— А потом что? — спросил Алексей.

— Вернулись в Москву. Явился в штаб и обо всем доложил, вот как и вам. Тоже слушали и смеялись, а потом приказали ждать очередной оказии. Теперь вот прилетел к вам с начальством. На партизанском аэродроме выгрузили меня вместе с ящиками и мешками.

— Ну, я рад, что все так хорошо кончилось. А то, пока Москва не ответила, я места себе не находил. — Алексей снова крепко обнял друга и вполголоса спросил: — Сообщили из Москвы, письмо мне было, не захватил?

— А как же, Алексей Семенович, вот оно.

Павел Строганов достал из внутреннего кармана кожанки письмо. Партизаны стали расходиться, понимая, что наступила минута, когда мешать нельзя. Павел, передав письмо, тоже отошел к подрывникам. Алексей остался один на один со своими родными…

Пролетели недели учебы. Те, кто закончил «егоровскую академию», сами разошлись по отрядам и на местах готовили подрывников. Для Егорова настали еще более напряженные дни. Он ездил по подразделениям, отбирал людей, помогал проводить занятия, не уставая повторять своим инструкторам: «Поспешать надо, братцы!»

Время торопило. Июнь тысяча девятьсот сорок третьего года, горячий и тревожный, был на исходе. В штаб соединения стекалось все больше данных, свидетельствующих о том, что на фронте готовится новое большое сражение. Дальняя разведка, разосланная во все стороны, соседние отряды и соединения сообщали, что на севере, за Припятью, по железной дороге Брест — Гомель ночи напролет один за другим идут на восток тяжелые составы с танками и горючим, с артиллерией и солдатскими теплушками. То же доносили и с юга, с линии Ковель — Киев. Посты воздушного наблюдения отмечали сотни немецких самолетов, пролетавших на восток. Как правило, они пролетали на рассвете, зловеще сверкая свежим лаком в лучах утреннего солнца. Вороньи стаи перемещались к фронту.

Было ясно: враг накапливает силы для наступления. Разведывательные донесения полетели из партизанских штабов в Москву, в Центральный штаб партизанского движения, в Ставку Верховного Главнокомандования.

Ни у кого не было сомнения, что враг попытается этим летом взять реванш за Сталинград, за зимние поражения. Удар, нанесенный войскам захватчиков, до основания потряс фашистский военный блок и эхом отозвался во всем мире. Военная инициатива была выбита из рук заправил гитлеровской Германии. Чтобы вернуть ее и восстановить пошатнувшийся престиж в глазах потрясенных сообщников, вождям гитлеровского рейха нужно было наступление, только наступление, ибо обороняться — значит фактически признать свое военное поражение. Гитлер заклинал: неудачи не должно быть, это наступление имеет решающее значение, оно должно быть осуществлено быстро и решительно, оно должно вернуть инициативу…

По приказу Гитлера была объявлена тотальная мобилизация, отовсюду снимались лучшие соединения, оснащались лучшим оружием и во главе с лучшими генералами посылались на Восток, где они грязно-зеленой плесенью растекались по полям под Белгородом и Орлом, забирались в траншеи перед яростным прыжком. Уходили в прифронтовые леса, сползая с платформ, грузные танки с оскаленными мордами тигров на бортах и затаивались там до решающего часа.

В конце июня штаб партизанского соединения получил приказ продолжить рейд на Волынь и приступить к операции «Ковельский узел»: нанести уничтожающий удар по железным дорогам узла, чтобы сорвать перевозки вражеских резервов.

И вот уже третий день соединение Федорова на марше. Осталась позади гостеприимная и тихая речка Уборть и полигон на ее берегу, уютные землянки. Соединение остановилось в лесу перед болотистой поймой реки Горынь, обычно тихой и ласковой, а сейчас, после дождей, непокорной и полноводной. Разведчики, минеры Алексея Садиленко, кавалеристы эскадрона Карпуши безуспешно сновали вдоль берега коварной Горыни в поисках переправы.

А в доме лесника заседал «военный совет». Командир соединения собрал широкое совещание перед решающим броском. Здесь сам Федоров, комиссар Дружинин, начальник штаба, заместители Федорова, командиры отрядов. Душно в прокуренной горнице.

Неожиданный разлив Горыни спутал планы штаба соединения. Рассчитывали, снявшись с места, в два ночных перехода подойти к реке, а на третью ночь переправиться через реку, тут же перемахнуть железную дорогу на Лунинец и раствориться в Камень-Каширских лесах.

Все понимали: успех операции — в незаметном и неожиданном появлении батальонов на дорогах Ковельского узла. Да где уж тут незаметно, если трехтысячная армия партизан с сотнями подвод, кухнями и «продовольственным» стадом целый день топчется на одном месте, а на берегу гарцуют конники Карпуши.

Командиры ждали решения Федорова. Он сидел за столом под божницей, опершись на локоть и подперев ребром ладони лоб, словно заслонял утомленные глаза от света, сочившегося из окна. Наконец поднял голову, посмотрел на собравшихся и хлопнул ладонью по столу.

— Ну, вот что, начальник штаба, — обратился он к Рванову. — Прекратить бесполезную разведку, хватит собак баламутить. Будем строить переправу. Какую — решать строителям на месте, но чтобы послезавтра мы были на том берегу. Ясно, товарищ Егоров? Строить будет рота подрывников. Начальнику хозчасти, — Федоров строго посмотрел на заместителя по тылу, — обеспечить подрывников инструментами, транспортом и подсобной рабочей силой.

Федоров поднялся из-за стола. Встали и остальные.

— Все, товарищи, по местам.

Уже когда почти все разошлись, генерал остановил Егорова и обнял за плечи.

— Запомни, Алексей Семенович: послезавтра, не позже. Нашумели мы тут, понимаешь?

— Постараемся, Алексей Федорович, — ответил Егоров, но, заметив, что командир соединения нахмурился, спохватился и поправил себя: — Будет сделано, товарищ генерал!

— То-то, — засмеялся Федоров. — Действуйте!

Легко сказать «будет сделано», да не так просто за двое суток построить мост, не имея ни строительных материалов, ни необходимых инструментов. Да и минеры — добрая половина — взрывать научились, а небось в жизни топора в руках не держали.

— Отныне все вы — строители, — с места в карьер начал Егоров, собрав по тревоге роту подрывников. — Приказано за двое суток навести через Горынь переправу. Транспортом и людьми помогут, а остальное за нами. Подрывать мосты мы умеем, теперь надо доказать, что и строить можем не хуже. Руководство работами возлагаю на командира роты.

Егоров повернулся к Садиленко.

— Действуй, командир. На тебя, как на бывшего сапера, вся надежда. Кого возьмешь главным инженером, прораб?

— Думаю, Клокова.

Скоро Егоров, Садиленко, Клоков, Павел Строганов и Петр Николаев, уже побывавший в разведке у реки, ехали верхом к Горыни. Чавкала размокшая земля под ногами лошадей, не переставая лил дождик. Еле заметной лесной дорогой Николаев вывел всадников к реке. Здесь лес углом подходил очень близко к воде. Разбухшая Горынь несла на грязной спине все, что смывала по дороге: ветви и деревья, траву и глину с обрушившихся откосов.

Садиленко и Клоков внимательно осматривали место переправы, о чем-то вполголоса переговариваясь. Здесь в засушливое время, наверное, был брод — на той стороне виднелись чуть заметные следы проезжей дороги. Сейчас же место казалось пустынным — можно переправиться незамеченными, а там — ищи ветра в поле.

Подошли Садиленко с Клоковым.

— Пожалуй, и искать больше нечего, Алексей Семенович. Вот и Всеволод согласен. — Садиленко кивнул в сторону Клокова. — Мы посоветовались с ним и хотим предложить смешанный мост построить: на мелком месте на сваях, а на глыби — понтонный.

— А где же мы понтоны найдем? — удивился Егоров.

— Пошлем людей вверх по реке, соберем десятка полтора лодок, пригоним, свяжем вместе, немножко для прочности подтопим и накроем настилом. — Садиленко так убежденно говорил, словно уже видел готовый мост. — Повозки и людей выдержит, а танков у нас нет. Да и не поспеть нам, если весь на сваях…