Эвены уставились на беглеца трусливыми бегающими глазками. Странник, превозмогая утомление мышц и дрожь переохлаждения, схватил ближнего эвена за грудь расстёгнутой дохи, подтянул к себе и, едва соображая, что делает, дурным срывающимся голосом закричал:

- Запрягай упряжку! Вези в Эвенск! Убью!!

         Эвены вскочили. Сухонькие ручки с грязными нестриженными ногтями потянулись к ружьям и острогам. Колючки злых взглядов сжигали беглеца.

         Опасность придала ему находчивости. Он выхватил пылающую головню из костра и надвинулся на скуластого патлатого эвена, показавшегося главным.

         Старик быстро гортанно заговорил на местном наречии. Соплеменники почти сразу угомонились. Молодая эвенкийка с пористыми сальными щеками и разросшимися бровями на надбровьях налила пришельцу оловянную кружку горячего крепчайшего чаю.

         Старик шепнул молодым. Два эвена шустро полезли по столбу к выходу из чума. Странник покосился на них,  ничего не сказал. Сдадут – воля Божья.

         Беглец отдувался, глотал чай, обжигая губы. Он соскучился по чифирю.

Чай был хорош, но не чифирь, слабее – купеческий.

         Эвены лопотали по – своему. Чураясь беглеца, они отодвигались подальше. Между ними и Странником образовалось пустое пространство, ничейная земля из закоптелых камней, дымящих головёшек. Юный безусый эвен импульсивно сжал приклад лежащего в ногах винтореза. Седой и беглец предупредили его от глупостей одновременными быстрыми взглядами.

         Зашуршала, заколотилась под тяжёлым грузом стена. Ушедшие эвены возвращались, волоча нечто, закатанное в оленью шкуру саваном.

         Мешок бережно спустили по шесту, развернули. Спеленатым ребёнком был русский дед. Льняные усы, шевелюра и борода обросли ему голову шаром, как у льва. На самой маковке розовела антоновским яблоком лысина. Две рыжие пряди на баках пробивали седину.

- Как зовут? – напустив строгость, спросил дед, приподнимаясь со шкуры на локте.

- Тебе чего? – огрызнулся беглец и рванулся к деду. Не понравился тон, хоть и старший.

         Дед перехватил замахнувшуюся руку, нажал на известную точку. Рука повисла плетью.

- Зови меня – Странник,- признался через окровавленные цингой зубы беглец.

         Дед беззвучно рассмеялся, раздвигая сетку морщин под проницательными глазами.

- Где легавые

- На хвосте,- беглец выплеснул в костёр остатки  чая.

         Живые чёрные буравчики глаз деда сверлили наручники на запястьях пришельца. Беглец мог двигать руками неловко, совместно, провоцируя недружелюбный перегляд эвенов.

- Вижу, не туристом к нам пожаловал,- снова засмеялся дед. Теперь – со звуком. В горле его хрипло булькало, как недавно у беглеца.

         Странник зашёлся кашлем:

- Проклятый холод!

         Дед ещё раз поглядел на наручники и мотнул головой. Молодые эвены дождались одобрения Седого, молча наблюдавшего за разворачивавшимися

событиями. Сбили ледорубом цепь браслетов.

- Мне в Эвенкск надо,- сказал Странник, потирая затёкшие запястья.

- В Сочи не хочешь? – глумился дед.

         Эвены разобрали слово « Сочи» и поддержали смех. Они хохотали некрасиво, гримасничая тонкими лицами. Зловонное нечистое дыхание наполняло чум. Странник не обращал внимания. От горячего чая его разморило. На минуту он потерял чувство опасности. Уже казалось, что и подававшая чай эвенка смотрит животными желающими глазами.

         Отчаянный лай собак за стеной заставил собраться. Эвены тоже замолчали.

- За тобой,- подытожил дед, и не ошибся.

                                                          4

                                             НА  ВОЛОСКЕ

         Стена чума заколебалась от нетерпеливых ударов. Дед и Седой переглянулись. Дед кивнул. Эвены моментально сдвинули в сторону железный поддон, поверх которого горел костёр. Внизу оказался столитровый бак, использовавшийся для нагрева воды. Странника подтолкнули. Ему ничего не оставалось, как довериться. Если преследователи задержатся, за полчаса он угорит в баке.

         Беглец занял место в баке. Бак прикрыли крышкой. Сверху положили дрова, на них – тлеющие поленья. Ещё выше – распорка, стальной прут поперёк подвешенным котелком, где бурлил кипяток для чая. Другая операция: деду разрисовали лицо красной охрой и кинули на грудь снятый со стены бубен.

- Кто там? – закричал седой эвен, обращаясь к людям за чумом. Остервенелый лай собак заставлял говорить чрезмерно громко и прислушиваться к ответам.

- Белые люди. Открывай, чукча! -  за стеной засмеялись.

          Визг наружных собак достиг апогея. Голосили и лайки, явившиеся с пришельцами. Слышалось,  собаки бросаются на людей и друг на друга

- Сука! Она мне сапог прокусила.

            Рявкнул выстрел. На миг – тишина. И снова – лай, визг, кутерьма.

- Открывай, милиция! Друзья с Пятнадцатого строгача.

- По стене, давай, давай! – седой эвен смешно коверкал русские слова.

- По стене я не полезу, урод! Подними полог, - потребовал грубый голос.

         Седой крикнул по-эвенски. Молодые ринулись от костра к нему. Схватив шесты, стали задирать полог у подрытого лаза для собак. Чум зашатался.

- Ой! Ой! Ой! – заверещали эвены.

         Чум устоял. Через собачий лаз, пригнувшись, практически вползли шесть человек в ментовских тулупах, шапках, валенках. Вместе с людьми ворвался клубок мятущийся пурги, на некоторое время, застлав глаза облаком, не давая ничего видеть. Костер от порыва ветра задуло. Молодые эвены торопливо раздували его, пыхая дыхание ртов.

         Хозяин отбросил попавшуюся под ногу головню, прошёл к очагу, начальственно уселся на место, освобожденное седым эвеном. Скинул рукавицы, протянул к тёмным с глазками огоньков поленьям толстые ладони. Вскочившие эвены сесть не осмеливались.

         Седой изучал явившихся. Одна была женщиной. Недобрые тонкие черты её скукожились от мороза.  Молодая эвенка подала Хозяину и женщине чай. Хозяин взял, велел напоить чаем остальных. Женщина беспричинно небрежно оттолкнула эвенку. Губы  эвенки оскорблено разжались и сошлись.

         От мороза не все вошедшие  сразу могли говорить. Хозяин подозрительно разглядывал лежащего на шкуре с бубном на груди деда.

- Кто? – строго спросил он Седого.

- Шаман наш. Заболел, - коротко отвечал Седой.

         Хозяин и магаданский полковник нагнулись к деду. Хозяин смазал охру с лица.

- Зацепил! – сокрушённо замотал головой Седой.- У шамана – рожа. Болезнь заразная.

         В подтверждение мнимый больной надрывно простонал.

         Хозяин повертел вымазанным пальцем в воздухе, ища, где вытереть. Не  найдя, вытер о расписную поддёву Седого.

- Я могу йодом обработать, - услужливо предложила женщина – ментовка. На зоне она несла службу инструкторши по воспитательной работе с осужденными.

         Хозяин далеко отставил толстый палец. Инструкторша из сумки на боку достала склянку. Йода не пожалела, обильно смочила начальственные большой и указательный пальцы.

- У нас пассажир сбежал, - пояснил Хозяин Седому. – Ты бы опросил своих, кто – что видел.

         Седой эвен дёрнул подбородком и проворно влез по столбу к отверстию в верхотуре чума, служившему и дымоходом. Через собачий лаз входили и выходили лишь не знавшие обычаев белые люди.

- Если словим, сам пристрелю, - продолжал Хозяин, адресуясь к подчинённым, смирно стоящим вокруг, как и  эвены.

         Хозяину поднесли горячий чай, но после истории с рожей он не решался отхлебнуть. Боялся грязноты. Перекладывал кружку с ладони на ладонь.

- На ножи бы его шерстяным пустить, - предложил опер.

- Хватит, пустили! – оборвал Хозяин. – Три  трупа.

- И то верно, - подтвердил магаданский полковник.

- Московский чудик не разнюхает? – шепотом поосторожничала инспекторша.