– Если служанка заговорит…

– Девушка пока без памяти, но я послал к Орсини моего доверенного лекаря: он услышит ее первые признания и передаст без изъяна, – кардинал небрежно махнул рукой. – Не благодарите! Мне отнюдь не улыбается остаться в Лаццаро один на один с Акилле Ла Сентой, и потому я сделаю все, чтобы отмыть вас от подозрений Орсини. А там, быть может, и беглянка себя проявит…

– Но вы же сами наняли Ла Сенту!

Что за непостижимый человек! Дженнардо хотелось вымыть руки и умыться, чтобы избавится от запаха кардинальской лжи.

– Верно, нанял, – мороза в голосе Валентино хватило б на все Пиренеи, – а вы намеревались удержать город в одиночку? Вы лучше меня знаете, что ваших солдат на это не хватит! А ни один мерченар не соглашался бросить вызов Быку Реджио – ни за какие деньги! Только Ла Сенте хватило безумия… или ненависти. Теперь слушайте, что вы станете делать, и без глупостей, Форса!

****

Ди Марко надавал ему много советов, но Дженнардо хотелось поступить с точностью наоборот. Вызвать на поединок старого и молодого Орсини разом, убить обоих и отписать папеньке, что сделал это из-за страсти к Оливии. Тогда, пожалуй, отец оставит идею завещать ему герцогство, и Джованни будет спасен. Лаццаро же может катиться ко всем чертям, пусть Красный Бык возьмет городишко без боя, со всеми его вздорными купчиками и лживыми кардиналами. Лаццаро видел десятый сон, никому не было дела до грехов и надежд Дженнардо Форсы, и он ехал по улицам во главе своего отряда, развлекаясь несбыточными мечтами. Человек проживает отведенные ему годы, будто опутанный тысячью крепких веревок, ежедневно починяясь слову «должен». Можно негодовать, пытаться вырваться, но иной раз лишь эти узы спасают от неподвижности и равнодушия мертвечины. Однажды в Испании Дженнардо видел в церкви гору небольших, искусно сделанных черепов, за которыми наблюдал отдельный смотритель. Некоторым черепушкам было сотни лет, они норовили рассыпаться прахом в неосторожных руках. Отголосок языческих времен, того отчаянного страха смерти и презрения к ней. Вытащи свой ужас на свет, сживись с ним, каждый день рассматривая провалы глазниц – и в конце концов смерть войдет в тебя, поселится, точно в родном доме. Сейчас Дженнардо чувствовал себя одним из таких свидетельств человеческого сумасшествия. Валентино точно вынул из него душу… нет, неверно. Кардинал просто вернул этот жалкий комок, что зовется бессмертной сущностью, в привычное для него место – в ничто. Завтра капитан наемников пойдет мириться с Орсини, предложит свою помощь в поисках Оливии – марионетка исполнит роль в кем-то сочиненном фарсе. Все происходит так, как должно происходить, а сейчас ему просто хочется выпить и завалиться спать. Но вначале он поедет к Дзотто… ха-ха, не имеет значения, что навестить неаполитанца предложил кардинал. Чуть ли не приказал предаться блуду! Умереть можно со смеху. Ничто не имеет значения. Они с ди Марко танцевали дурацкую фарандолу больше двух лет, когда-то должен был наступить финал. И хорошо, что все случилось именно так. С будущими понтификами ему не по пути.

Мальчишка уже не ждал его. Посапывал тихонько, и только обтянутая сорочкой задница торчала из-под сбившегося покрывала. Андзолетто приходил в палаццо Бьянко черным ходом, когда его звали, и исчезал точно так же, едва занималась заря. Вот еще одна причина, по которой стоит порадоваться объяснению с Валентино. Вершить любовь, будто убийство – под покровом ночи, пряча позор, вздрагивая от каждого шороха!.. Невозможно представить кардинала на месте Андзолетто. Стыд задушит любое искреннее чувство.

Дженнардо хлопнулся на постель рядом со спящим, обвел взглядом светлую комнату. Горят свечи, улыбаются со стен красотки с виноградными лозами в руках… сейчас он выпьет, наиграется со своей зверушкой и забудет обо всем. Андзолетто сел в покрывалах, потер сонные глаза:

– Синьор, вы поздно… что случилось?.. Аха-ха!..

Дзотто зевнул уморительно – будто котенок, показав розовое небо и верткий язычок. Потом соскочил с ложа, не позаботившись одернуть рубаху. Нарочито встав к любовнику спиной, наклонился, наполняя бокал. Пышные половинки раздвинулись, обнажая такой же розовый вход, весь в крохотных морщинках. Дзотто выгнулся сильнее, показывая, что его попка готова принять натиск. Потом ловко повернулся, подав вино, а сам присел на корточки, взявшись за застежки капитанских сапог. Дженнардо сделал большой глоток. Красное тосканское. Чудесней не бывает.

– Что случилось? Да так, пустяки… все еще разыгрываю похитителя вдовушек.

– Ну, за ночь вас могли женить или убить, так что все к лучшему, синьор, – Андзолетто хихикнул и потащил правый сапог на себя. Дженнардо, сам не понимая зачем, отстранил неаполитанца. Пошарил рукой под кроватью и с помощью рожка снял левый. Дзотто, кажется, от неожиданности готов был шлепнуться на пол. Дженнардо наклонился, взял в ладони удивленную хитрую мордашку. Зачем Дзотто с ним? Только из-за денег, подарков и того, что они творят в постели? Мерченар впервые задал себе этот вопрос и не собирался смущать им секретаря. Просто попросил:

– Полезай ко мне на колени. И не зови меня «синьор»…

– Шутить изволите, господин Рино?

Дженнардо ругнулся с досадой. Впрочем, первую просьбу неаполитанец выполнил. Сбросил рубаху на пол, покрасовавшись сытым телом, раздвинул колени, обхватывая ими бедра Дженнардо. Тот не позволил ему сесть и, увидев перед глазами твердый небольшой член, накрыл его ладонью. Осторожно помял головку, чувствуя влагу. Дзотто часто задышал и почти свалился на него, тут же потянувшись к завязкам штанов. Дженнардо смотрел в стену поверх голого плеча, слышал громкие вздохи, ощущал возню любовника, но ничто в нем не отзывалось. Черепа, черепушки… большое кладбище, он стоит на куче костей, и ему все равно. Наконец, неаполитанец сдался. Выпрямился, стараясь заглянуть в лицо. Наверное, то, что он увидел, Дзотто пришлось не по нраву, и тот вновь соскользнул на пол:

– Вы устали. Я налью еще вина, – ну да, умный слуга никогда не скажет в лоб!

– Налей. И, Дзотто, скажи мне вот что… ты думал, куда мы оба попадем после смерти? В Царство Божие нас не пустят! – капитан хотел спросить весело, получилось в духе тех студентов, которые день и ночь стучат кубками по столам таверн и несут всякий вздор.

– Ну, я так попаду прямиком в рай, – уверенность Дзотто все-таки насмешила, только нехороший это был смех. Секретарь наполнил бокал и придвинулся ближе, осторожно погладил колено Дженнардо. – Помните, на прошлое Рождество вы дали мне денег, чтобы я купил себе лошадь? Так вот, я ездил в Римини и купил там индульгенцию. Ох, и дорого же она обошлась, синьор! Зато как положено: с моим именем и печатью папы. Хотите, как-нибудь покажу?

– Папы Реджио? – уточнил Дженнардо, и неаполитанец серьезно кивнул. Вот теперь капитан мог хохотать по-настоящему! Повалился на постель и ржал до слез. Андзолетто засопел обиженно и принялся стаскивать с него штаны, а Дженнардо дрыгал ногами в воздухе, не в силах остановиться. Индульгенция! Мир воистину сошел с ума.

– И зря смеетесь! Отпущение всех грехов, совершенных до смертного одра, вот! – Дзотто, распаляясь, потянул с него камзол, игриво ущипнув кожу на животе. Вот бы послушать, как Валентино станет толковать о спасении души содомита со своим секретарем! Это было б достойным воздаянием!