Кстати говоря, за время моего сна вчерашняя компания успела уменьшиться: куда-то подевался бородач в сером плаще, прихватив с собой лежавшие прежде в изголовье его тюфяка кожаный тючок и узелок. Так и не привелось познакомиться во время вчерашней суеты. Ну что ж, думается, со знакомством с остальными соседями проблем не будет. Причёсываюсь, поправляю одежду и нож на ремне, недовольно морщусь, коснувшись отросшей щетины - надо как-то решать вопрос гигиены! - и направляюсь к старшему в комнате.

  - Будем знакомы! Я - Макс Белов из Штальбурга. Странствующий мастер. Некоторое время буду жить здесь, в обители. С кем имею счастье общаться?

  - Меня называют Иов Кукучка. Торговец из Праги. В Жатец прибыл как смиренный паломник, дабы поклониться реликвии - пальцу патриарха Иова.

  - Прости за любопытство, а чем ты торгуешь?

  - Разный мелкий товар. Иглы, нитки, пряслица, ленты и тому подобные вещицы.

  - И как, выгодна ли торговля?

  - Прибыль-то есть, с Господней помощью. Только приходится много ездить из города в город.

  Однако, прости, мастер Макс: мне надо спешить по важному делу!

  С этими словами Иов Кукучка вытянул из-под своего ложа посох и, перебирая пальцами чётки из вишнёвых косточек с медным крестиком, удалился.

  Вот и поговорили... Впрочем, обернувшись, я увидел, что не пожелал общаться со мной не он один: оба парня тихонько покинули помещение ещё раньше, чем неразговорчивый торговец-паломник. Ладно. Бывает.

  Теперь задача 'номер раз' - отыскать местного начфина и получить от него обещанный аббатом 'аусвайс' и причитающуюся мне долю от наследства покойного итальянского 'ротфронтовца'. Задача 'номер два' - выбраться из монастыря и побродить по городу, присмотреться, что к чему. Нет, это ж надо! Неделю назад, планируя поездку на коп, я и подумать не мог, что буду самолично гулять по самому натуральному средневековому городу: не по декорациям для кино и не по какому-то ориентированному на праздных туристов и разного рода реконструкторов Средневековья 'музею под открытым небом', а по самым натуральным средневековым улицам и общаться с абсолютно настоящими древними монахами, крепостными, стражниками...Да какой-нибудь профессор-историк, небось, душу бы заложил за такую возможность! А вот меня всё это что-то совсем не радует. Ничего похожего на яркие, красочные исторические фильмы моего времени вокруг не наблюдается. А наблюдаются монгольские юрты в центре Европы, исклёванные вороньём головы и руки на кольях, сортирная вонища на узеньких городских улочках, отсутствие привычных продуктов в рационе, грязюка и всюду проникающая пыль. 'Пыль, пыль, пыль - мы идём по Африке', в смысле - по самой что ни на есть Европе. А дома сейчас хорошо, яишенка с помидорчиками и гренки с какао на завтрак, тихие дворники метут асфальт дворов и тротуаров, утренние автобусы и машины везут ранних пассажиров... Семья, небось, вся с ног сбилась, пытаясь выяснить - куда же их Максим подевался-то? Небось, и полицаев на уши давно поставили, и камерадов-копарей задёргали: авось, сыщется следок. А я - вот он, на неизвестно сколько годов в прошлое провалился, да ещё, похоже, не в наше прошлое, а в какое-то альтернативное, шоб ему!.. И шарюсь сейчас по полутёмным коридорам бенедиктинского монастыря в поисках здешнего гибрида начфина с завхозом, то есть брата келаря. Однако обнаружить место его дислокации оказалось непросто. Впрочем, поиски привели к одному положительному открытию: сыскался монастырский сортир, представляющий из себя комнатку с погаными ушатами. Судя по составленным у двери палкам, по заполнении эти ёмкости выносили на плечах и где-то опоражнивали. Ну что же, молодцы братья-бенедиктинцы, двигают цивилизацию в массы. Впрочем, до нормальной канализации и унитазов от этих деревянных ушатов - как до Луны пешочком...

  В конце концов мне удалось задержать горбатого Янека, по каким-то своим делам покинувшего трапезную и убедить его с помощью нескольких интуитивно понятных слов и жестикуляции проводить меня к брату-келарю.

  Как выяснилось, келарь обосновался в монастырских подвалах, куда я попросту не додумался заглянуть. Его просторная келья с забранными мутными чешуйками слюды окнами под самым сводчатым потолком на первый взгляд казалась тесной. Это обманчивое впечатление появилось из-за загромождённости помещения разного рода сундуками, мешками, бочонками, горшками, тюками и рулонами. У стены под окном находилось убогое сооружение из козел со столешницей, подобное тем, которые имелись в монастырской трапезной. На краю столешницы лежала грудка разноцветных палочек с разнообразными зарубками, а середину занимали здоровенная медная чернильница, деревянная коробка с птичьими перьями, небольшой узкий нож и большущий фолиант в деревянном переплёте с торчащими в пергаментных страницах разнообразными закладками.

  С убогостью рабочего стола резко контрастировал резной деревянный стул, напоминающий трон с высокой спинкой, сужающейся кверху. Спинку украшала резьба, схематически изображающая архангела с пылающим мечом. По уже наработанной привычке я собрался перекреститься на распятие при входе в помещение, однако за штабелями мешков и корзин никакого креста заметно не было. Поэтому мне отчего-то показалось, что будет правильно перекреститься в сторону единственного видимого изображения религиозного содержания. Таковым оказался резной архангел на спинке стула.

  - Ну и что ты на меня крестишься, сын мой?

  'Ёлочки зелёные, так опростоволоситься!'

  На стуле сидел сам келарь - длинноволосый старик лет шестидесяти пяти-семидесяти внушительной комплекции, однако же лишённый того нездорового ожирения, какое я заметил у брата Теодора.

  - Здравствуйте, святой отец!

  - И тебе здравия, сыне. Ты и есть тот самый кухарь, что давешнюю трапезу сочинил?

  - Я и есть, отче.

  - Брат вивлиофик о тебе только и говорит. Видать, угодил ты нашему пройдохе Филиппу! Небось, за деньгами завещанными да за десятинным леготным жеребеем пришёл?

  - Верно, святой отец, за ними.

  - Ин ладно. У меня всё уже с вечера подготовлено, так что поди-ка сыне, поближе... - С этими словами старик положил на стол лежавший подле него ящичек и поднял крышку медной чернильницы.

  Когда я приблизился, отец келарь перелистнул назад пару страниц своего 'гроссбуха' и чётко выговаривая слова, зачитал:

  - 'От Джованни Чиппо Пьемонтино, купца, принято на хранение: золотом - два безантина, да серебром - слитками на одну пражскую марку да монет шесть денариев да двести сорок два хеллера да четверть гривны новгородской неровно рубленной. Оприч того - перстень серебряный с рубином мутным на два золотника да харатью Платона о государстве. А чёрной монеты разной - на два хеллера ровно'.

  Выходит, сыне, что упомянутые два безантина теперь тебе принадлежат. Не желаешь ли оставить их на хранение в обители на то время, пока и сам здесь обретаешься?

  - Благодарю, святой отец! Однако предпочёл бы получить монеты на руки...

  - Ну что ж... Отчего-то я, многогрешный, так и предполагал... В таком случае - назови своё полное имя и имя отца: денежные вопросы требуют учёта и порядка!

  - Максим Белов из Штальбурга. Отец - Михаил Белов!

  - Так... 'Во исполнение завещания преставившегося Джованни Чиппо Пьемонтино, выдано Максиму Микаэлю Белову из средств покойного два безантина золотом, что удостоверяется подписями означенного Белова и смиренного брата Микаэля, келаря жатецкой обители братства Святого Бенедикта'. - С лёгким шорохом серое гусиное перо бегает по жёлтому пергаменту, оставляя за собой чёрный след угловатых латинских литер. - А теперь поставь вот тут крест и оттисни палец - а я за тебя распишусь...

  'Тоже мне - нашёл неграмотного! Прямо обидно - почему эти европейцы нас всегда за варваров каких-то принимают, а чуть что - так сразу: 'Иван, спасай!' - то от турок, то от шведов с прочими немцами... Эх!'

  Беру непривычное перо, уже смоченное в чернилах, и вместо того, чтобы нарисовать требуемый крестик, раскудрявливаю на пол-строки роспись с росчерками и завитушками. Рядом аккуратно, стараясь не посадить кляксу, вывожу печатными: 'MAX BELOV' и усмешливо щурюсь отцу келарю.