- И пусть, и пусть! - твердила старая женщина.- Ему, фашисту проклятому, все равно на нашей земле уж не бывать. А нам надо и пахать, и сеять… Мужиков у нас нет, мы сами… Детишек брать не будем, а старикам - что уж…

По телефону сообщили: в полосе полка появилось еще несколько «огородников». Это все были жители Ельшанки, Масловой Пристани, Безлюдовки. По-человечески можно понять их хлеборобские заботы, думу о завтрашнем дне. Чем будут кормиться дети, женщины и старики, если весной не обработать землю?

Но есть приказ не допускать мирное население к линии фронта, чтобы избежать неоправданных потерь, сохранить тайну размещения огневых средств, очертаний траншей, прочих военных секретов…

Подумав, мы с замполитом нашли выход из положения: пусть жители работают, но только с наступлением темноты и до рассвета. Днем появляться на позициях категорически запрещалось.

И вот по ночам десятки подростков, женщин, стариков принялись вскапывать огороды, успевшие зарасти ранним бурьяном. Доставали из тайных ям картошку, рожь, пшеницу. Голодной и холодной зимой люди помнили о весне, берегли семена.

Разве могли фронтовики спокойно смотреть на это? Уже в первую ночь в ход пошли малые саперные лопатки, которыми бойцы помогали вскапывать огороды. А затем солдат, набрав зерна в полу шинели, шел под звездным небом по мягкой, податливой земле и размашисто ее засевал.

За несколько майских ночей окраины фронтовых сел преобразились. Сперва они чернели свежей пахотой, а вскоре покрылись первыми зеленями. Правда, немало еще оставалось пустоши, поросшей бурьяном. Но душа радовалась тому, что удалось сделать. Теперь все думы были о том, чтобы поскорее началось наступление - тогда фронт подвинется па запад, и крестьяне получат возможность собрать урожай. Месяца через два фронт пришел в движение, и мы погнали врага на запад…

Вспомнилась мне и другая история, связанная с пребыванием мирного населения во фронтовой зоне. Услышал я ее от своего однополчанина Семена Рольбина, ныне преподавателя школы в Минске.

Когда весной сорок третьего фронт установился на Северском Донце, жители ряда деревень подлежали отселению. Старший лейтенант Рольбин был одним из тех офицеров, которым поручили выполнить распоряжение командования в селе Крапивное. И вот один из стариков наотрез отказался выезжать из села. Мало того, не разрешал вывозить колхозные пчелиные улья, которые сумел уберечь от оккупантов.

- Никуда я не поеду, гражданин начальник,- упорствовал старик.- От фашистской нечисти пчелок спас, а сейчас погубить должен? Никак не допущу! Скоро пора взяток брать, а я - рой в улья загонять?

Доложили генералу Лосеву, командиру дивизии. Тот под свою ответственность разрешил не трогать те несколько ульев, которые старик выставил на восточном склоне глубокой балки.

Вскоре старик принес два горшочка меду: раненым и, как он сказал, «отличившимся в боевом действии».

Интересно, что в дни самого жестокого сражения пасека осталась невредимой, хотя несколько снарядов разорвалось почти рядом.

Потом фронт ушел на запад, и вскоре мы о пчеловоде забыли.

Когда через тридцать лет ветераны собрались в местах былых боев, Рольбин вдруг вспомнил о старике. Но фамилия пчеловода выветрилась из памяти.

- Это же Махонин! - сразу же подсказала пожилая женщина из Крапивного.- Как же, был такой! Помер недавно… Всю войну сдавал мед для фронта. Любил говорить, что его пчелки тоже воевали.

ВЫЗЫВАЮ ОГОНЬ НА СЕБЯ!

Была лишь жизнь в боезапасе,

Когда припасы вышли все.

В.Жуков

Меня всегда восхищало умение поэтов в нескольких словах передать то, что нам, простым смертным, и выразить трудно. Порой нарисованный поэтической строчкой момент боя может сказать больше, чем длинное и обстоятельное его описание.

Недавно я прочитал стихотворение А.Николаева «Вызываю огонь на себя».

Бьют с закрытых позиций расчеты,

Телефон обжигает ладонь,

Умоляюще требует кто-то:

- На себя вызываю огонь!

Командир мой,

Вот так же когда-то

В телефонную трубку трубя,

Приказал, умоляя:

- Ребята!

Вызываю огонь на себя!

Эти строки заставили меня вспомнить о многом.

Первым в нашей дивизии вызвал огонь на себя телефонист Григорий Ильич Азаров, карагандинский шахтер. Случилось это в августе 1942 года на подступах к Сталинграду.

В результате жестокой схватки с противником он один остался на НП батареи в живых. Вражеские автоматчики начали его окружать, и Азаров принял неравный бой. Стрелял он хорошо и сразу уничтожил несколько гитлеровцев. Но остальные подбирались все ближе. В горячке боя телефонист и не заметил, что расстрелял все патроны. Фашисты окружили наблюдательный пункт. В это время зазуммерил телефонный аппарат - отозвались огневые позиции батареи. И сразу созрело решение.

- Алло, алло, «Фиалка»! Я - «Грозный». Докладывает красноармеец Азаров. Окружен фашистами, кончились патроны, дайте огонь по НП! Скорее, скорее, враг рядом!

Через несколько минут взрывы снарядов накрыли НП. Батарейцы обнажили головы. Боевой товарищ геройски погиб. Но ни один фашист не спасся. Азаров был посмертно награжден орденом Красного Знамени…

В тех местах, где шел неравный бой, после войны выросли поселок Привольное, центральная усадьба племенного овцеводческого совхоза. Одна из улиц поселка носит имя Г.И.Азарова.

В последующих боях гвардейцы дивизии неоднократно вызывали огонь на себя. Наиболее запомнился подвиг командира дивизиона майора Сергея Александровича Раца и его артиллеристов.

Это была удивительно колоритная личность. С черной копной курчавых волос, кандидат физико-математических наук, молдаванин по национальности, С.А.Рац до войны преподавал в Кишиневском университете. Став артиллеристом, молодой ученый поражал всех своими математическими способностями, умением быстро, в любой обстановке готовить данные для открытия огня. В его полевой сумке всегда были математические таблицы, в перерывах между боями он читал их и что-то писал с подлинно поэтическим вдохновением.

Майор Рац пришел к нам во время битвы за Днепр из госпиталя и стал командовать дивизионом вместо недавно погибшего Николая Савченко. Артиллеристы не сразу приняли нового командира. Дивизион имел громкую славу, гордился ею и ревниво отнесся к офицеру, сменившему героя сталинградских боев и Курской битвы. Однако в первом же бою Рац проявил такое виртуозное мастерство в подготовке данных, такую точность артиллерийских команд, что у ветеранов дивизиона сразу рассеялись все сомнения.

Майор отличался мягким характером, интеллигентностью, солдат и офицеров называл только на «вы». Никогда, ни в какой обстановке не сквернословил и не грубил. Понятно, что такой командир завоевал среди подчиненных высокий, непререкаемый авторитет.

Но была еще одна существенная черта в характере майора - какая-то будничная, деловитая храбрость. Отбросив со лба смоляно-черную прядь и сбив на затылок фуражку, Рац с завидным хладнокровием рассматривал в бинокль поле боя. По соседству грохотал всеми своими стволами артиллерийский дивизион, а майор, производя в уме расчеты, ровным, спокойным голосом передавал телефонисту координаты, наблюдал за разрывами, одобрительно кивая головой, когда снаряды ложились точно в цель.

В бою у венгерского города Сольнок противник непрерывно контратаковал наши боевые порядки. Пехота, истекая кровью, с трудом держала оборону. Все надежды были на артиллерию. Майор Рац со своим управлением выдвинулся вперед, разместив НП дивизиона в боевых порядках пехоты. Артиллерийские разведчики быстро отрыли ровики, и нитки проводов потянулись к огневым позициям.

Майор внимательно рассматривал местность. Холмистая равнина покрыта глубокими оспинами воронок, шрамами траншей. Только что отбита очередная атака, а противник уже снова накапливается на склоне холма, подтягивает резервы. В бинокль было хорошо видно, как мелькали в траншеях рогатые каски, издалека слышался гул танковых моторов.