— Здравствуйте. Андреев Сергей Васильевич. Помощник Анатолия Ефимовича. Референт.

В ответ на удивленный взгляд переставшего жевать Шустера он пояснил:

— Маковского.

Маковский был заместителем главы администрации и советником президента.

— Анатолий Ефимович просил разыскать вас. Он знает, что вы здесь.

«Вот Орефьев, старая лиса, — подумал Шустер о том самом приятеле, благодаря которому оказался во Дворце съездов. — Значит, он пригласил меня по поручению Маковского. Нельзя, что ли, было сказать сразу? Ну ладно. Интересно, что ему надо?»

— Не могли бы вы, — продолжал молоденький помощник, — к трем часам подойти в комнату для делегаций? — По форме это был вопрос, но по сути — распоряжение.

— Конечно же. Нет вопросов. Где эта комната — на втором этаже?

— Да. Слева от зала.

— Хорошо, я буду.

— Спасибо, — произнес помощник и, так же улыбаясь, удалился.

Перекусив, Александр Яковлевич направился в комнату для делегаций. Она представляла собой зал метров двадцать в длину, с окнами во всю стену. Вдоль стен стояли ряды стульев, обитых ярко-красным кожзаменителем, через середину зала проходил длинный стол, с каждой стороны которого могли сесть человек по пятнадцать. В дальнем конце зала, за сравнительно небольшим, перпендикулярным главному, столом, сидели два человека.

Увидев Шустера, один из них поднялся и энергично направился к нему навстречу.

— Здравствуйте, Александр Яковлевич, — протянул ему руку Маковский. — Рад вас видеть.

Они подошли к столу.

— Вот тот человек, который нам нужен, — обратился Маковский к сидевшему за столом. — Рекомендую: мой старый знакомый и… — он взглянул в лицо Шустера, словно для того, чтобы убедиться в справедливости своих слов, — и добрый друг, Шустер Александр…

— Яковлевич, — помог ему Александр Яковлевич.

— Ну, это не обязательно, — улыбнулся Маковский. — Я надеюсь, сработаемся.

Он снова повернулся к сидевшему за столом, продолжая представлять Шустера:

— Идеолог от Бога! Да, я вас не представил: Антонович Лев Семенович.

Шустер заочно знал Антоновича. Очно или заочно его знал, наверное, каждый, кто имел хоть какое-то отношение к власти — от журналистов, пишущих о политических кулуарах, до президента. Антонович был советником еще первого президента. Говорили, что он имел большое влияние и на всех последующих руководителей государства. Наиболее радикальные издания называли его кукловодом, другие о нем забыли, считая его фигурой из прошлого. С середины девяностых он практически пропал с телеэкрана, почти не посещал политтусовок, его экспертное мнение не появлялось на страницах газет.

Шустер пока не понимал, чем он обязан этой встрече, и потому выдавил из себя:

— Я еще не совсем в курсе…

— Ах да. — Маковский жестом пригласил его присесть. — Ну конечно. Это — поправимо. Значит, тема такая… Ты был на утреннем заседании?

Шустер кивнул.

— Ну, значит, ты все слышал.

Шустер снова кивнул.

— Отлично! Так вот, Лев Семенович — создатель концепции.

— Один из создателей, — поправил Лев Семенович.

— Ну-ну, не скромничай, — захохотал Анатолий Ефимович.

— Скромность — кратчайший путь в неизвестность, — заметил Антонович. — Анатолий Ефимович прав в одном, — продолжил он, — хотя все еще достаточно сыро, основное уже есть — идея. Нет главного — команды. Нужны люди. И я хотел бы видеть вас в этой команде.

Поймав удивленный взгляд Шустера, Антонович пояснил:

— Я знаю о вас достаточно, чтобы судить. И у вас отличные рекомендатели. Вот хотя бы Анатолий Ефимович. Речь идет о создании государственного, — он выдержал паузу, как будто произносил официальную речь, — я подчеркиваю, государственного органа, который бы занимался идеологией. И не просто что-то отслеживал, но и руководил. В первую очередь руководил. Этому органу, я думаю, со временем будут переданы полномочия Министерства печати и информации. Но это будут как дополнительные функции. Главное же — идеология. Это — сознание миллионов людей, всего населения. Это то, с чего надо было начинать. И не упускать. Кто руководит людьми? Правительство? Начальство? Жена? Нет! Сознание, рефлексия! — Было очевидно, что в разных вариациях эти слова Антонович произносил не один раз, но они ему не наскучили, и будь Шустер помоложе, он мог бы их воспринять как экспромт.

— А мы должны руководить сознанием, — с нажимом на последнем слове сказал Лев Семенович.

Шустер воспользовался возникшей паузой:

— В чем будут состоять мои обязанности?

Маковский захохотал:

— Сразу согласился! Ну, портфели мы пока делить не будем. Войдешь в штаб. Тебе надо будет осмотреться. Поработаем, там, глядишь, и портфели будут готовы, а у тебя уже — имя, опыт… Ну как?

— Надо посмотреть.

— Посмотришь. Вот тебе рабочие документы. — Он протянул Шустеру черную кожаную папку. — Вот тебе и портфель! — Он снова захохотал. — Почитай, подумай. Завтра позвонишь, скажешь — ты с нами или нет.

— Согласен.

— Подожди, подожди, ты сядь. Послушай, какие перспективы открываются! Мы, все мы… с тобой — главные идеологи страны, как Ленин и Сталин… Бери больше — как Христос и Мухаммед… И Будда. Вчера на гребне были экономисты и администраторы. Сегодня мы. Что они без нас? Они себя уже показали. У кого была власть — у короля, м-м-м… у Людовика или у кардинала Ришелье? Власть, ты понимаешь! Это — богатство, деньги, все, что душе угодно. Ты будешь главным в этой стране! Согласен? — Он явно повторял чьи-то слова, возможно, Антоновича, который славился в узких кругах умением убеждать. Его фразы, подкрепленные темпераментом Маковского, давали неплохой эффект.

— Главным?

— Ну, одним из… Новости, газеты, журналы, ТВ, реклама, кинематограф, издательства, институты, школы — все в твоих руках.

— В моих?

— Ну, это уже неважно. Если с нами, то в твоих. Представь, бюджет страны — для тебя, кредиты МВФ — для тебя.

— Я уже согласен.

Антонович, молча изучавший Шустера во время тирад Маковского, произнес, будто ставя точку:

— Тем не менее возьмите это с собой и внимательно все прочитайте на досуге. Послезавтра буду ждать от вас звонка. — Он протянул визитку. — А сегодня рекомендую еще послушать доклад Константинова.

Весь вечер Александр Яковлевич изучал полученные бумаги. Ничего принципиально нового помимо услышанного в них не было. Весь следующий день он провел в состоянии радостного предвкушения. Ему уже давно надоела работа в фонде. Она казалась ему мелкой возней на обочине настоящей жизни, где вершатся большие дела и кипят настоящие страсти. Не тот масштаб, не те деньги. Да и те приходится выколачивать из многочисленных должников-спонсоров, для которых важны были связи Маковского, когда-то возглавлявшего фонд. С переходом Маковского в администрацию деньги пошли было водопадом, который постепенно превратился в тоненький ручеек — Маковский, вероятно, нашел лучшие каналы для обналичивания своих услуг, — а потом и этот ручеек практически иссяк. Хотелось снова настоящей работы.

Еще через день, придя в офис, он первым делом позвонил Антоновичу и был приглашен на совещание в четыре часа того же дня. В три, сославшись на нездоровье и выслушав пожелания побыстрее поправиться, он направился к Антоновичу в Фонд политологии переходного периода.

Фонд, возглавляемый Львом Семеновичем, занимал часть голубого трехэтажного особняка на одной из центральных улиц столицы. До революции он вроде бы принадлежал какому-то графу или князю, Шустер точно не помнил, кому. После того, как в него вселился Фонд, особняк отремонтировали, вставили пластиковые стеклопакеты на место прежних окон, превратив их в огромные витрины, сделали новый главный вход, достроили мраморную колоннаду и переделали всю внутреннюю планировку.

Обо всем этом Шустер слышал от Маковского. Он знал, что Маковский близко знаком с Антоновичем, но не понимал, почему тот так близко к сердцу принимает такие маленькие радости своего друга, как ремонт какого-то дома. Особняк, как хвастался Маковский, наконец-то приобрел достойный вид. Говорил он и о том, что Антонович хочет сделать в подвале ВИП-клуб — «филиал Давоса», а для этого собирается прорубить в старинной стене еще один вход. Деньги, судя по всему, были.