Послания Валентино и Ла Сенты застали капитана на перекрестке с часовенкой, а гонцы Родриго Реджио явились двумя днями ранее. Посланцы Быка не стали рисковать и просто оставили зашитое в кордовскую кожу письмо на виду у лагеря, скрывшись прежде, чем вдогонку рявкнули аркебузы. Дженнардо нравилось думать, что ни один город не обошелся Быку дороже Лаццаро – подумать только, непобедимый не может взять его уже третий год! «Кролики» не выиграли войну, однако не выиграла и «лиса», а значит, беготня по Лаццарской долине может продолжаться до бесконечности. Они расстались с Акилле месяц назад, но жаркий, благодатный июль был милостив к лаццарским мерченарам. Хотя, оставив Ла Сенту в крепости, Дженнардо весьма сомневался в своей удаче: его отряд столкнулся с Толстым Бароном в четырех милях от Лацци. Рядом с вымпелом французского наемника, который и впрямь носил баронский титул, развевалось красно-желтое знамя герцога Романьи. Разведчики доложили верно, но Дженнардо отдал бы полугодовой доход за их ошибку. При Родриго солдаты дрались вдвое злее и упорней, и едва столкнувшись с конницей Быка, капитан приказал своим людям отступить. «Кролики» разбежались по долине небольшими отрядами, и Родриго неделю потратил на погоню. В конце концов «лиса» настигла аркебузиров сержанта Вито – из пятисот человек спаслась лишь сотня, а самому Дженнардо пришлось удирать до самой Лацци. На берегу ленивой, напоенной солнцем реки его и осенило. Для Быка путь на город был открыт, вот только старший сын папы туда не торопился. Представляя, что Акилле сидит рядом на зеленом пригорке, Дженнардо будто слышал голос римлянина: «Или Цезарь, или никто, забыл?» Родриго не желал хватать беззащитный город, пусть там и засели злейшие враги его отца. Разве найдешь славу, пленив двух кардиналов и старика Орсини вкупе с бессильным сыночком и не менее немощными синьорами Урбино и Камерино? Политика папского престола не так уж и волновала знаменосца церкви… забавно. До чего же Реджио странная семейка! Окажись сам Дженнардо на месте врага, да просто любой здравомыслящий человек, что бы он предпринял? Послав на плаху ди Марко и кардинала Лаццарского, папа Адриан избавится от язвы вражды в святейшей курии; расправившись с Орсини и прочими властителями помельче, навсегда закрепит за сыном отобранные владения казненных – милое дело! Ну, а кроме того, лаццарские мерченары Форса и Ла Сента останутся без нанимателей, наемники не воюют бесплатно! Без сомнения, Родриго Реджио понимал все преимущества захвата города, но он и шагу на Лаццаро не сделал. Что двигало сыном папы – честь иль в самом деле желание обрести бессмертие в памяти потомков? Бык хотел растоптать сильного врага, способного огрызаться, и плевал на выгоду.

Дженнардо так и не решил, какие резоны правили Быком, но зато придумал выход. Всю ночь его отряд переправлялся через Лацци, а утром, не дав людям и лошадям поесть и отдохнуть, капитан приказал идти на Урбино. Бык оставил там триста воинов, в распоряжении Дженнардо имелось четыреста. Что ж, три года назад один из сержантов Быка взял Римини с меньшими силами! Не то чтобы Дженнардо всерьез рассчитывал захватить Урбино, скорее ему требовалось надежней отвлечь Родриго от Лаццаро. Еще через неделю, когда белые стены Урбино уже было видно невооруженным глазом, маневр Дженнардо спас жизнь другому «кролику». Бык приказал Толстому Барону осадить «нору» его собрата Акилле, и Дженнардо пережил неприятнейшие дни, ожидая известий о падении крепости. Но Родриго оценил Урбино дороже поимки брата, и Толстый Барон повернул назад. Хотя донесение из Лаццаро обещало капитану Форсе премию в десять тысяч флоринов в случае освобождения Урбино из рук Реджио, он не стал рисковать и вновь перейдя Лацци, вернулся в долину. А потом зарядили дожди, благословляемые всеми, кроме владельцев виноградников и самого Родриго. Больше всего ливням радовались оба «кролика», представляя себе, как ярится Бык, глядя на распутицу. Оставалось сидеть в норах и ждать, но ведь Бык, по словам брата, ненавидит любое промедление… Лето уходило стремительно, растекаясь потоками дождя. Лето, которое могло сделать Родриго властелином половины Италии, а вместо почестей герцог Романьи месил грязь на придорожных привалах. Терпение врага лопнуло первого августа: Дженнардо вновь удирал от Толстого Барона, только теперь в сторону Лаццаро, «нору» Ла Сенты обстреливало сразу двадцать орудий. Акилле устроил вылазку за стены и тем вновь спас крепость, а Дженнардо в одну прекрасную ночь отомстил за погибшего сержанта Вито Паскуале. Резня под проливным дождем, почти в кромешной темноте, забрала жизни многих «красно-желтых» и вынудила Быка прекратить погоню. Им вновь удалось выкрутиться, но в самом чудесном сне капитану Форсе не приснился бы подобный исход кампании – десятого августа герцог Романьи предложил мерченарам начать переговоры.

Теперь же в походной суме Дженнардо лежало три письма. Послание Быка он уже изучил вдоль и поперек и больше всего на свете желал сжечь его немедля. Строго и лаконично Реджио сообщал бывшему родичу о том, что желает видеть его и капитана Ла Сенту не позднее дня Успения Богоматери в замке Беневенто, что на южном берегу Лацци. Хм, Родриго не единожды расправлялся с врагами подобным способом: заманивая их в ловушки, откуда мало кто уходил живым. Акилле знал историю своей семьи отнюдь не хуже и потому писал:

«Мы согласимся на переговоры лишь в том случае, если предоставленные заложники удовлетворят наши запросы. Между нами говоря, я бы предпочел не соглашаться вовсе, но не в силах устоять пред искушением. А вы? У нас есть еще три дня, не желаете ли обсудить новости за кубком вина в моем обществе?»

Римлянин попал в яблочко: от подобных предложений Родриго Реджио не откажется и святой мудрец, а сын герцога Форса таковым себя не считал. Яснее ясного – Бык предложит им условия сдачи, а в случае отказа положит все силы на то, чтобы размазать тонким слоем по долине. Кардинал ди Марко не зря платил шпионам, его письмо было куда пространней:

«Как князь церкви приказываю вам отказаться от любых условий, предложенных самозваным герцогом Романьи. Как ваш друг настаиваю: постарайтесь протянуть время до дня Успения, и положение наше станет куда более прочным. Я день и ночь молю Господа о нашем спасении и вашей жизни».

Письмо Валентино привез сухопарый пожилой секретарь – Дзотто частенько жаловался, будто этого священника ди Марко почтил своим доверием, тогда как самому Андзолетто давал лишь простейшие поручения. Дженнардо потратил достаточно времени на расспросы посланца, но ему так и не удалось узнать, что случится в день Успения Богородицы. Оставалось лишь дожить до него и проверить. Лето и впрямь принесло много нового: с некоторых пор Дженнардо все больше верил Акилле Ла Сенте и все меньше Валентино ди Марко.

Святая Лючия продолжала взирать на капитана всеми четырьмя глазами – те, что лежали на блюде, пялились особенно пристально. Дженнардо вздрогнул от очередной капли, скатившейся за воротник камзола, и подмигнул мученице.

– Наш бастард очарователен. Выпить кубок вина в его обществе… А что для этого мне придется просочиться сквозь посты Толстого Барона, то, какие, право, пустяки!

Святая глядела укоризненно. Тот, кто сидит под железной крышей своей праведности, не поймет исхлестанного ветрами соблазнов. Дженнардо спрятал письма обратно в суму и пробормотал удивленно:

– Я поеду, непременно поеду, и он это знает.

****

Просто хоть пари заключай сам с собой – никогда не угадаешь, какие чувства Акилле вытащит на свет божий при следующей встрече! В духоте и сырости бесчисленных привалов, на самой грани сна Дженнардо видел раздвинутые колени, ощущал под своими ладонями поджатые прохладные ягодицы и настойчивую руку на своем плече. Иногда ему казалось, будто встретив Ла Сенту, он попросту тут же спустит в штаны, но увидев лощеного красавца на крепостном валу, капитан не испытал ничего, кроме привычного раздражения. Округа на десять миль кругом обезлюдела – брошенные поля, гниющие виноградники, сожженные хижины и рвы, заполненные грязной водой. Оборона крепости досталась лаццарцам дорогой ценой. Видимо, гасконцы Ла Сенты так не считали и вместо работы беспечно распивали вино на земляных кучах. Посреди луж и замурзанных усатых рож бастард выглядел эдаким Роландом, еще не угодившим в передрягу. Рассматривая вишневый колет, кипень черных кружев и узкие замшевые штаны, Дженнардо разом ощутил каждое пятно на собственной одежде и невольно потрогал давно не бритый подбородок. Акилле повел рукой в галантном приветствии и окинул собрата таким взглядом, что в пояснениях не нуждался.