Я долго ворочался, никак не мог уснуть; мысли хороводом кружились в голове. Казалось невероятным, что желание вернуться в родной дом внезапно так завладело мной. Как легко было доехать на попутных машинах до Чикаго, когда мы были здоровы. А теперь Джою понадобится несколько недель, чтобы прийти в себя; я по-прежнему кашлял, быстро уставал даже от хождения по дому. Кроме того, мы задолжали Лонни. Так что надо поправляться, искать работу, чтобы расплатиться с ним до нашего отъезда. Важнее дела для меня не было. Это заслуга Стефана Грондовского — он научил сыновей отдавать долги; как бы я ни сердился на отца, честности у него не отнимешь.

Однако мы оба еще больны и пока не можем позаботиться о себе. Если бы прошел кашель, Лонни мог бы мне подыскать работу здесь, в Омахе. Или, может, отвезти Джоя в Чикаго, а самому вернуться к Питу, когда снова откроются балаганы? Быть может, уже летом… Столько всяких «бы», что у меня стучало в висках.

В два часа ночи Джой проснулся. Я покормил его супом — котелок стоял на плите и до сих пор не остыл; в шесть утра я встал, чтобы разогреть ему кашу, но тут пришла бабушка, заставила меня лечь и сама покормила Джоя завтраком, добродушно причитая над ним.

Джой поправлялся на глазах. Дженни стала его сиделкой, и порой я замечал смешливый огонек в глазах брата; он исподтишка подмигивал мне в то время, как Дженни хлопотала над ним, кормила его, читала книжки. Она баловала его сверх всякой меры. На третий день пришла миссис Артур, та женщина, что взяла Джоя к себе из полицейского участка. Она мне понравилась: на ней было красивое платье, и от нее пахло весенними цветами. При виде Джоя она всплеснула руками и всплакнула у его постели. Придя в себя, она заговорила со мной.

Ты его брат? Ты Джош? — спросила она.

— Да.

— Джой мог бы некоторое время пожить у нас — я бы с радостью выходила его, но он так рвался к тебе.

Она поглядела на меня сердито, хотя и улыбалась при этом.

— Я вам очень признателен, мадам, за все, что вы сделали для Джоя.

Ее лицо немного смягчилось.

— Мистер Бромер нам рассказал, что выпало на вашу долю в эту зиму. Ты как будто неплохо играешь на рояле?

— Да… как будто, — ответил я.

— Ты долго учился музыке?

— Со мной занималась мама, пока года два назад не пришлось продать пианино.

Она вздохнула и стала разглядывать свои перчатки, точно желая сказать: знаю я цену этим занятиям с собственной мамой! Но тут вмешался Джой:

— Если бы вы слышали, как мой брат играет, миссис Артур, вам бы все стало ясно. Он прямо настоящий пианист!

Она снисходительно улыбнулась Джою.

— Что же, была бы рада в этом убедиться. Может быть, когда ты поправишься, вы оба и племянница мистера Бромера навестите меня, и мы послушаем игру Джоша. Ну как, согласны?

Джой довольно закивал головой, Я же не разделял его восторгов. Мне показалось, что миссис Артур из тех женщин, которые не переносят, когда их любимую музыку подвергают хоть малейшей импровизации или исполняют в непривычном темпе. Все же я поблагодарил ее за приглашение.

— Конечно, я с удовольствием сыграю для вас, — сказал я, про себя надеясь, что случай не представится.

Она привезла Джою книги, игры, всякие лакомства и одежду, якобы оставшуюся от ее теперь уже взрослых детей, но подозрительно новую на вид. Захватила она и старую куртку Джоя, знаменитые боты ценою в двадцать долларов, перочинный ножик с инициалами Пита Харриса на рукоятке. И банджо Хови, тщательно упакованное в большой картонной коробке, точно миссис Артур знала ему цену.

Следующие несколько дней, когда мы с Джоем оставались одни, я брал перо и бумагу и принимался за письма. Прежде всего я написал домой. «Дорогая мама… — начал я, потом подумал и добавил: — и отец». Я рассказал им, как нашелся Джой, как быстро он поправляется, как хорошо нам живется у Лонни. Я не сознался, что скучаю по дому, что собираюсь вскоре вернуться вместе с Джоем. Не мог так прямо все написать! Еще упомянул о Дженни и отдельно послал горячий привет Китти.

Затем сочинил письмо Эдварду С., а Эмили оставил под конец. Как к ней обращаться, стала ли она уже миссис Харрис или еще нет? Подумав, я вывел на конверте: «Питу Харрису для Эмили». О чем же ей написать? Оказалось, это не трудно. Я исписывал страницу за страницей, рассказывая все по порядку, делясь пережитым — и горем и радостью.

Шла вторая половина марта. Мы жили дружно и счастливо в доме Лонни, и я почти избавился от тоски по дому, которая одолевала меня сначала. Все хлопотали вокруг Джоя, забота о нем сплачивала нас. Лонни был очень веселым и радостным в эти дни. Всякий раз он приносил что-нибудь особенное к ужину: устрицы — их очень любила бабушка; мороженое — его обожал Джой. Однажды вечером, когда кашель у меня совсем прошел, Лонни повез меня и Дженни в кино, а Джой остался дома с бабушкой. В утешение он получил от Лонни большой пакет воздушной кукурузы. Лонни считал нас троих своими детьми. По вечерам он просил Дженни читать вслух, мы сидели вокруг стола и слушали. Лонни с Джоем забирались на старую кушетку, и рука Лонни покоилась на плече Джоя. Я заметил, что бабушка, стоя у гладильной доски, наблюдает за Лонни. В ее глазах были слезы.

Я набирался сил и все чаще задумывался над тем, где бы найти работу, дармовой хлеб не лез мне в горло. Лонни понял, что мне не сидится без дела.

— Конечно, конечно, Джош. Буду искать, авось что-нибудь и подвернется. Только не надо торопиться. Ты потерял за зиму восемь килограммов. Я не позволю тебе переутомляться, пока не наберешь силенок.

Как-то вечером снова приехала миссис Артур. Она спросила Лонни, можно ли ей завтра забрать Джоя, меня и Дженни к себе пообедать. Лонни улыбнулся.

— Вы уверены, что хотите позвать всех троих, а не одного вашего любимца? — спросил он, указывая на Джоя.

Миссис Артур оказалась милой женщиной, понимающей шутки.

— Джой — моя первая любовь, — ответила она в тон Лонни, — но остальные мне тоже по душе. Я хочу послушать игру Джоша. Посмотрим, верно ли то, что говорит о нем младший брат.

Я тщательно отутюжил старые брюки, полученные от Пита Харриса, а Лонни одолжил мне приличную рубашку. Джой вырядился в подарки миссис Артур. Дженни надела свое лучшее платье из голубого ситца и перехватила волосы голубой бархатной ленточкой. Ее наряд вызвал наши одобрительные возгласы, от похвалы щеки ее зарделись, веснушки исчезли и она еще больше похорошела.

Миссис Артур заехала за нами в одиннадцать часов. Она держалась очень просто, по-дружески; и нам было с нею легко, мы быстро освоились. Жила миссис Артур в фешенебельном квартале, не то что Лонни. Дом оказался роскошным, но меня притягивало одно — огромный рояль в гостиной. Я подошел к нему, как зачарованный, не замечая, что все смотрят на меня и улыбаются.

— Джош, мы оставим тебя здесь на некоторое время, — сказала миссис Артур. — Ты, наверное, хочешь немного поупражняться. В твоем распоряжении целый час, пока мы не сядем за стол.

Никогда еще я не играл на таком превосходном инструменте. Возникавшие из-под моих пальцев звуки привели меня в такое волнение, что, забыв обо всем на свете, я заиграл сначала негромко, а потом увлекся и дал волю своим чувствам. Я сыграл мелодию, которую сочинил когда-то для Эмили, а потом пустился импровизировать. Вся история, приключившаяся со мной и Джоем, проходила перед моим взором. Я забыл, где я, забыл, что меня могут услышать. Играл и видел, как несут труп Хови по железнодорожным путям; вспомнил девочку, отдавшую мне жаркое. «Мне стыдно, что у меня есть еда, в то время как мои сверстники голодают», — говорила она. Играл и как бы заново испытывал страх, голод, холод, разлуку с Джоем и, наконец, радость и признательность всему миру за то, что мне вернули веру в будущее. Только кончив играть, я увидел, что миссис Артур, Дженни и Джой стоят рядом. Я встретился взглядом с Дженни, ее большие глаза смотрели печально.

— Я не знала тебя, Джош, — почти шепотом сказала она.