– Выходит, не зря я велел греть воду, милейший.

Главное, смотреть не на бастарда, а в неглубокий ров между ними, который предстояло перепрыгнуть. Не хватает еще угодить в лужу на глазах у этого щеголя.

– Вы по дороге сюда влезли во все подвернувшиеся канавы или выбирали те, что погрязнее?

– А вы перевешали всех вилланов, чтобы вырядится так, или отыскивали жертв побогаче? – капитан, не обращая внимания на предложение помощи, оперся на плечо Ружерио и, оттолкнувшись как следует, оказался рядом с римлянином. Крепость за спиной Акилле все так же грозила рухнуть, но все никак не рушилась, каким-то чудом противостоя натиску осад. Впрочем, Ла Сента приказал заделать свежие пробоины, к которым сейчас потянулись люди Дженнардо – гасконцы вместе со своим капитаном выдержали здесь нешуточные бои, на их следы стоило взглянуть. Добросовестно оглядев выкопанные кругом рвы, мостки и лестницы, Дженнардо уставился на плетение тонких кружев, закрывающих смуглое горло. Какого черта щенок опять тявкает? И отчего ты вообразил, будто Акилле хоть немного скучал? – В отличие от вас я не сидел сиднем месяц. Чтобы добраться сюда, нам пришлось лезть через болота…

– Я так и понял. Тиной от вас несет за милю. Тиной и еще кое-чем. Не из навоза ли состояли упомянутые вами болота?

Может быть, стоит утопить паскудника в этой луже? Сунуть в воду кудрявую башку и держать, пока не взвоет? Кажется, немедленное убийство – самый лучший способ избежать дальнейших хлопот. И еще ночи наедине.

– Лучше тонуть в навозе, чем в собственной моче. Сколько раз вы тут замочили штаны, Ла Сента? – Дженнардо, наконец, отважился взглянуть римлянину в лицо и увидел, как в черных глазах прыгают чертенята. Неужели все-таки рад?

– Ну-ну, не стоит считать, будто у всех кишки столь же слабы, как у вас! Должно быть, придорожные кустики не раз выручали и…

Капитан не позволил достопочтенному собрату закончить витиеватый оборот. Толчок в плечо, подсечка – и разряженный щеголь шлепнулся в грязь своей сиятельной задницей. Извернулся, точно кошка, но скользкая жижа не дала найти точку опоры, и Акилле под возгласы солдат съехал в яму. Вынырнул, отфыркиваясь, стряхнул липкие комки с волос и захохотал:

– Все такой же мстительный!.. А я боялся, что Бык выбил из тебя задор, синьор Форса!

Они сбросили испачканную одежду еще у входа в крепость и шлепали по мокрым плитам босиком. Акилле привел гостя на самый верх – в большую круглую комнату в башне западного крыла. Кладка здесь была очень толстой и хорошо сохраняла тепло, да к тому же именно в западном крыле гасконцы устроили великолепную купальню. Увидев булькающие котлы и приготовленные деревянные лохани, Дженнардо даже зажмурился довольно – как же давно он не мылся в тепле и с хорошим мылом! Само же обиталище Ла Сенты напоминало нечто среднее между будуаром куртизанки Чинции и главным залом церкви Сан-Джорджо, о чем гость немедля сообщил хозяину. Огромная кровать под бархатным балдахином, низкий столик, сервированный серебром, запотевшие бутыли в корзине – и голый пол, крытый соломой, расшатанные лавки по углам, развешанное на крючьях оружие.

– Превратности войны, – пробормотал Дженнардо, оглядываясь в поисках седалища достаточно мягкого, чтобы усесться на него без штанов. – Кого же ты ограбил столь удачно?

– Ну, кровать, должно быть, стояла здесь еще при последних римских императорах. Она скрипит чудовищно! А бархат, серебро, тосканские вина и херес нам преподнес сам Бык, – бастард уселся на постель и принялся вытирать мокрые ступни охапкой соломы, – пятого дня мы задержали обоз, направлявшийся в Урбино, так что я богаче всех в округе. Садись и укройся одеялом! Мне не нужно, чтобы ты чиханием и соплями испортил нам ужин.

Дженнардо не заставил просить себя дважды. Закутываясь в мягкое одеяло из шерсти и атласа, подкладывая под спину подушки, он смеялся про себя. Акилле по-прежнему лишь бы пустить пыль в глаза, спрятав неприглядную правду! Ружерио только что доложил своему командиру, что защитники крепости месяц голодали, точно уличные псы. Вражеский обоз стал подарком судьбы, вот только бастард никогда в этом не признается. Акилле потянул второе одеяло к себе и ткнул рукой в жареного каплуна, видно, только что снятого с вертела – от блюда еще поднимался пар.

– Ешь и пей. И гордись тем, что тебя принимают по-королевски.

За окном, слегка прикрытым дерюгой, уже начинало темнеть. Дженнардо не припомнил бы настолько пасмурных дней и невольно поежился. Если на день Успения тоже будет дождь, сорвет ли это планы Валентино? Ха-ха, едва ль в Риме тоже разверзлись хляби небесные, но ливни могут задержать гонцов.

– Эх, сейчас бы сюда «лаццарское чудо», и я в раю! – Дженнардо взялся за каплуна, налив себе и Акилле хереса. Под вечер лучше хереса не придумаешь, особенно в их случае – чем больше выпьешь, тем меньше будет сожалений.

– Моего общества тебе недостаточно для блаженства? – вот же чертенок! Акилле не смотрел на него, но в уголках губ пряталась улыбка.

– Нет, – тихо отозвался Дженнардо и сам испугался той серьезности, с которой ответил на простой вопрос, – нет, вполне достаточно. Но нам нужно поговорить. О чем Бык написал тебе?

– О том же, о чем и тебе, – слишком быстрый ответ, слишком… подготовленный. А вот сейчас нужно прикинуться как можно более небрежным… младший отпрыск папы хитер, но слишком многое хочет скрыть. Он попадется.

– Не покажешь ли мне его письмо? Обещаю, что не стану таить послание Родриго ко мне – услуга за услугу!

Очень трудно не дернуться и не выдать волнения, да, Акилле? Римлянин спокойно цедил золотистый херес, но ладонь сжалась на одеяле.

– Я его сжег, – вот поднимает свои шалые глаза, смотрит в упор, – для чего мне было хранить послание Быка? В нем нет ничего примечательного. Если он оставит нашим сержантам ценных заложников, вроде Толстого Барона, к примеру, мы поедем в замок Беневенто. А еще мы напомним ему о грустной судьбе, ожидающей капитана Мигеля… кстати, у Быка новая любовница. Говорят, дама делит с ним походные трудности. Можно потребовать в залог и ее, как считаешь?

– Я бы поставил на Толстого Барона. Герцог Романьи не славится слишком трепетным отношением к любовницам, а опытный и верный капитан ему всяко дороже, – вылезать из кокона теплых одеял не хотелось ужасно, но Дженнардо со вздохом вытер руки о заботливо положенное на столик полотенце. В Риме вот-вот грянет такой гром, что в Лаццарской долине всё полетит вверх тормашками, и до дня Успения он должен понять, кто ему Акилле Ла Сента. Акилле Реджио! Никто и никогда не забудет настоящего имени бастарда – и самая хорошая память у преосвященного Валентино ди Марко. Капитан выбрался из кровати, радуясь, что рубаха прикрывает чресла. Нелегко вести душеспасительные беседы, будучи полуголым.

– Ты мерченар, и я тоже, – он обошел замершего Акилле кругом и встал у него за спиной, – бросим увертки и постараемся спасти наши шкуры. Что вышло меж тобой и братом? Отчего вы стали врагами?

– Врагами? – Ла Сента не поднимал головы, и в голосе было столько горечи, будто бы произнесенное вслух подтверждение очевидного вынимало из него душу. – Ты полагаешь… а, к черту тебя и твои вопросы! Неужели того, что я отрекся от семьи публично, не достаточно для вражды?