Когда баркас вытащили, а выгруженный груз укрыли брезентом, столь успешно выполнившим роль паруса, Наиль понимая, что стоять нельзя, иначе все замёрзнут, скомандовал:
- Пойдём вдоль берега, тут километра три до "Голубого залива"!
Впрочем, все и без команды понимали, что для них единственное спасение как можно скорее дойти до Дома отдыха, расположенного на берегу водохранилища несколько дальше. Там можно обогреться и обсушиться, позвонить в полк... Но Наиль намеренно неправильно определил расстояние – до Дома отдыха было километров шесть-семь. Он боялся, что кого-то это может вновь повергнуть в апатию. Однако Валентина вдруг воспротивилась совсем по иному поводу – она не хотела бросать без присмотра товар, значительная часть которого всё равно промокла и пропала. Бегая вокруг брезента, она заглядывала под него и причитала:
- Так и есть... так я и знала... порошок стиральный намок... Безбородиха заказывала, она же меня убьёт...
Не без основания опасаясь гнева архичистоплотной командирши, Валентина вовсе не собиралась сама остаться сторожить свой товар. Она хотела, чтобы Наиль приказал солдату... Если бы Наиль пребывал в том же расположении духа, что и с утра, возможно, он бы даже не возмутился, он бы вежливо терпеливо объяснил продавщице... Но Наиль был уже не тот.
- А если он здесь кони двинет, барахло твоё сторожа!?... Люди вы или!?...- Наиль не договорил, бросив презрительный взгляд сначала на Валентину, потом на Мухамеджанова. – Всё, отставить разговоры, вперёд и не отставать! Дождь вроде заканчивается.
Он двинулся вперёд, остальные гуськом вслед. Никто уже не перечил, не давал советы, все подчинялись беспрекословно. Метров сто прошли по берегу, потом пришлось свернуть, подняться на сопку. Наиль прокладывал дорогу через кусты, иногда останавливался, чтобы подождать отстающую Валентину... Часа через полтора дошли до соснового леса. Здесь оказалось значительно теплее, ветер не так пронизывал... Ещё через полчаса они вышли на такое место, откуда открылась живописная картина на раскинувшуюся внизу долину, упирающуюся в побережье, где возвышались коробки корпусов Дома отдыха. До них оставалось ещё где-то с час хода.
Наилю уже не было необходимости выполнять роль вожака, и он уступил лидерство старшине, который теперь буквально рвался вперёд, покрикивал, подгонял... Наиль не обрывал его, не ставил на место – ему было всё равно. События прошедшего дня будто выбили какую-то несущую опору в его, казалось, незыблемом мировоззрении, уничтожили без остатка его романтическую составляющую, веру... Буря на водохранилище словно довершила этот процесс – он не стал мудрее, опытнее, он постарел, постарел намного...
Однорукий
Капитан Юрий Ерохин никак не ожидал, что его, начальника штаба пехотного батальона, вдруг назначат комендантом небольшого немецкого городишки. Сначала все вроде носило временный характер. Здесь расквартировали их полк и его как самого молодого батальонного НШ назначили ВРИО на эту весьма хлопотную и непривычную для фронтового офицера должность. Юрий и сам не сомневался, что комендантствовать будет недолго и вместо него назначат более подходящего офицера. Но потом в текучке дел последних дней войны, затем в хмельной эйфории празднования победы, про Ерохина просто забыли. И таким образом он исполнял несвойственные ему обязанности уже третий месяц: занимался городским водопроводом, электросетью и прочими вопросами налаживания жизнедеятельности весьма сильно пострадавшего от бомбежек и артогня городка. Где-то уже в июле того победного 1945 года терпение лопнуло, он напомнил о себе, дескать пора бы его, наконец, сменить. В общем-то и по возрасту и по званию Ерохин действительно должности коменданта никак не соответствовал, но… За этот короткий послевоенный период уже столько комендантов успело себя дискредитировать, что Ерохин, ни в чём порочащем честь советского офицера не замеченный, к тому же вполне справляющийся с новыми обязанностями стал одним из лучших комендантов. Потому ответ «сверху» последовал безапелляционный: продолжайте выполнять обязанности коменданта капитан Ерохин. Его робкие попытки возмутиться тут же весьма резонно пресекли: чего фордыбачишь, другие за такой должностью в очереди стоят. Действительно военный комендант города в зоне оккупации это не только хлопотная, но и весьма «хлебная» должность. Вернуться в истощенную войной и без того весьма небогатую Россию не просто с чемоданом дешевых трофеев, а будучи фактически хозяином города, иметь возможность добыть настоящие, дорогостоящие ценности… Этого действительно добивались многие офицеры победоносной Красной Армии. Нередко на том и «горели». Обогатиться в основном стремились офицеры постарше, обремененные семьями. Но Ерохин оказался не из таких, ибо от роду ему было 25 лет и, ни жены, ни детей он не имел. Правда в России у него примерно в таком же мелком городишки оставались больная мать и старший брат-инвалид. Но у Юрия как-то даже не возникло мысли, чего-то здесь прихватить, чтобы помочь близким. Видимо, сказывалось отсутствие опыта-мировоззрения, который приобретает мужчина, становясь главой семейства.
Самого Юрия призвали в Армию летом 1942 года. По своим годам, он должен был воевать с самого начала войны. Но его студента техникума, не стали трогать, дали доучиться. Тем не менее, и того, что ему досталось можно охарактеризовать словами – навоевался досыта. За это время он прошел «классический» фронтовой путь, командир взвода – командир роты – НШ батальона. «Поднимался» не за какие-то там полководческие заслуги, хоть воевал не хуже других, а опять же по классической фронтовой нужде – гибли, или выбывали по ранению те, на чьи места его ставили. Он и сам трижды был ранен, причем один раз довольно тяжело, провалявшись почти полгода в госпитале. Он устал от войны, устал и от комендантских обязанностей, которые за эти три месяца успел просто возненавидеть. Он же мечтал скорее демобилизоваться и ехать домой к матери, к брату, которым просто необходима была его помощь. Вот и сейчас Юрий прочитал письмо от брата и… просто сердце кровью облилось.
Брат потерял руку в самом начале войны. У него за плечами была всего лишь семилетка, и он воевал рядовым. Когда осенью сорок первого брат пришел домой без руки Юрий им гордился и считал героем. То, что брат молодой здоровый мужик, теперь был «функционально» ограничен… Тогда Юрий это как-то не воспринимал, ведь рядом был он и большую часть мужской работы по дому брал на себя. Брат же героем себя совсем не считал и очень переживал за потерянную руку. Брат, старше Юрия всего на два года, после недолгого пребывания на фронте будто постарел лет на десять и напрочь избавился от свойственного молодым людям романтизма. Ко всему от него ушла любимая девушка, с которой они до войны собирались пожениться. Позже выяснилось, что не только руку потерял брат. Снаряд, что нашпиговал ее осколками, в результате чего началась гангрена… один из маленьких осколков того же снаряда угодил ему в пах. Осколок внешне не произвел никаких «разрушений», за исключением того, что сделал его импотентом. Однажды брат откровенно признался Юрию:
- Уж лучше бы меня насмерть убило, чем вот так. На вид вроде бы человек, а на самом деле недоделок какой-то.
Еще брат решительно отсоветовал Юрию бросать учебу и идти на фронт добровольцем:
- Куда ты лезешь, дурак, ведь как я, рядовым пойдешь. А у рядового на передовой жизни цена – копейка. Закончишь техникум, наверняка офицером пойдешь воевать, а офицеру больше шансов в живых остаться, тем более, если сумеешь не на передовой пристроиться…
Вдвоем с матерью им удалось уговорить Юрия закончить учебу. Брат не без оснований предполагал, что после техникума Юрия могут оставить в тылу, предоставить бронь. А если и призовут, то попадет он не на передовую, а в части второго или даже третьего эшелона. Казалось, для этого имелись все основания, ведь Юрий учился в техникуме связи. Но он закончил учебу летом 1942 года, когда Красная Армия отступала и несла большие потери, в том числе и среди младшего комсостава. Причем особенно колоссальная убыль наблюдалась среди командиров пехотных взводов и рот. Потому именно в пехотные училища на ускоренные курсы брали основную часть выпускников техникумов. Так Юрий Ерохин стал пехотным офицером и за два с половиной года познал все «прелести» переднего края.