Семей у этих людей нет или это семьи с немногочисленными голодными ребятишками. Соседи их не уважают, родственники требуют прекратить вечные походы за никому не нужной добычей... Печальная судьба пережитков.

Так же печальна судьба клинических крестьян в индустриальном обществе. Они хотели бы жить так, как в деревне: самим определяя, когда работать, а когда отдыхать. Жить в природном ритме, в единении с природой, неторопливо и спокойно.

А в городе ритм жизни никак с природой не связан. И никакие природные причины ничего делать не заставляют. Сельский житель хочешь — не хочешь, а будет весной сеять, осенью убирать урожай. Куда он денется?!

А горожанин может работать в любую погоду.

Ремесленники, которые работали каждый у себя дома, в хороший день могли сделать сами себе выходной: пойти погулять, поудить рыбу с сыном... А в дождливый день наверстать.

Но вот появились огромные заводы и фабрики... Шесть, даже пять часов утра... У-ууу-уууу!!!! — Это воет фабричный гудок. Человек является в определенное время (и независимо от погоды!), работает, приспосабливаясь к темпу работы механизма. Важен не он, с его квалификацией и умом. Важен завывающий, трясущийся станок.

Город потребовал нового уровня дисциплины, умения становиться частью общественного механизма. Не можешь жить по гудку? Проваливай! Не выносишь вибрации? Не можешь стать придатком механизма? Пошел вон!

Бродяги скатывались на дно жизни, где было уже не до потребительских благ и не до семей.

И такова судьба тех, кто не может освоить новые технологии. Компьютер, например. Впрочем, до компьютера была еще и книга... О чем давно забыли — и напрасно!

Задолго до компьютера человечество пережило как минимум четыре эпохи грандиозных переворотов в способах хранения информации. Пример но за 6—5 тысячелетий до Р.Х. появилась письменность. В VII веке до Р.Х. возник финикийский, а потом и греческий алфавит. В I—II веках по Р.Х. вместо свернутого свитка появилась книга со страницами, разбитая на части и главы, со ссылками и справочным материалом. В XV веке появилось книгопечатание.

Каждый из этих переворотов привел к появлению особой культуры — культуры тех, кто овладел новыми способами работы с информацией. Очень быстро эта культура становится необходимой, потому что новые методы работы с информацией слишком многое дают. Те общества, которые сумели «вырастить» эту новую культуру, получают новые, порою просто грандиозные возможности. Не меньше получают и отдельные люди.

Проблема в том, что во всяком обществе овладевают новой культурой не все. Появление новых технологий беспощадно делит общество на тех, кто овладел, и тех, кто не овладел. Отбор идет сразу по двум направлениям: по личным качествам и по степени обеспеченности.

Новая технология предъявляет требования к тем, кто пытается ею овладеть. Чтобы читать книги, нужно долго учиться грамоте. Это трудно. Чтобы читать, нужно по нескольку часов в день сидеть неподвижно, сосредоточившись над текстом, выключаясь из активной жизни. Невозможно читать и писать, а одновременно бегать и прыгать, даже просто ходить. Чтение практически в 100% случаев ухудшает зрение читающего. Читающий ведет более пассивный образ жизни, чем неграмотный. Как правило, он физически менее здоров.

Овладение грамотой всегда, во всех без исключения случаях происходит за счет утраты некоторых качеств. В частности таких, без которых не может существовать первобытный охотник, порой даже земледелец.

Для того чтобы чтение и письмо стало частью человеческой судьбы, нужно проявить некий набор качеств, которые есть не у всех. А если и есть — то в очень разной степени. Одни легко смогут проявить нужные черты характера: усидчивость, настойчивость, хорошую память, интерес к отвлеченным проблемам, интеллект... Для других книжное учение — мученье. Одним нравится читать и записывать значками свои мысли, встречаться с мыслями-других людей, порой живших очень давно. Их привлекает напряженная работа мысли, решение интеллектуальных задач, накопление опыта. Другие к этому в лучшем случае равнодушны.

И не надо думать, что все так легко, само собой обойдется. Еще в XVII веке на Руси считалось, что каждого третьего ребенка научить читать и писать невозможно — их «не умудрил Господь». Не обучишь ты их, хоть ты тресни.

В XIX — начале XX века появились поголовно грамотные нации, и педагоги предположили: все дело здесь в методике обучения. Мол, надо учить более гуманными способами — и грамотой смогут овладеть абсолютно все. Но быстро выяснилось два весьма «пикантных» обстоятельства.

Во-первых, «внутри» самых грамотных, самых читающих обществ оказался какой-то, пусть небольшой, процент неграмотных. И не клинических идиотов, не жертв родительского запоя, не последствий воспитания в среде подонков общества. Нет, совершенно нормальных людей. Они умны и обладают самыми достойными чертами характера — отзывчивостью, интеллектом, чувством юмора и т.д. Они обычны во всех отношениях, кроме одного — ни добром, ни самой грандиозной поркой невозможно научить их грамоте. Они могут страшно стесняться своего «порока», скрывать его изо всех сил. Они могут многого достичь в профессиях, не требующих грамотности. Среди них есть коммивояжеры, автомеханики, актеры, квалифицированные рабочие. Но научить их грамоте нельзя.

Данных по России у меня нет, но в Англии функционально неграмотно 15% населения. Думаю, что у нас — больше.

Во-вторых, в XX веке овладевать грамотой начали до сих пор не ведавшие грамоты народы. Например, индейцы Южной Америки. И выяснилось — третья часть детей грамоте необучаема. На самых простых алфавитах, на основе латиницы. При самом гуманном отношении педагогов. При самом сильном желании научить. Выходит, не так уж неправы были предки...

Но почему же тогда у народов более цивилизованных обучаемы... ну, почти все?! Ответ может показаться невеселым, даже мрачным: а потому, что в этих народах не-обучаемые уже вымерли. Сначала появление новой культуры беспощадно отобрало тех, кто обладает нужными качествами. А потом, и также беспощадно, обрекло на неуспех, на неквалифицированную работу, на низкий социальный статус... на малодетность и бездетность тех, кто нужными качествами не обладал. Так раньше вымирали те, кто оказался не способен заниматься земледелием.

А кроме того, каждая информационная революция вводила в жизнь много непривычных сторон. И это вызывало недовольство, страх утратить культурные навыки, забыть прежние достижения... да и просто бытовой консерватизм.

...Полинезийские жрецы рвали книги, изгоняли грамотеев. Тексты следует запоминать! Если люди будут зависеть от дурацких значков на бумажках, они разучатся помнить! К тому же что, какие глупости записывают они на бумагу? Что-то про стоимость железных ножей, жемчуга или горючего. Или про приключения выдуманных героев. Если так пойдет дело дальше, люди забудут священные сказания о деяниях предков, легенды о сотворении мира, историю своих коралловых островов...

Эллины презрительно хмурились при виде толстых, стиснутых между деревянными переплетами книг христиан. Писать надо на свитках папируса! Толстую книгу со страницами трудно развернуть, читая на площади. И вообще: предки делали не так!

В XV—XVI веках многие качали головами: всегда учителя долго проверяли, тщательно отбирали учеников... И правильно: мало кто захочет приобщиться к книжной премудрости. Сначала — моральные качества, потом уже знания. А если печатать книги, если знания будут доступны кому попало — чем же это кончится?! Какой деградацией нравов?!