— Пора, голубка. Дядя Лонни может задержаться. Тебе время ложиться.

Она подошла ко мне и, к полной моей неожиданности, нагнулась и поцеловала в лоб.

— Я молилась за твоего братишку с того самого дня, как ты здесь появился. И сегодня помолюсь за него.

А я еще думал, что она суровая и нелюдимая!

Когда они ушли, я принялся вышагивать из угла в угол, как маятник, останавливался у окна, вглядывался в темноту, потом возвращался к скамейке, где мы сидели вместе с Дженни. Меня знобило, но не от холода. Я все-таки подкинул угля в плиту и набросил одеяло на плечи. «Лишь бы снова не разболеться, — думал я. — Лонни и так хватает хлопот. Пора мне самому о себе позаботиться. Нельзя болеть — теперь мой черед выхаживать Джоя». Наконец к дому подъехала машина и остановилась почти вплотную к задней двери. Весь дрожа, я прилип к окну, стараясь хоть что-нибудь разглядеть в темноте. «Пожалуйста, ну пожалуйста», — твердил я вслух, а у самого зуб на зуб не попадал. Потом я услышал шаги Лонни на пороге и распахнул перед ним дверь. Он вошел, неся Джоя на руках.

— Джош, этот вот молодой человек утверждает, что знает тебя!

Голос у Лонни был веселый и радостный — не без причины! Он опустил Джоя в большое кресло и откинул одеяло. Я увидел высохшее тельце в теплой, чистой пижаме и белых шерстяных носках. Брата трудно было узнать. От Джоя остались только большие серые глаза и копна русых волос, падающих на лицо. Существуют неписаные правила, которым люди определенного возраста обязаны подчиняться. Пятнадцатилетнему парню нельзя взять десятилетнего братишку на руки, как это сделала бы мама; ему не пристало говорить вслух сокровенные вещи, нельзя открыто выражать любовь; нельзя признаваться в угрызениях совести. Правила отношения пятнадцатилетнего подростка к младшему брату всего этого не допускают. Джой должен это понимать. Он знает толк во всяких таких тонкостях. Поэтому я просто протянул ему руку.

— Привет, Джой! — только и сказал я.

Он улыбнулся своей прежней улыбкой.

— Привет, Джош, — ответил он. — Чертовски рад тебя снова видеть!

Мы пожали друг другу руки. Я отвернулся, чтобы он не заметил моих слез. Слезы тоже против правил!

Мы уложили Джоя в постель, он издал глубокий вздох и почти тотчас заснул. Сидя на краешке кровати, я разглядывал спящего брата и никак не мог поверить, что все это наяву, что долгий кошмар позади. Лонни опустился на стул напротив меня и глядел куда-то вдаль, словно тоже только что очнулся от страшного сна.

— Ну и вечерок, — сказал он наконец, откинув голову на спинку кресла и закрыв глаза.

— Нелегко было его найти?

Да не в этом дело. У полиции был список семей, взявших к себе беспризорников. Джой попал к одной зажиточной паре, и они не желали с пим расставаться. Его искупали, накормили, одели в теплую ночную пижаму. Они послали за доктором и сделали для него все что могли, поэтому вначале встретили меня в штыки. Женщина, миссис Артур, даже пустила слезу. Я заколебался, подумал, может, они правы, может, нельзя его трогать, пока он такой слабый. Но сам Джой все уладил. Он решительно заявил, что поедет со мной к брату — тут не может быть двух мнений. Слабый, а такой шум поднял, испугавшись, что я могу уехать без него. Я подошел к плите и налил Лонни кофе, он благодарно кивнул.

— Потом приехал врач и осмотрел мальчонку. Он сказал, что лучше мне забрать его с собой — иначе Джой не успокоится.

Я невольно пожалел Артуров. Джой пробыл у них всего несколько часов, но они успели к нему привязаться.

— Господи, хорошо-то как! — Лонни медленно потягивал кофе. — Она мне предлагали поужинать, но я отказался — не до того мне было.

Я взглянул на прозрачную руку Джон, лежавшую поверх одеяла.

— Лонни, как вы думаете, он поправится?

— Конечно! Доктор сказал, что ему нужна только пища, покой и любовь. Нельзя давать ему слишком много еды в один присест, лучше кормить его почаще.

— Хорошо бы сообщить нашим, подумал я вслух.

— Они уже знают, — отозвался Лонни. — Пока Джоя собирали в дорогу, я съездил на почту и дал телеграмму твоим родителям, а другую — Питу Харрису: «Джоя нашли. Все в порядке». Надеюсь, твой отец сегодня уж уснет — впервые за столько месяцев!

— Да уж наверно! — Я про себя тоже порадовался за отца. Допив кофе, Лонни поднялся и стал расстегивать рубашку.

— Пожалуй, мне пора на боковую, иначе завтра просплю на работу. Ты уж за ним приглядывай.

— Еще бы! — Я поднял на него глаза.

Сколько Лонни сделал для нас за последние месяцы! Сначала помог найти работу и пристанище, потом, когда все пошло насмарку, спас нам обоим жизнь.

— Лонни, — сказал я, — ну и задали мы вам хлопот.

Он чуть заметно улыбнулся:

— Я об атом не жалею. Спокойной ночи, Джош.

Он привернул керосиновую лампу и затворил за собой дверь.

И вот снова, казалось, целую вечность спустя, мы с Джоем вдвоем. Я знал, что нельзя спать в такую ночь. Буду сидеть и глядеть на Джоя. Лишь бы не уснуть, я должен стеречь его. Мне еще не верилось, что все это наяву. Он проснулся примерно через час, я согрел молоко и напоил его. Сев на кровать, я подставил ему спину, чтобы он прислонился к ней. Пил он жадно, а когда допил, поднял руку и потянулся к моей руке.

— Вот я и нашел тебя, — шепнул он.

Я крепко сжал его руку, она была такой тонкой, хрупкой, маленькой. Какое чудо, что он уцелел и я вновь вижу его!

— Расскажи мне, Джой, что с тобой было, — попросил я. — Хоть немного, если не очень хочешь спать.

Он колебался, на лице его отразилась боль — очевидно, вспомнил тот вечер, когда мы поссорились.

— Ну ладно, — наконец вымолвил он. — Я вернулся в сарай. Всю ночь и весь следующий день ждал тебя, но ты не пришел, и тогда я решил добираться домой.

Тут он надолго замолчал.

— Джой, если тебе трудно, не рассказывай. Завтра успеется.

— Нет уж, доскажу. Стал я искать попутные машины в Чикаго, но тут опомнился, понял, что нельзя тебя бросать, и повернул в Омаху. Я был уверен, что ты здесь.

— Почему же ты сразу не пришел к Лонни?

— Представляешь, адреса у меня не было, а фамилии не мог вспомнить. Слышал ее один-единственный раз, когда Лонни прощался с нами в Батон-Руже. Ломал голову, но так и не мог вспомнить. Вот я и заблудился — в Омахе много людей по имени Лонни.

— Хватит, Джой. Спи теперь.

Он покачал головой.

— Должен сказать тебе еще одну вещь. Джош, я не знал, что у тебя был жар в ту ночь. Мне рассказал об этом Лонни, когда вез сюда. Теперь я понимаю, что ты бредил и нес неизвестно что.

— Это меня не извиняет. Я вел себя низко, Джой. И все же верно — я был болен и плохо соображал.

— Должно быть, в последний вечер дома с отцом творилось то же самое, когда он на тебя напустился.

Едва произнеси последнюю фразу, он зарылся в одеяло и тут же уснул. Но я еще долго сидел, не шелохнувшись, разглядывая тени на стенах. Внезапно я понял со всей ясностью, что меня гложет: впервые за эту зиму мне захотелось домой. Тоска во близким застала меня врасплох. Я не мог думать ни о чем, кроме отца, его бессонных ночей — теперь я звал, что такое бессонные ночи; его горьких угрызений совести — я узнал, как они горьки! Я помнил хмурые взгляды, жестокие слова. Помнил, как еще недавно ненавидел его. Но слова Джоя что-то перевернули во мне. Ведь и я сам прошел сквозь тот ад, что выпал на долю отца. Наверно, я повзрослел и научился иначе смотреть на вещи. Мне открылось новое чувство — чувство сострадания. Только не надо обольщаться, не стоит тешить себя надеждой, что мы с отцом сможем теперь легко ужиться. Слишком мы похожи друг на друга. Помню, как он извинялся перед мамой за свои вспышки гнева.

— Мэри, это Грондовский сидит во мне, — говорил он, виня в своих слабостях и пороках нашего деда, которого недолюбливал.

Я тоже часто оправдывал свои поступки наследственностью. Но сейчас мне пришло на ум, что обоим Грондовским — и отцу и мне — пора перестать винить во всем своих предков. Не лучше ли разобраться в самих себе, научиться себя обуздывать?