- Точно!

- Отсиделись тут, в Рабауле, и войны по-настоящему не видели. Видно, не верят всерьез, что война проиграна.

Накануне вечером поручик Накадзима проводил пленных в барак и ушел, оставив их одних, так что пока они вольны были делать все, что заблагорассудится. Прежде всего они натянули между пальмами веревки и развесили для просушки промокшую вечером одежду, затем вытащили остатки пайка, полученного в Лаэ, позавтракали и, сбив несколько кокосовых орехов с пальм, напились сока. А после завтрака слонялись вокруг барака или болтали с австралийскими охранниками (они, сменяя друг друга, по очереди отдыхали в стоявшем поодаль домике).

Пленные были очень удивлены, увидев, как солдаты их дивизии направились на работу. За большими воротами, на которых было выведено: N-ская дивизия N-ского района, располагался караульный пост части, и, проходя мимо него, солдаты торжественно печатали шаг, а если группой командовал офицер, старший в карауле громко кричал: «Смирно!», и караульные вытягивались по струнке.

Выйдя за ворота, пленные проходили мимо солдата-австралийца в маленькой будке, и командир показывал ему какой-то белый листок (видимо, пропуск).

Японские солдаты были одеты в свою обычную военную форму, только что не было у них винтовок и мечей. Те, что отправлялись на работу, несли лопаты, мотыги и плетеные корзины. Некоторые уезжали на грузовиках - видимо, в расположение австралийских частей.

Пленные с острова Б. внимательно наблюдали за лицами японских солдат, пытаясь понять, как они к ним относятся, но те даже не глядели в их сторону, хотя не заметить новичков они не могли. Развесив промокшую накануне вечером красную одежду вокруг барака, стоявшего тут же у дороги, пленные, которых не стали стричь наголо, свободно разгуливали меж пальм - большинство в одних трусах и майках. Казалось бы, удивительное это зрелище не могло не привлечь внимания солдат.

Однако в их глазах не было и тени удивления. Словно сговорившись, солдаты смотрели на них так, будто не видели их, они шагали в колонне по четыре или в шеренге по двое, и ни один ни разу не повернул голову в их сторону. Вновь прибывшим это казалось неестественным. Может быть, они щадят их и поэтому стараются не смотреть сюда? Кому приятно видеть пленных собратьев? А может быть, им приказали не смотреть на них? Как бы там ни было, солдаты делали это совершенно сознательно.

- Вот отойдут подальше метров на сто и начнут болтать, что мы, мол, люди без чести и совести.

- Не все болтать будут. Кое-кто и промолчит. Солдаты разные попадаются.

- Не скажи! Пленных никто никогда не считает за людей.

- Во время войны, может быть, и так, но теперь, когда Япония проиграла войну и армии уже нет, какое это имеет значение…

- А ты взгляни на их лица, когда они мимо австралийских солдат проходят. Злые все как один. Недовольны, что у них оружие отобрали. Хвастались же, что японская армия и десять лет продержится!

Пленные с беспокойством ждали дальнейших указаний. Что-то теперь будет с ними? Однако в тот день никаких приказов не последовало. Обед и ужин на пятьдесят два человека им принесли из лагеря солдаты. Значит, там знали, что их пайки кончились утром. Обычно в таких случаях пленным полагается ходить за довольствием в часть самим, но сейчас то ли оттого, что солдаты считали позором, если через их «священные» ворота пройдут красные фуфайки, то ли считая, что пленные не пожелают прийти к ним, солдаты принесли еду сами.

Они молча поставили миски и бак с едой на грубый деревянный стол перед бараком.

- Миски оставьте у себя. Бак заберем, когда принесем ужин. Вымойте все к тому времени.

Все это было сказано сухо, так, словно солдаты ни к кому конкретно не обращались.

- Вы из какой части? - прокричал им вслед Исида.

- Из N-ской дивизии, - ответил отставший солдат и поспешил за остальными.

- А когда вас предполагают репатриировать? - снова крикнул ему вдогонку Исида.

- Не знаем. - Солдат бегом припустил за своими.

- М-да… - прошептал Исида, провожая их взглядом.

- Обращеньице… Словно с преступниками. А, Исида-сан? - заметил Есимура. - А рожи! Будто у охранников, что носят еду в карцер. Вот гады!

- М-да, что-то я ничего не понимаю, - кивнул Исида.

- Похоже, нам придется несладко.

Вечером те же солдаты доставили ужин. Лица у них были такие же угрюмые. Пленным даже есть расхотелось.

Обед состоял из риса и кислого бобового супа, в котором плавали баклажаны, на ужин принесли вареную тыкву. По сравнению с прежним лагерем, где давали крольчатину и рыбные консервы, еда была скудной, однако не хуже, чем во время высадки на остров Б.

Так они провели второй день. Три раза приходили солдаты, приносили еду, представители командования дивизии больше не появлялись. Может быть, пленных оставят здесь, в этом бараке? Это было бы прекрасно, так как означало бы, что они не переданы японской армии, а просто останутся ждать здесь прибытия транспорта. Эта надежда окрылила их.

Некоторые даже решили, что их распределили по пятьдесят человек в разные части просто потому, что так легче обеспечить их жильем и питанием.

- Кубо-сан! А что, если у австралийцев спросить? - подал голос Такано (впервые с тех пор, как они поселились в этом бараке). - Не могли бы охранники узнать, в чем дело?

- М-да… Не знаю, удастся ли нам выяснить что-нибудь. Однако попробуем, - отозвался Кубо.

Двое из охраны всегда отдыхали в маленьком домике. Иногда они приходили к пленным поболтать. Ои - солдат лет сорока - заметил, что если уж они решили спрашивать, то лучше младшего унтер-офицера, который стоит сейчас на часах, не сыщешь. Ои уже удалось побеседовать с ним утром, когда тот заступил на пост.

- Этот из разговорчивых, - сказал Ои. - Здорово передразнивал наших солдат, - как они навытяжку перед офицером застывают. Самый для нас подходящий человек!

Было решено, что с унтер-офицером Макколеем - так звали охранника - поговорит Кубо.

Худощавый, невысокий, тщедушный на вид Макколей оказался рьяным противником империализма. Он обрушился на чудовищный формализм, поразительную недемократичность устава и чинопочитание в японской армии. Действительно, в глазах австралийских солдат, которые не привыкли все время стоять навытяжку перед офицерами, японский военный устав выглядел смешным. Макколею, видимо, надоело смотреть, как этот устав продолжают неукоснительно и строго, будто в прежние времена, соблюдать и здесь, в лагере для военнопленных.

- Да они самые настоящие правоверные фашисты, - сказал Макколей. - Оружие бросили, а в душе нисколько не изменились.

Кубо объяснил Макколею, чего хотят пленные и попросил узнать у командира части, что ему известно о прибытии транспорта. А может, они считаются окончательно переданными японской армии? Если бы их действительно передали японской армии, то они не хотели бы входить в состав дивизии, а предпочли бы, строго соблюдая дисциплину, жить отдельно, там, где их поместили. Не мог бы командир части содействовать им в этом деле?

Макколей охотно согласился выполнить просьбу пленных.

На следующее утро капитан Гамильтон, командир австралийской части, контролирующей японскую дивизию, приехал на джипе вместе с Макколеем. Выстроив пленных, он холодно сказал:

- Не знаю, что вам сообщили в Лаэ, но все вы, несомненно, скоро вернетесь в Японию. Однако вы поедете вместе с военнопленными, находящимися здесь, - так запланировано. Следовательно, вы ничем не отличаетесь от остальных военнопленных и должны подчиняться приказам полковника Муто. Поэтому с вашей просьбой вы должны обратиться к полковнику. Лично я, как офицер австралийской армии, под контролем которой находится эта дивизия, считаю, что жить отдельно неудобно и будет лучше, если вас переведут в лагерь.

Капитан Гамильтон говорил раздраженно, резко. Молодой, элегантный, в военной фуражке, слегка сдвинутой на затылок, капитан как бы источал холодное высокомерие. Кубо уже и раньше замечал эту высокомерную манеру держаться у офицеров австралийской армии. Макколей был человеком простым и демократичным, но этот капитан приехал к ним явно лишь по долгу службы. Сам факт, что он приехал к ним, свидетельствовал о его обязательности, но у Кубо все же остался неприятный осадок от этой встречи. Не следовало обращаться за помощью к офицеру армии противника.