- Бей фашистских гадов! За Родину!

Это кричал старший сержант. «А как младший лейтенант?» - вдруг подумалось Оленичу. Надо бы оглянуться. Но нужно смотреть вперед. И в этот самый миг перед ним встал рослый гитлеровец. Реакция Оленича тоже была мгновенной: он отбил штыком плоский кинжал винтовки врага, но раздалась короткая очередь из автомата, и сраженный детина в серо-зеленом мундире свалился на землю. Перед глазами Оленича мелькнуло разъяренное лицо старшего сержанта: ага, это он сразил вражеского солдата. Но наступал другой фашист, помельче, хотя и поувертливее. Завязался бой. Оленич сразу почувствовал, что сильнее противника, что одолеет его, и это решило исход поединка: штык, пропоров мундир, легко вошел в живот.

- Отправляйся к богу в рай! - проговорил озлобленно Андрей.

Теперь он уже потерял ориентацию в бою, ничего не видел и не слышал, что делается вокруг, в разгоряченном мозгу было только одно - вседозволяющая лютость и беспощадность.

Последняя горстка немецких солдат, увидев поднятое на штыках тело офицера, повернула и начала прыгать с обрыва к реке. Оленич выхватил у какого-то бойца из-за пояса «лимонку», выдернул чеку и кинул гранату с крутого берега вслед гитлеровцам.

Передавая солдату винтовку, Оленич удовлетворение проговорил:

- Здесь порядок. В этом месте они полезут не скоро. - Потом весело обратился к младшему лейтенанту: - Ротный, это ваша первая рукопашная?

- Так точно! - краснея, ответил младший лейтенант.

- Вы хорошо провели контратаку. С такими бойцами вы не пропустите врага.

19

Сколько раз Андрей порывался найти Женю, узнать, как она чувствует себя! Конечно, оба они понимали, что нет у них времени для свидания. И все же им хотелось порадоваться друг другу, сказать что-то теплое…

Андрей старался представить ее сейчас, в обстановке боя. Но она вспомнилась ему неожиданной - детский овал лица, покатые по-подростковому плечи, тонкая шея в просторном воротнике гимнастерки, а глаза удивленно округленные под приподнятыми шелковистыми бровями. Наверное, такой она была лет пять-шесть назад, но он никогда ее не видел той девчонкой. Откуда же его воображение взяло этот полудетский облик? Странно…

Может быть, это оттого, что он чувствует ответственность за нее? И потому, что проникает в ее мир? А что, если обыкновенная человеческая жалость, сострадание способствуют возникновению образа беззащитного подростка? «Впрочем, - подумал Оленич, - наверное, все вместе рисует ее такой».

И еще одна странность. Вот он ее знает уже больше полугода, было всякое за это время, попадали в отчаянные переплеты, но никогда ему не хотелось увидеть ее так, как теперь. Провели вместе только ночь, да и то не полную, а лишь несколько часов посвятили, друг другу - и уже трудно быть в разлуке!

В медпункте ее не оказалось. Лежали несколько раненых бойцов, но они не знали, где врач. Правда, один из них слышал, как говорила санитарка, что десять раненых находятся где-то во рву.

- Кабардинец был здесь?

- Был два раза. Нас вот с товарищем привел. Сначала его, потом меня. Что, и его подстрелили?

А вдруг что-нибудь с Женей?

Где же могут быть те раненые, о которых ему говорили? Наконец он увидел их - они лежали под развесистым боярышником. Некоторые сидели спиной друг к другу. Среди раненых ползал на коленях старый Хакупов и присматривал - тому лицо вытрет от пота или просочившейся крови, тому даст водички, тому скрутит папиросу. А Жени не было.

- Шора Талибович, а где врач? Доктор где?

- Доктор Женя там. - Кабардинец показал костлявой рукой в сторону левого фланга обороны. - Она пошла к командиру Полухину. Много-много раненых.

- Но ведь там есть санинструктор!

- Там много-много раненых. Инструктор - маленькая девочка, солдат раненый - тяжелый.

Кабардинец напоил раненого, завинтил крышечку фляги.

- Скажи, командир… Скажи, пожалуйста, успокой сердце старого горца - живой наш сын, наш Алимхан?

- Живой и здоровый.

- Скажи, командир, он хороший воин?

- Ваш сын - храбрый воин. Я доволен им.

- О, ты делаешь мое сердце молодым и светлым! А скажи, командир, мой сын убил хоть одного врага?

- Его пулемет косил вражеских солдат. Я сам видел.

- Спасибо, командир.

Чем ближе подходил Оленич к левому флангу обороны, тем слышней становилась стрельба. Сейчас Полухину нелегко: на его участке самые танкоопасные подступы. Поэтому противник все время пытается выманить Полухина из окопов и нанести ему сокрушительный удар. Уже в боевых порядках полухинского батальона Оленич повстречал задыхающегося, измученного лейтенанта Дарченко. Спросил об обстановке. Командир стрелковой роты, тощий как жердь, с небритым лицом, запавшими щеками и воспаленными глазами, объяснил, что комбат передал приказ - приготовиться ко второй контратаке.

- Чем вызвана ваша контратака?

- Противник перешел реку в том месте, где была снята часть роты капитаном Истоминым.

- Когда начинается вторая ваша контратака?

Лейтенант хмуро посмотрел на наручные часы, как на врага:

- Через три минуты.

- Станковые пулеметы выдвигаете вперед?

- Приказано, чтобы только один пошел с моей ротой. Видите мысок, что выпирает из обороны к реке? Это позиция расчета сержанта Гвозденко!

Оленич уже был на этой позиции. Но если тогда она показалась очень выгодной - большой сектор обстрела, хорошо продуманная система ходов и размещение запасных позиций, - то теперь этот выступ с огневой точкой - самая уязвимая цель для артиллерии, минометов, да и для снайперов. А кроме того, в случае прорыва через реку немецких солдат пулеметное гнездо может оказаться отрезанным, в лучшем варианте - в полукольце.

Почти все время оттуда слышался стук пулемета. Значит, для противника эта огневая точка не является тайной, и пушка прямой наводкой может быстро ее накрыть. Добраться до окопа расчета Гвозденко не так просто: приходится согнувшись преодолевать неглубокий ход сообщения - рыть глубже нельзя, выступает вода, а постоянный ружейно-пулеметный огонь противника не дает поднять голову.

Сам Гвозденко сидел возле «максима», а ленту направлял татарин Абдурахманов, которого Райков прислал на помощь, так как половина состава пулеметного расчета выбыла из строя.

- Первая атака забрала двух пулеметчиков, в том числе и второго номера, - объяснил хмуро Гвозденко.

- Вы на очень видном месте. Ваш пулемет - хорошая цель.

- Да, но и мы используем свои преимущества - нам все видно, и никто не скроется от нашего огня.

- Потому враг и охотится за вами.

В разговор вмешался Абдурахманов:

- Товарищ командир, они в нас стреляют, а мы их бьем. Мало-помалу бьем.

- Имейте в виду, главное, решающее сражение еще впереди. Берегите силы, береги, сержант людей. Пополнения не будет. А за пленного командование объявило вам благодарность.

- Спасибо, товарищ командир.

- Сержант Гвозденко, вы представлены к правительственной награде. Воюйте еще злее!

Над передним краем взвилась и вспыхнула красная ракета.

- Что это? - спросил Оленич у сержанта.

- Сигнал для новой контратаки.

Действительно, по окопам пронеслось:

- В атаку! Вперед!

Бойцы выскакивали из окопов и кидались к реке, к мосту. Лейтенант Дарченко стоял на бруствере и, размахивая пистолетом, хрипел:

- Ребята, вперед! Ребята, смелее!

И вдруг Оленич заметил, как левее моста пулеметчики Тура бегут в контратаку и тащат за собой пулемет. «Что они делают! Что делают! - возмущенно думал он. - Погубят пулемет! Какое безрассудство!»

Случилось то, чего боялся Оленич: как только пехота силами двух рот, покинув окопы, ринулась в контратаку, по ней открыли плотный огонь автоматчики. Под этим обстрелом вскоре пехотинцы залегли, а станковый пулемет оказался вроде на голом месте. Надо организовать помощь, надо поднимать пехоту и продолжать бой или отводить пулемет назад.