Андрей присел на тот же ящик из-под патронов, на котором еще совсем недавно сидел Дорош, и задумался. Он вспомнил далекий теперь первый день войны, и комиссара Уварова, и созревающую рожь, и мост через Куму, и немецкие танки, грохочущие по мосту, и трясущегося труса бронебойщика Крыжа, и комбата Полухина, и вылепленную из глины голову прекрасной женщины, и дымящуюся папиросу в руке убитого комиссара, и озаренное луной бледное, испуганное лицо Жени…
- Товарищ старший лейтенант! - послышался негромкий голос.
Оленич поднял голову и увидел ординарца Истомина.
- Чего тебе, Тимофей?
- Вас к телефону.
- Кто?
- Майор Чейшвили.
Чейшвили? Чейшвили, Чейшвили… Кто же это? Что-то знакомое…
- Чего он хочет?
- Не могу знать. Это женщина, майор Чейшвили.
И только теперь Оленич вспомнил очаровательного майора авиации, «ночную ведьму», приятельницу или подружку капитана Истомина. Нино Чейшвили! Смерть комиссара Дороша совсем отбила память, но теперь он сразу вспомнил ее и вспомнил все трудности, которые преодолевали на пути друг к другу двое влюбленных. Вот погиб хороший человек. И каждый день, и каждый час гибнут хорошие люди. И никто не знает, сколько времени осталось жить любому из живых, но люди не находят ни времени, ни решимости, чтобы просто подойти и сказать: я уважаю тебя и люблю. Теряем все, даже жизнь, так и не испытав выпавшего счастья.
Оленич, взволнованный мгновенными воспоминаниями и мыслями, схватил телефонную трубку.
- Старший лейтенант Оленич!
- О! Поздравляю! Я очень коротко: как там Павел? Порядок?
- Да, он в полном порядке.
- Ему тяжело сейчас?
- Здесь всем тяжело.
Послышался мягкий, но все же слегка гортанный смех:
- То, что всем тяжело, понятно. А если Павлу трудно, всем остальным трижды труднее.
- Наверное, так оно и есть. Он обрадуется вашему привету.
- Передайте - вечером махну ему крылом…
Связь оборвалась.
Хорошие вести приятно передавать. От них всем хорошо. Приятные вести умножают силу. Оленич это знал и, понимая, как сейчас трудно капитану Истомину, спешил с этой вестью к нему. Надо немедленно передать весь разговор, пока не забылись чудесные слова, пока не улетучилось лирическое настроение от разговора.
У Оленича тоже полегчало на душе, усталости словно и не было.
18
Сержант Коляда, командир пулеметного расчета, занимающего позицию на самом краю правого фланга, доложил старшему лейтенанту обстановку.
- Все опасные места держим не только под контролем, но и под прицелом. Есть у нас одно уязвимое место - мертвая зона под крутым берегом с нашей стороны, но мы с командиром стрелковой роты выдвинули туда группу гранатометчиков.
- Хорошо. Теперь я обязан выполнить поручение батальонного комиссара майора Дороша: сообщить вам, сержант Коляда, что вы приняты в партию большевиков. Я поздравляю вас и желаю вам честного служения Родине и народу. Комиссар Дорош погиб с верой, что мы выстоим и выполним задачу.
Стоявший рядом командир стрелковой роты, молоденький, еще не обстрелянный младший лейтенант, бледный и немного обескураженный, слушал Оленича так, словно впитывал, вбирал в себя каждое слово, смотрел с восторгом, с готовностью выполнить любое задание. Оленич понимал состояние юноши. Хотя сам не намного старше, но жестокое время войны и ранение сделали его гораздо опытнее и взрослее.
По цепи передали: в боевых порядках командир батальона капитан Истомин.
- Разрешите пойти навстречу капитану? - спросил командир роты.
Но Оленич придержал его:
- Почему у противотанкового ружья лишь один человек?
- Да и тот какой-то подозрительный…
- Вот-вот! Нужно принять меры, ружье передать в надежные руки.
- Есть!
В это время в траншее появился капитан Истомин.
- Наконец-то, - облегченно вздохнул Оленич. - Ищу вас, товарищ капитан, чтобы доложить обстановку…
- Не ходи за мною по пятам: нужен будешь - найду.
- Майор Дорош поручил мне поздравить всех воинов, принятых сегодня в партию.
- А он сам?
- Мы шли вместе. Начался минометный обстрел. Осколок попал в голову…
- Ранение?
- Убит. Политотделу я доложил. Исполнять обязанности комиссара поручено мне.
- Командира стрелковой роты - ко мне!
- Здесь!
- Какие изменения на вашем участке фронта?
- Наши наблюдатели только что доложили; противник выдвинул на опушку леса две пушки.
- Цель?
- Считаю, чтобы прикрыть переправу пехоты через реку.
- Правильно мыслишь, ротный. Где минометчики?
- Здесь есть наблюдатель.
- Передать, чтобы минометы накрыли пушки.
- Есть!
Огонь по обороне усиливался. Кроме пушен, уже стрелял крупнокалиберный пулемет. Над передней линией окопов нельзя было поднять головы.
Наконец появились минометчики - два расчета батальонных минометов. Командир взвода, тоже младший лейтенант, с помощью старшего сержанта выбрал удобные позиции, и, установив «самовары», они начали их пристреливать. После двух выстрелов одна мина попала прямо в цель: она взорвалась рядом с пушкой. Но второе орудие минометчики долго не могли поразить - мины то не долетали, то взрывались вверху от ветвей деревьев.
- Мало выучки у твоих минометчиков, младший лейтенант. Между боями, наверное, много спите, - строго укорил Истомин.
Справа, в конце обороны, усилилась перестрелка.
- Что там? Узнать и доложить! - досадливо поморщился Истомин.
Младший лейтенант, командир стрелковой роты, вернулся бледный и встревоженный:
- В расположение обороны ворвалась группа вражеских солдат…
- Чего дрожишь? Поднимай взвод, веди в рукопашную, противника выбей, отбрось, тогда докладывай!
Оленич спросил у Истомина:
- Попробовать отсечь просочившуюся группу противника в нашу оборону от основных вражеских сил?
- Ну что же, давай команду.
Оленич и Коляда незаметно выдвинули «максим» на небольшой мысок, нависающий над руслом реки. Здесь была стрелковая ячейка, двоим можно было свободно разместиться.
Младший лейтенант ходил по траншеям и хриплым, срывающимся голосом вскрикивал:
- Вставайте! Поднимайтесь! В атаку!
Бойцы робко шевелились, некоторые поднимались и стреляли бесцельно в сторону леса и опять пригибались к земле. Оленичу стало жаль командира роты. Подошел к растерянному младшему лейтенанту, спокойно сказал:
- Погоди. Вызывай к себе командиров взводов.
Командир роты послушно и громко крикнул:
- Командиры взводов, ко мне!
Подбежал старшина, потом два сержанта и еще один старшина. Оленич строго отдал приказ:
- С первым взводом идет младший лейтенант. Со вторым иду я, третий и четвертый поддерживают интенсивным огнем нашу контратаку. Всем ясно? По местам! Комвзвода-два?
- Есть, - выступил вперед старший сержант.
- Дайте мне винтовку со штыком.
Со дна окопа достали винтовку и вручили Оленичу.
- К противнику приблизиться по ходам сообщения. Из траншей выйти в расположении первого взвода. Вперед!
Немцев прорвалось десятка два-три, не больше. И это обстоятельство Оленич отметил как просчет противника: выдвини он два-три взвода, то легко смог бы захватить наш правый фланг.
Оленич выскочил на бруствер с винтовкой наперевес и крикнул:
- За мной! В атаку! Вперед!
Он слышал за собой топот, улавливая сопение и дыхание бойцов, значит, они пошли за ним. Это самое главное. Они пошли, значит, можно надеяться на успех. Оглядываться некогда было. Прислушиваться становилось труднее - в ушах шумело, звонко била кровь в виски. Вот чуть вперед вырвался старший сержант. «Все в порядке», - мелькнуло в мыслях у Оленича. Вот его начали обгонять бойцы. Кучка немцев не ожидала появления массы красноармейцев - они были заняты боем с самой правой в обороне горсточкой бойцов.