Кроме того, мужчина так вальяжно восседал в дорогом кресле, словно был уверен, что весь мир создан исключительно для него.

Выходит, вот он какой, этот Эллиот, о котором все кругом только и кричат, размышляла Саманта, пытаясь скрыть внезапно охватившее ее волнение.

Стараясь сохранять бесстрастное выражение лица, она вдруг растерялась, забыв все слова, которые принято произносить в подобных обстоятельствах. Дело принимало опасный оборот: Говард Эллиот, заметив смущение девушки, мог отнести ее к своим многочисленным воздыхательницам. Этого Саманта боялась едва ли не больше всего. К счастью, он заговорил первым:

— Если не ошибаюсь, вы — мисс Ричардс? — спросил Говард вместо приветствия.

Его голос полностью соответствовал внешности. Он не был ни слишком тихим, ни резким, но лишь немного хрипловатым.

— Как мило с вашей стороны быть столь пунктуальной, — улыбнулся он, протягивая Саманте руку. — Поверьте, это не приятный комплимент, мисс Ричардс. Вы, часом, не планировали сегодня проводить хирургическую операцию на сердце?

— Мистер Эллиот, — решительно парировала Саманта, высвобождая руку из его теплой ладони, несколько напуганная электрической искрой, пробежавшей по ее коже после пожатия Говарда, — если вас смущает моя форма, то разрешите напомнить: я медицинская сестра и была приглашена вами для ухода за вашей матерью.

Говард вытер ладонью лоб, закрыл глаза и мысленно восстановил в памяти телефонный разговор с Самантой Ричардс. Нет, вспомнил он, я не сказал ей ни слова об одежде. Это было ошибкой.

Эллиот вновь открыл глаза и придирчиво, с ног до головы, оглядел девушку. Он не мог не признаться себе, что это, казалось, неземное создание, одетое во все ослепительно белое, начиная с туфелек и кончая форменным легким костюмом, ласкало взор своим целомудрием.

Не вызывало сомнения и то, что Саманта Ричардс — исключительно красивая женщина. У нее были прекрасные волосы. Мягкие — их так и тянуло погладить, — темного цвета, особо выделявшегося на фоне кипенно белой формы. Глаза голубые, подернутые легкой дымкой, загадочные, как океан в пасмурный день. И необыкновенно густые, будто покрытые сажей, ресницы.

Говард заключил, что Саманта выглядит как-то возвышенно и… аппетитно. Пожалуй, не хуже Элизабет Тейлор в лучших ее фильмах. А судя по глазам и мягкому голосу, она, должно быть, умна, интеллигентна и. кажется, очень добра. И в гораздо большей степени склонна к улыбке, нежели к слезам. Чутье подсказало Говарду, что у этой женщины горячий темперамент. А уже по первым словам Саманты и тону, каким они были произнесены, стало ясно, что она не даст себя в обиду.

Приглядевшись к ее стройной фигуре, гордо поднятому подбородку и пухлым губам, Эллиот чуть не присвистнул: образ его новой знакомой был невероятно притягателен. Он решил, что ее появление на верхнем этаже небоскреба в сочетании с оригинальностью Джорджии может сделать его жизнь на ближайшие месяцы даже любопытной.

Правда, не исключено, что Джорджия при первом же взгляде на белые туфли, чулки и униформу мисс Ричардс тут же потребует ее замены. И тогда, подумал Говард, еще раз со вздохом взглянув в эти дымчато-голубые и несколько отчужденные глаза, он просто сгорит со стыда.

— Итак, — спросила Саманта, поскольку Говард продолжал молчать, — вам что-то во мне не нравится, мистер Эллиот? Вы хотите, чтобы я сейчас же ушла? Или мы все же поговорим?

Говард хмыкнул себе под нос. Очень тихо, как обычно позволял себе там, где его никто не слышал. Саманта с удивлением посмотрела на него, не понимая, что могло вызвать столь легкомысленную для видного бизнесмена реакцию. Но Эллиот уже подхватил ее под локоть и повел к стеклянной двери, которая тут же автоматически открылась.

— Напутствие первое, моя дорогая мисс Ричардс, — заговорил Говард, когда к парадному входу подлетел длинный серебряный лимузин, а невесть откуда взявшийся человек в форме услужливо распахнул перед ними дверцу. — Если вам дорога жизнь, то никогда, никогда и еще раз — никогда не относитесь к Джорджии как к больной.

— Это почему же? — резко спросила Саманта, чувствуя, как с каждой минутой этот человек становится ей все более неприятен. Ей уже заранее начинала не нравиться и его матушка, которую она в глаза не видела. Наверное, только за то, что родила такого высокомерного сына. — Что я еще обязана знать? — сухо поинтересовалась Саманта, так и не дождавшись ответа на предыдущий вопрос.

— Очень многое. Но обо всем — чуть позже. Пора ехать, мисс Ричардс. Я очень рад, что вы уроженка Кейп-Мэя. Скажите свой адрес. Мы заедем, чтобы вы смогли переодеться. Хотелось бы превратить вас из бесполой медработницы во что-нибудь юное и очень милое.

— Что вы сказали? Может, я что-то не так поняла? «Юное и очень милое»? — Саманта застыла на месте, будто увязнув в песке каблуками своих очень удобных туфель на каучуковой подошве. Еще никогда в жизни ее не охватывало подобное бешенство. Надо будет заглянуть в толковый словарь, подумала она, кусая от злости губы. Наверное, синомимом к слову «высокомерие» там указана фамилия Эллиот.

Мысленно отвергая выгоды, которые сулило ей предложение владельца сети отелей, Саманта с вызовом посмотрела на Говарда и запальчиво спросила:

— Мистер Эллиот, мне показалось, что вы искали для своей матери медсестру, а не партнершу для развлечений.

— Мило, мисс Ричардс, очень мило, — с улыбкой ответил Говард, замахав на Саманту обеими руками, будто хотел насильно усадить ее на заднее сиденье автомобиля. Девушка подумала, что таким же жестом он, вероятно, загонял бы скотину на бойню. — Я все объясню по дороге, — продолжал Эллиот. А теперь — поедемте, прошу вас! Самолет Джорджии должен прибыть через два часа.

Саманта стояла у перил просторной веранды на крыше пятизвездочного отеля «Эллиот Дьюнс» и смотрела вдаль. Солнце медленно проплывало над океаном, отсчитывая часы ее первого дня пребывания в должностях медицинской сестры, компаньонки и дамы для выгуливания собачек миссис Джорджии Уоррен. На календаре значилось второе апреля.

Накануне, естественно, было первое. День дурака. Она призналась себе, что более подходящую дату для поступления на эту работу найти был трудно. Теперь ее, Саманту Ричардс, могли бы заслуженно назвать «королевой апрельских дур». Ибо к концу дня она вообразила, что непременно добьется успеха на своем новом временном поприще.

Разыграл, надул ее, несомненно, Говард Эллиот, Именно он позвонил в ее офис с просьбой найти «молодую компетентную медсестру, специализирующуюся в области физиотерапии и реабилитации». Но при этом даже не заикнулся о прогулках с двумя собачонками. Белоснежными, черноносыми, с глазками-бусинками и постоянно тявкающими. Пока она видела их только на фотографиях, расставленных на роскошном рояле в окружении снимков Джорджии и самого Говарда.

Однако самым главным, что она никак не могла оставить без ответа, было замечание по поводу ее костюма. И еще пожелание «чуть-чуть изменить свой макияж», дескать, так она будет выглядеть несколько «живее».

Все это ей пришлось выслушать накануне. И ни от кого-нибудь, а от самого мистера Эллиота. Он терпеливо ждал в ее гостиной, пока она переодевалась в простые голубенькие брючки и белую блузку. Когда Саманта вновь появилась в дверях, Говард со скучающим видом заметил, что теперь она выглядит достаточно естественно.

Но окончательно добило ее недовольство Джорджии видом представленной ей медсестры, которое дама не преминула высказать по приезде из аэропорта. Эллиот почти тотчас же вернулся в свой отель в Уайлвуде, где вел переговоры о какой-то сделке, до которой, как назидательно объяснила Саманте миссис Уоррен, не должно было быть никакого дела ни ей самой, ни ее компаньонке.

Да, макияж Саманты раскритиковала сама госпожа Уоррен! Та избалованная Джорджия, которая считала неприличным отправляться в путешествие с багажом, насчитывающим менее дюжины огромных чемоданов. Причем один из них непременно был так набит всякого рода косметикой, что хозяева парфюмерных магазинов Нью-Йорка могли бы лопнуть от зависти. Та миниатюрная, с красивыми светлыми волосами, возмутительно стройной фигурой и редкой коллекцией драгоценностей, испорченная бездельем и ленью Джорджия, которая предупредила Саманту о своем обычае спать до полудня, когда та предложила вставать в девять утра и сразу же приступать к процедурам.