– Я уж думал, вы не придете, – Валентино бросил перо, обернулся. Молодое строгое лицо, открытое горло… блуд можно отмолить, любовь не будет прощена. Что ж, из двух грехов выбирают меньший. Только вот связь с белокурым Дзотто не помогает уже давно, демоны рвутся на свободу. – Собирался завтра послать к вам гонца. Удивительная беспечность, синьор Форса!

Стоило ди Марко заговорить, и наваждение отступило. Обычный надменный, немного ворчливый и усталый тон. Дженнардо подавил желание перекреститься, пожалуй, рука будет дрожать.

– Ну, как вам вдовушка Орсини? – кажется, прелат злился. Иначе с чего бы следящему за каждым словом Валентино нести такую пошлость? – Быть может, завтра вы заявите, что женитесь на ней, дабы прикрыть бесчестье?

– Еще раз напишите: какого цвета мадонны Лючии власы? – пробормотал Дженнардо. Неужели ди Марко поверил в похищение? Следовало доказывать и убеждать, но Дженнардо попросту боялся открыть рот. Валентино встал, отодвинул кресло. Красная сутана защищала владельца лучше любой брони! Как посмел кардинал скинуть покровы?! В этих проклятущих штанах до колен, складках простой грубой ткани – не князь церкви, просто человек. Юный, горячий! Тинчо.

Теплый желтый свет лампы отчего-то резанул по глазам, опалил лицо. Дженнардо сделал шаг и вцепился обеими руками в шершавую рубаху. Бездумно стиснул ладони. Потом положил одну на затылок Валентино, вторая же устроилась на талии, будто ей там самое место. Молодое, крепкое тело сотрясалось дрожью в его объятиях, бесы смеялись. Выли дурными голосами и смеялись. Над слабыми людишками, позабывшими о запретах. Бездна – вот она, рядом! И как же она влечет! Дженнардо притянул послушного незнакомца к себе. Да, этого человека он не знает! Но если Валентино позволит, то все возможно… пальцы ласкали мягкие пряди на затылке – о да, действительно очень мягкие, как у ребенка! – и кровь гремела в ушах. Медленно Дженнардо опустил лицо в обнаженную впадинку на горле, прижался губами там, где грубая тесьма царапала кожу, и закрыл глаза. Сильный удар в грудь заставил отшатнуться. Валентино стоял перед ним, уронив руки вдоль тела. Застывшие черты, щеки белее стен, темное безумие во взгляде. И только губы двигаются:

– Если кто ляжет с мужчиною, как с женщиною, то оба они сделали мерзость: да будут преданы смерти, кровь их на них! – палец уперся куда-то под ребра. Дженнардо стало страшно. Так жутко, будто сам Судия наступал на него. И, как всегда, вслед за страхом пришла ярость.

– Ну конечно! Своих слов у вас нет и не было никогда! Лицемерно прикрываетесь писанием, отче! Но минуту назад вы меня хотели, Господь свидетель! – сейчас Дженнардо сам не верил в то, что сказал. В прошедший миг он поклялся бы спасением души в том, что желанен Валентино, и желанен уже давно. А теперь перед ним было воплощение праведного гнева. Вот только чистоту негодования портил изъян. Ди Марко холоден, как воды северных морей, не задень его за живое, едва ль бы он так дрожал!

– Не пачкайте имя Господне нечестивыми устами, – кардинал провел рукой по лбу, потом поднес ладонь к лицу, воззрился недоуменно. Черт, Дженнардо и сам был весь в испарине! – Да, хотел. И что же? И Ветхий, и Новый Завет солидарны: «Не обманывайтесь: ни блудники, ни идолослужители, ни прелюбодеи, ни малакии, ни мужеложники, ни воры…»

– Замолчите вы! – мерченар рывком подвинул себе тяжелый дубовый стул. Уселся, закинув ногу на ногу. – Лицемер и лжец! Где была ваша добродетель, Ваше Высокопреосвященство, когда вы клеветали на Фернандо Реджио по наущению родни? Иль содомия единственный грех под небом? Вам все равно гореть в аду, так зачем… зачем вы…

Силясь успокоиться, Дженнардо ударил по подлокотнику сжатым кулаком.

– Зачем вы терзаете и себя, и меня? – о несчастный остолоп, что же ты несешь? Перед глазами встала высушенная ветрами сьерра, костер до самых бронзово-серых облаков. Вопль боли, боли того, кого любил сильнее отца, матери и Бога, еще звенел в ушах. Сантос своей смертью пытался спасти и себя и любовника, но жертва была напрасной. Как напрасна и жертва того, кто смотрит на них с Валентино со стены. Спаситель умер за грехи человечества, но меньше их не стало! – Во имя чего? Какой цели?

Ди Марко отвернулся к столу, бездумно передвинул бумаги. Холщовая рубаха натянулась на худых плечах.

– Оставьте, Форса. Я священник.

– Папа Адриан тоже священник! – не помня себя, заорал Дженнардо. Неужели умный человек способен думать подобным образом? Спасение не в лживых заповедях, в чем-то ином! С какой стати ты думал, будто Тинчо знает, в чем именно?! – Священник с тиарой на лысой башке, а его бастарды заполонили всю Италию! Разве не так?

– В грехах Адриана – его гибель, запомните это, Форса!

Мерченар видел, как Валентино вцепился обеими руками в столешницу, и показалось, дерево вот-вот треснет.

– Люди прозреют и сбросят тирана. А когда наступит время, придет новый пастырь. Поднимет с колен униженных, утишит боль страждущих, накормит голодных и поведет Италию к свету. И пастырь этот должен быть чист пред Богом и людьми, – ди Марко обернулся и закончил, будто гвоздь в крышку гроба вколотил: – и перед самим собой.

Слабость навалилась, как та самая помянутая крышка последнего пристанища. Нашел чему поражаться и от чего мучиться! Будто не одна и та же страсть движет всеми. Валентино ди Марко хочет стать папой римским, как мило!

– Гордыня тоже смертный грех, отче, – Дженнардо поднялся со вздохом. Он пришел сюда по делу, а вместо разрешения своих трудностей с Орсини стал участником балагана. Капитан взглянул на прелата – и получил ответный взгляд. Спокойный, даже участливый, так смотрят на неразумных детей.

– Гордыня здесь ни при чем, просто вы этого не поймете, Форса. Но мне довольно того, что Господь читает в моем сердце. Кстати, если хотите, я приму вашу исповедь… наверняка, вы не получали полное отпущение много лет.

Валентино угадал. Возвращаясь домой из Малаги, Дженнардо напился однажды в какой-то горной деревушке и выбежал ночью на улицу. Старая романская церквушка прилепилась к скале, он так ясно видел крест на башенке, видел сквозь крупные хлопья снега… смотрел и не мог даже зарыдать. И войти не решился, хотя деревенский священник уж точно никому б не разболтал его секретов.

– Христианское милосердие, Ваше Высокопреосвященство? Благодарю покорно. И запомните, – капитан, подражая жесту прелата, ткнул того пальцем в грудь, – больше всего милосердие и прощение понадобятся вам самому.

– Так вам нужна моя помощь или нет? – кардинал со знакомой ледяной усмешкой покачал головой. – Если да, то соблаговолите выслушать меня, а потом можете отправляться в тот вертеп, где тешитесь с моим секретарем. Надеюсь, вы поняли, кто устроил вам репутацию похитителя прекрасных дев, обремененных к тому ж влиятельной родней?

Капитану оставалось лишь кивнуть. Спорить он больше не желал. Пусть Валентино отвечает за себя, а за собственные ошибки Дженнардо Форса ответит. Все равно никуда не скрыться, не спрятаться.

– У Красного Быка связи повсюду, и он нанес удар весьма ловко – тем Реджио и славятся, – прелат зябко повел плечами, ему явно хотелось натянуть на себя привычные суконные доспехи.