородок крутой.

Сержант подошел к начальству, доложил по всей форме, что на огневой позиции все в полном порядке, пулемет готов к бою, водой заправлен, ленты с запасом набиты патронами, ведется непрерывное - днем и ночью - наблюдение за противоположным берегом реки и за сопками, между которыми пролегает шлях. Каждый из бойцов знает, что делать, если даже останется один.

Капитан Истомин несколько недоверчиво смотрел на сержанта: его, как командира, всегда беспокоили самоуверенные и сержанты, и молодые офицеры, ему казалось, что они играют в войну.

- Как будете отражать танки, если пехота окажется не в состоянии преградить им путь?

- Противотанковых мин у нас нет. Но есть несколько зажигательных бутылок и даже противотанковые гранаты.

- Сколько? Где взяли?

- Шесть. Они остались у нас после боя в Старобатовке. Нам тогда выдали противотанковые гранаты, а мы их не израсходовали. Так они и остались в нашем расчете.

- Молодцы! - Истомин был в хорошем настроении. Оленич подумал с восхищением: «Военный до мозга костей, даже лишняя граната приносит ему человеческое удовлетворение, а может, и радость». Между тем капитан говорил, обращаясь и к сержанту, и к нему, Оленичу: - Шесть гранат да несколько бутылок не гарантируют полный успех, но наша цена возрастает безмерно! Противнику придется считаться с нашей силой.

И тут же Истомин спросил у Полухина таким тоном, словно заметил какой-то изъян или ошибку в обороне:

- А где установлены противотанковые ружья? Как они будут поражать танки противника? Где огневые позиции гранатометчиков? Надеюсь, вы не собираетесь подпускать танки к самым окопам, чтобы отсюда забрасывать их бутылками да гранатами?

- Противотанковые ружья размещены по обе стороны дороги. Вражеский танк, приближающийся к мосту, будет обстреливаться с двух сторон. Гранатометчики в нужный момент тоже смогут выдвинуться вперед из окопов. Здесь будет стоять рота Савелия Дарченко. Хорошая рота.