Тишина окутала их. Разговор оборвался. Он обхватил ее плечи и прижал к себе ее дрожащее тело, а потом поцеловал в губы. Сначала нежно, а затем со все возрастающей страстью. Ее руки скользили по его телу, ерошили его черные волосы. Дрожа, как испуганный зверек, Барбара с восторгом отвечала на его любовь.

*

У Элен же все было совсем иначе. Она, как и сестра, закончила академию. И за время учебы у нее даже прошли две небольшие выставки, которые, однако, совсем ее не удовлетворили. Картины проданы не были, за исключением одной. Но даже ее купили по очень дешевой цене. Критики настороженно примолкли в ожидании следующего шага новой художницы, вдруг объявившейся в и без того многочисленной армии ей подобных. — Моего творчества никто не понимает! — возмущенно заявляла Элен. — Ладно, я уж не стану говорить о простых прохожих, которые покупают картины вообще не понятно зачем. Но ведь даже моя мать, которая когда-то чуть сама не стала художницей, считает, что из-под моей кисти выходит что-то дико странное? Но мистер Ла Троз, с которым она после окончания академии продолжала общаться и у которого время от времени брала уроки мастерства, успокаивал ее, говоря, что все ее работы великолепны, публика просто еще не доросла до них. Хотя и хмыкнул как-то раз: — Девочка моя, не стоит недооценивать тех, кого ты с таким презрением называешь «простыми прохожими». Возможно, каждый из них, индивидуально, как знаток живописи ничего из себя и не представляет, но все вместе они могут вознести тебя до небес и так же легко свергнуть в пропасть, создав себе нового кумира. О-о-о, иногда они страшнее критиков. Всегда помни об этом. В последние три года Элен изменила свои привычки. Если раньше лето она проводила в Риме, то теперь предпочитала ездить каждый год на юг Франции. В небольшой деревушке под Сен-Беа она купила себе небольшой домик и в одиночестве проводила там все летние месяцы. И как раз сегодня она наконец расправилась со всеми своими делами и решила отправиться во Францию, чтобы успеть к тому моменту, когда там установится хорошая погода. Элен заехала попрощаться со своим учителем, они поболтали немного, и Л а Троз высказал ей свои обычные напутствия, а потом она сказала, что ей пора отправляться, чтобы не ехать весь завтрашний день. — Счастливого пути, дорогая. Пиши там и ни о чем не думай. Тебе ведь нужно готовиться к следующей выставке. А она, помни мое слово, не за горами. Работай. Работай. Путешествие до Сен-Беа, все двадцать часов дороги, можно было сравнить разве что с кошмарным сном. Элен, как положено, останавливалась перекусить, но пища не радовала девушку, а великолепия природы она на этот раз просто не замечала. Причина ее задумчивости была столь же банальна и обыденна, как и у Барбары. Мужчина, внезапно возникший в ее жизни. Элен не могла сейчас думать ни о чем, кроме Льюиса, с которым не так давно познакомилась в парке, что рядом с площадью Сан-Бабила. В мужчинах недостатка девушка никогда не испытывала, но ни к кому не чувствовала ничего серьезного. Они ей слишком быстро надоедали. Вообще, влюбленных мужчин она находила весьма нудными и скучными. Буквально на четвертый-пятый день ей с неудержимой силой хотелось отвязаться от них. Исключений не было. Точнее, не было до тех пор, пока не появился Льюис. С ним все было по-другому. Льюис накрепко засел в ее душе. Она чувствовала, что наконец- то полюбила. Сейчас Элен не могла думать ни о чем и боялась даже, что мысли о молодом человеке помешают ей работать. Хотя это обстоятельство, как ни странно, мало волновало девушку. Вскоре стемнело. Три часа назад Элен свернула с автотрассы и ехала сейчас по узкой проселочной дороге. Она выпрямилась, стараясь размять плечи и расправить спину, онемевшую от нескольких часов, проведенных за рулем. Мимо проносились машины, ослепляя ее уставшие глаза ярко- желтым светом. Элен чувствовала, что непременно должна остановиться и отдохнуть. Усталость навалилась на нее неимоверным грузом, сдавила грудь, затуманила взор, но девушка твердо решила завершить свой путь сегодня. А вскоре уже увидела знакомый указатель на Сен-Беа, и это означало, что ее путешествие окончено. Дальний свет выхватил из темноты деревянный мост, перекинутый через широкую реку. Ей стало легче и даже показалось, что она уже ощущает знакомый, чуть затхлый, запах дома, когда после длительного отсутствия впервые входишь в него. Еще через несколько минут она была на холме и смогла различить очертания стоявшей на отшибе деревушки. Элен свернула на грязный проселок и, заглушив мотор, опустила голову на руль. Все! Она дома! Замок заунывно заскрипел, когда Элен повернула в нем. Под собственной тяжестью дверь распахнулась настежь и, в проникавшем внутрь лунном свете, комната с покрытой толстым слоем пыли мебелью, показалась ей не менее чем жилищем привидений. Декорацией к тем фильмам, которые она так любила смотреть в детстве по TV. Фрагмент романов Питера Страуба. Со стены над каминной полкой на нее приветливо смотрел портрет отца ее собственной работы, словно он присматривал за домом вовремя ее отсутствия. Элен вздохнула и почувствовала себя немного лучше. Решив не терять времени, она тут же принялась сдергивать полотняные чехлы с мебели. С любовью провела ладонью по старому обеденному столу вишневого дерева, который нашла на задворках захудалого магазинчика. Возможно, «старик» так и закончил бы свой век забытый там, никому ненужный, но теперь он гордо красовался напротив продолговатых французских окон с плотными занавесями. Возле стены стоял провансальский буфет, который она однажды решила купить себе в подарок. В нем хранилась целая коллекция чудной керамики, к которой Элен питала своеобразную слабость. Удобные старые диван и кресла отделяли от комнаты кухонный отсек. Они — не чета своим современным собратьям — выглядели на редкость по-домашнему и создавали в доме уют. Элен спустилась на несколько ступенек и попала в уютную маленькую гостиную, где стоял письменный стол, висели полки с книгами. За гостиной находилась ее мастерская, и именно туда она сейчас и отправилась. Это была самая любимая комната в доме, и там Элен проводила большую часть своего времени, если не писала на природе. Она специально сделала здесь много окон, и комната целый день была залита солнечным светом. Но сейчас, в темноте, можно было различить лишь очертания стоявших тут и там мольбертов и аккуратно составленных холстов. Краски, кисти, прочие принадлежности для живописи располагались на стенных полках. Элен вдруг ощутила сильное желание побыстрее взяться за работу, коснуться кистью загрунтованного холста, но усталость победила. Дорога взяла свое, и девушка вернулась в гостиную, решив, что на сегодня с нее довольно. Она должна выспаться. С Льюисом ее познакомил владелец художественной галереи, где как раз проходила одна из ее выставок. Этот толстенький коротышка, оказывавший ей многочисленные знаки внимания, смотрелся рядом с Льюисом, как пигмей рядом с Суперменом. Новый знакомый Элен оказался художественным критиком, и она сначала ужасно волновалась. Но, как выяснилось, он был милым и общительным человеком, который, в отличие от остальных мужчин, не начал сразу приставать к ней, лезть со своей любовью. Хотя и видно было, что Элен произвела на него впечатление. В первый день знакомства они лишь погуляли по парку у Сан-Бабила, затем Льюис проводил ее домой и, распрощавшись, ушел. Несмотря на то, что знакомство их продолжалось уже шесть месяцев, они оставались до сих пор лишь добрыми друзьями. И Льюис ни разу не предпринял никаких поползновений к тому, чтобы сделать их отношения более близкими. Но Элен, хотя и старательно скрывала свои чувства, так полюбила его, что просто места себе не находила. Об этом она думала, лежа в постели и понемногу погружаясь в сон. На следующее утро она поднялась с рассветом, сварила себе кофе, наскоро позавтракала и, взяв тяжелый мольберт, отправилась на лужайку за холмами на берегу реки. Утро уже несло в себе волну тепла, небо было чистым и день обещал быть фантастически прекрасным и солнечным. Элен с радостью предвкушала тот счастливый момент, когда она наконец-то возьмет в руки кисть и начнет писать, писать, писать... Придя на лужайку, девушка выбрала наилучшее освещение и, установив мольберт, достав краски и кисти, принялась набрасывать вчерне маленький чудесный кусочек природы, который остался в памяти Элен еще с прошлого лета и до которого раньше у нее просто не дошли руки. Девушка моментально погрузилась в работу, не видя и не слыша ничего, кроме своих собственных чувств и ощущений. Она так увлеклась, что не заметила притаившегося за деревьями человека. Тот стоял за ее спиной и наблюдал, как Элен делает набросок. Примерно через три часа самозабвенного творчества девушка нехотя оторвалась от работы. Отступив на шаг, она удовлетворенно осмотрела замершие на холсте деревья, спокойную, несущую в сонном покое свои воды реку, облака, застывшие в философской воздушности ультрамаринового неба, и улыбнулась довольно и счастливо. Набросок ей понравился. Пожалуй, именно в этот-то момент она и почувствовала взгляд на своей спине. Тревога охватила Элен. Она испугалась. Вокруг не было ни души и, если бы прячущийся имел какие-нибудь дурные намерения, некому было бы прийти ей на помощь. Чувствуя, как неприятный, липкий холодок пробежал по спине, Элен обернулась. — Кто здесь? — спросила она. И тут же на лице ее засветилась улыбка. Она вздохнула с непередаваемым облегчением. К ней быстрой походкой, стараясь выглядеть очень взросло и серьезно, направлялся десятилетний мальчуган, черноволосый, вихрастый, с огромными, черными, как переспелая вишня, глазами, обрамленными пушистыми длинными ресницами. Одет он был по-деревенски, в холщовые брюки и рубашку. — Привет, — сказала она ему, улыбнувшись чуть натянуто — следствие не прошедшей до конца тревоги. — Здравствуйте, мадемуазель, — ответил мальчишка и прошел мимо нее прямо к мольберту. Он с любопытством и с видом знатока стал рассматривать ее работу, время от времени бросая на нее любопытный взгляд. — Ну и как, нравится? — спросила Элен. — Да, очень! — в голосе его слышалось восхищение. — А ты кто? Как тебя зовут? — Жак. Я живу в этой деревне. — А я тебя раньше никогда не видела. — Да откуда же вам меня видеть? Вы же, как только приедете, сразу за работу. А я за вами часто наблюдаю. — Странно, я не заметила. — Конечно. Я всегда подкрадывался к вам тихо и аккуратно, как пантера во время охоты. Меня невозможно заметить, — взгляд его светился гордостью и превосходством. Элен рассмеялась: — Однако же сегодня я тебя заметила. — Нет, — парнишка серьезно покачал головой. — Не заметили бы, если бы я сам этого не захотел. — Вот как? — Да. Мальчишка был великолепен. Он очень забавлял Элен. — А хочешь, я тебя нарисую? — вдруг спросила она, прищурившись. — Меня?! — воскликнул он. — Я же не дерево. Что во мне такого интересного, чтобы меня рисовать? — Ну вот, я нарисую, а ты посмотришь, что получится. Ее захватила эта мысль. Была в мальчишке какая-то тонкая красота, которую можно встретить в образах богов на картинах старых художников. Нечто почти неземное, настолько необычное, что само просилось на холст. Однако Элен понимала сложность этой работы. Нужно было найти те почти неуловимые штрихи, которые и делали юношу похожим на древнегреческого бога. Но мало найти, их еще надо перенести на холст, и хотя девушка верила в волшебную силу красок и кисти, даже ее мучило сомнение: а сможет ли она сделать это? Из этой работы мог получиться настоящий шедевр, но мог выйти также обычный, хотя и написанный талантливым ремесленником, портрет. Грамотный, но вполне заурядный образец современного творчества, гнущегося под немыслимо тяжелым гнетом цивилизации. «В этом мальчишке есть сила жизни», — подумала Элен. — Ну ладно, договорились. Рисуйте, — наконец, сказал парнишка, смутившись под ее долгим изучающим взглядом. — Тогда тебе придется сесть... — она торопливо огляделась. — Сядь вон там, поближе к тому дереву, — она указала на раскидистый платан. — И сиди не шевелись. — Как? Совсем? — Ну, не совсем, конечно, — Элен очень боялась, что мальчишка сейчас передумает и уйдет. — Но чем меньше, тем лучше. Он с сомнением посмотрел на нее, но все- таки отправился к дереву и устроился на одной из его широких ветвей. Лучи солнца, пробивающиеся сквозь густую листву, легли на его смуглое лицо и сплели вокруг волос мальчишки золотистую дымку — почти нимб. Ощущение было настолько сильным, что у девушки невольно перехватило дыхание. Она вдруг подумала, что из этого, по сути, совсем еще ребенка можно было бы создать образ самого Христа. Своеобразный? Наверное. Критика разгромит ее. Плевать! Она торопливо набросала форму лица, отметила точки треугольника: глаза — рот, отметила границы света и тени, торопясь уловить именно это мгновение. Ведь через полчаса солнце переместится и нимб исчезнет. Быстрее! Быстрее!!! Глаза ее заблестели сумасшествием вдохновения. Элен забыла обо всем. Для нее сейчас существовал только этот паренек — явившийся ей среди полудня молодой Бог. «Знамение, это знамение», — промелькнула в голове мысль и тут же ушла. Элен сейчас была неспособна обрадоваться догадке. Она думала только о картине. Интуитивно девушка понимала: портрет удается! Такой волны вдохновения Элен не испытывала еще никогда в жизни. Это было новое, великолепное состояние духа. Она не писала, а парила в недосягаемых высотах. Выше нее был только Бог! Модель из мальчишки получалась никудышная. Время от времени Элен приходилось возвращаться с небес на грешную землю, дабы сказать парнишке, чтобы он поменьше крутился, или усадить его в первоначальную позу. Большим терпением «молодой Бог» явно не отличался. Жак Дюве, — а именно так звали мальчишку,