Несмотря на все различия в имеющихся данных и оценках, мы считаем возможным сделать вывод: вряд ли какие-нибудь из других ошибок, допущенных руководителями СССР за годы его существования, могли нанести в перспективе столько ущерба и вреда, как ничем не оправданное, слишком долго длившееся безразличие к практике незаконной экономической деятельности, принимающей со временем все более угрожающие размеры и влияние. На наш взгляд, цена, которую в конечном итоге пришлось заплатить за это всей стране и преобладающему большинству ее граждан, вряд ли могла быть оправданной или искупленной какой бы то ни было пользой временного и ограниченного характера. Даже если «вторая экономика» действительно приносила пользу отдельным секторам и прослойкам советского общества в определенные периоды его развития.
Особенно важно иметь в виду, что «вторая экономика» все время существовала и процветала за счет основной, социалистической экономики, основанной на общественной форме собственности. Таким образом, «вторая экономика» постепенно наносила все нарастающий ущерб и вред экономическим основам социализма, пока наконец ей не удалось полностью их разрушить.
Даже в тех случаях, когда «вторая экономика» способствовала удовлетворению определенных вкусов и «аппетитов» потребительского спроса и способствовала нейтрализации некоторых признаков социального недовольства, она, наряду с этим, разжигала и все возрастающие претензии и очаги потенциального несогласия с основными нормами социализма, вплоть до открытого противопоставления им. Здесь Корягина вполне права, подчеркивая, что «удовлетворяя в определенной степени некоторые дефициты потребительского спроса, она одновременно с этим способствовала появлению новых». Эти «непрерывно возрождающиеся дефициты, со своей стороны, все больше поощряли становление и развитие откровенно преступных звеньев, секторов, да и целых отраслей «второй экономики». В конечном итоге это способствовало «социально-экономической и политической дестабилизации общества».
Вместе с тем, по мере расширения масштабов незаконной хозяйственной деятельности, она могла все чаще, активнее и агрессивнее вмешиваться в дела самой основной, первой в жизни и для жизни общества экономики. Причем, как уже отмечалось, «вторая экономика» существовала исключительно за счет присваивания ресурсов социалистического сектора народного хозяйства. Таким образом, она определенно наносила вред его эффективности. Алексеев особо подчеркивает, что «целые предприятия в самом прямом смысле изнемогали, вследствие того, что у них как на «входе», так и на «выходе» самой производственной системы находились руководители, деятели и структуры, работающие исключительно на «черный рынок».
Существование и функционирование «второй экономики» весьма ощутимо подрывало и систему единого экономического планирования. Так, например, если данное предприятие пойдет по пути «компенсации» допущенных ошибок или неточностей его плановых заданий за счет покупок недостающих материалов у «подпольного» сектора, то органы планирования так никогда и не узнают, где и в чем нужно сделать соответствующие исправления и коррекцию на будущее. Создавая помехи или даже уничтожая, в прямом смысле слова, механизмы обратной связи общественного хозяйства, «вторая экономика» во многом заставляла систему планирования работать почти вслепую, располагая весьма неверной картиной подлинного состояния как отдельных отраслей, так и страны в целом.
Наряду с этим, ширящаяся практика «делать деньги» частным (или «левым») путем, приводила также и к ряду отрицательных явлений общественного и социально-психологического характера. Нарастало ощущение социальной несправедливости и неравенства, зависти и ненависти между людьми. Короче, «вторая экономика» привела к дополнительному углублению и увеличению всех экономических и общественно-политических проблем, требующих неотложного решения со стороны советского общества. Кроме того, она активно способствовала возникновению и обострению и новых проблем.
Разрушительное влияние «второй экономики» сказывалось также и на способности к действиям самой Коммунистической партии. Только наличием коррупции среди определенных групп ее кадров и руководителей можно объяснить столь удивительное на первый взгляд развитие событий, когда партия, успешно справившаяся в своей истории с явлениями типа Бухарина и Хрущева, не смогла своевременно разобраться и освободиться от их более позднего рецидива в лице Горбачева.
В 20-е годы у зажиточного крестьянства, являющегося классовой основой идей Бухарина, очевидно, просто не было возможности коррумпировать партию с тем, чтобы сохраниться. Совершенно иначе позднее обстояло дело с дельцами «нового класса» частных предпринимателей «второй экономики». С тем, чтобы могли не только существовать, но и процветать в самом прямом смысле слова, нелегальные производства и торговля должны были заранее обеспечить себя благорасположением государственных чиновников и партийных функционеров разных рангов. Их попросту покупали. Причем, чем больше распространялись данные виды незаконной деятельности, тем шире и глубже становилась и способствующая им коррупция. В этой связи Симис вполне оправданно подчеркивает, что «ни одно нелегальное предприятие не могло быть вообще создано без содействия каких-либо подкупленных деятелей государственной администрации».
В 1979 году Гроссман выступил с докладом на заседании Совместного экономического комитета Конгресса США, посвященном состоянию советской экономики во время перемен. Его доклад назывался. «Некоторые заметки о незаконной частной экономике и коррупции». В нем отмечалось, что практика подкупов и взяток должностных лиц в СССР получила «самое широкое распространение — с наивысших до наиболее низких уровней служебной иерархии». Приводились и свидетельства бывшего советского прокурора о том, как, например, директор овощной базы просто был обязан «под страхом увольнения регулярно давать взятки определенным деятелям партии и представителям государственной администрации в районе, где проживал».
Представление о размерах коррупции на самых высоких этажах власти дают и некоторые из громких общественных скандалов, разразившихся в стране в 70—80-е годы. Особую известность среди них приобрели случаи крупных махинаций, в том числе и на самых высших государственных уровнях, связанных с производством и сбытом такого стратегического для советской экономики вида сырья как хлопок. В ходе расследований выяснилось, что некоторым представителям высшего руководства партии и государства соответствующих республик Удалось открыть вполне «законный» способ получения миллиардов рублей при помощи непомерно раздутых цифр отчетов о якобы полученных рекордных урожаях хлопка выше плановых заданий. Оказалось также, что для проведения столь широкомасштабных операций коррупционного характера соответствующим образом была обеспечена поддержка ряда других особо ответственных лиц в стране, якобы даже зятя самого Брежнева.
«Своим собственным почерком» отличалась практика взяток и подкупов в других союзных республиках. В Азербайджане, например, имелись случаи «откупа» прав на частную добычу и сбыт икры. В странах Прибалтики упор делался на частные производства рыбных деликатесов, в Киргизии — на мясо, и т. д.
Понятно, что ничего из этого никому не удалось бы «протолкнуть» без наличия определенной степени коррупции в партийных и государственных структурах. На практике коррупция достигала даже самых высших уровней управления страны. В этой связи Симис приводит нашумевший в свое время случай с так называемыми «заказами» Фрола Козлова, бывшего в определенный период чем-то вроде «правой руки Хрущева». После неожиданной кончины этого высшего руководящего функционера Ленинграда у него в сейфе вдруг обнаружилось множество адресованных ему пакетов и конвертов, содержащих драгоценности и пачки денег. Было доказано, что это «откупы» ряда дельцов Ленинграда за заступничество Козлова, направленное на прекращение имеющихся против них судебных производств, предпринятых вполне оправданно в связи с практикой незаконной экономической деятельности.