Потом смысл и содержание таких, получивших «новую жизнь» «новаторских понятий», становились объектом дополнительных объяснений и толкований со стороны особо «реформистски» настроенных маститых представителей интеллигенции. В результате такой «вторичной обработки» к 1988 году понятие «социалистический» уже почти полностью вышло из употребления… То, что действительно впечатляло у Горбачева, были не столько его «новшества» и «нововведения», сколько его способность придавать «гражданственность» совершенно чуждым марксизму-ленинизму идеям при помощи простой добавки к ним прилагательного «социалистический» или чего-нибудь другого в этом роде. Через год-два эти добавки просто становились лишними, но выше упомянутые немарксистские понятия и идеи уже воспринимались без каких-либо особых возражений».

Такими впечатлениями делится и Лигачев в своей книге.

После 1987 года Яковлев уже совершенно открыто работал против социализма. Под его руководством и при его личном участии установка о «мирном сосуществовании» как о форме борьбы против капитализма всеми силами и средствами, кроме военных, приобрела уже совершенно иной смысл в духе якобы «обязательных для всех» в условиях современности так называемых «общечеловеческих ценностей».

Сам процесс «поиска» и «запуска в обращение» данного понятия, похоже, тоже не лишен довольно большой степени преднамеренности. Так, например, в изданной еще в 1943 году в Нью-Йорке книге Г. Селсама «Социализм и этика» отмечается, что, по Ленину, такие классовые ценности рабочего класса как солидарность, сотрудничество, дружеская взаимопомощь, единство и др. будут обретать общечеловеческую, универсальную стоимость и станут общепринятыми по мере того, как общество социализма будет становиться уделом преобладающей части человечества и будет ею воспринято. При этом Ленин специально указывает на то, что рабочий класс особенно заинтересован в становлении такого вида этики, которая будет одновременно как классовой, так и общечеловеческой — в том смысле, что будет полезной и охватит непосредственно или в перспективе всех людей на земле.

Однако в интерпретациях Яковлева и в политической практике Горбачева идеи «универсальных, общечеловеческих ценностей» приобретали смысл и значение прежде всего как средство оправдания проводимого им курса все более откровенного, тесного сговора и союза с силами империализма. Очевидно, во имя тех же самых целей и «социалистическая демократия», первоначально объявленная «знаменем» перестройщиков, вскоре после этого была заменена просто «демократизацией». С тому же она подразумевалась исключительно в виде способа ограничения общественного влияния и политической роли Коммунистической партии.

В том же духе в конечном итоге и сам социализм стал всего лишь «социалистическим выбором». Причем речь шла уже далеко не об отдельном и реально существующем общественно-экономическом строе и этапе общественного развития, а всего лишь о проявлении некоего «общего стремления» к социальной справедливости.

Аналогичным способом и реально достигнутая степень уменьшения международной напряженности и установления атмосферы безопасности и взаимовыгодного сотрудничества между социалистическими и капиталистическими странами в Европе, каким-то чуть ли не магическим способом были объявлены… вехами некоего «общего европейского дома». Хотя на деле все это стало возможным преимущественно вследствие возрастающей роли системы социализма во всем мире, неуклонно нарасщивающей свои силы и потенциал за счет самоотверженных усилий и труда своих народов.

А понятие типа «общеевропейского дома», как справедливо замечает в своей книге Джерри Хью, «кроме общей озабоченности в сохранении мира, в обязательном порядке предполагает также и наличие гораздо большей степени общности взаимных интересов, взаимовыгодной торговли и ряда других подобных форм сотрудничества». К сожалению, достижений такого рода в Европе, да и во всем мире не было как тогда, так и теперь. (Заключение такого рода содержится в книге Джерри Хью «Демократизация и революция в СССР 1965–1990 гг»., изданной в 1997 году Брукингским институтом в Вашингтоне, который часто привлекается к непосредственному обслуживанию политических интересов администрации США.)

Таким образом, как рассказывает о том же в своей книге и Лигачев, не торопясь, но исключительно систематически и постепенно менялись как слова и понятия, так и само содержание всех прежних основных политических, экономических и международно-стратегических доктрин партии и государства. Всевозможной словесной эквилибристикой их просто переворачивали «наизнанку». В своем исследовании о развале Советского Союза и мемуарной литературе на эту тему (опубликованном в издании «Евро-Азиатские исследования» за март 1997 года) авторы М. Эльман и В. Канторович пишут следующее: «По всей видимости, шла настоящая война против официальной идеологии… Причем она началась задолго до того, как в партии были приняты на сей счет радикальные решения». (22)

И действительно, еще с начала 1987 года, находясь все еще в меньшинстве в составе тогдашнего Политбюро (настроенного в общем-то на реформистский, но далеко не ревизионистский лад), Горбачев и его сподвижники (первоначально не без некоторых рисков для себя) приступили к активной подмене основного идейного содержания «перестройки» уже совершенно иной, «новой», преимущественно «антисталинской» направленностью. В этой связи журналист из США Роберт Кейзер пишет в своей книге о Горбачеве (1991 г.) следующее:

«Несомненно, Горбачев, Яковлев, Шеварнадзе и работающее на них были изобретательнее и энергичнее своих противников… В действительности, с конца 1986— начала 1987 гг. Горбачев и его союзники в партии и в кругах интеллигенции просто стали вести себя подобно мальчикам, которых пустили в кладовую с фарфоровой посудой и дали им возможность ломать там все, что попало, с тем, чтобы наслаждаться самим звуком своих действий». При этом весьма показательным было то, что вся эта активность, осуществляемая преимущественно средствами массовой информации, происходила в обстановке удивительной координации с информационнами системами Запада и их постоянно аккредитованных представителей в Москве. На это обстоятельство, между прочим, еще в свое время неоднократно обращал внимание и Лигачев.

Так, например, главный корреспондент газеты «Нью-Йорк тайме» Дэвид Ремник казался как будто бы постоянно «подписанным» на встречи и интервью с Яковлевым. Немудрено, что мнения и позиции последнего регулярно появлялись в известной в то время серии «Обзоры и репортажи у могилы Ленина». Без сомнения, сам Яковлев за время своего столь долгого пребывания в Северной Америке тоже успел очень хорошо оценить чрезвычайно могучую роль данной газеты в формировании общественного мнения этой части мира.

С течением времени на общественные настроения в СССР все больше стали влиять проблемы экономического развития. Очевидно, это совпало и с той повышенной ролью, которую предстояло сыграть в разворачивающихся процессах уже открытого антисоциализма, антисоветизма и антикоммунизма все более усиливающимся секторам и группам преимущественно нелегальной до тех пор «второй экономики». В этой связи А. Джонс и В. Москофф отмечают в своей книге «Возрождение духа предпринимательства в Советском Союзе» (1991 г.), что разные виды кооперативных предприятий, особенно широко распространившиеся в сфере торговли и некоторых видов потребления и услуг, за весь период существования Советского Союза являлись совершенно законной формой собственности, действующей и полностью нормальной частью всей его экономики. Через кооперативный сектор проходила, по крайней мере, четверть всего объема торговли страны. Однако в 1987 году в этой сфере произошли важные перемены. Вот что пишут по этому поводу вышеупомянутые авторы:

«Преобладающая часть так называемых «новых кооперативов», появившихся после принятия в 1987 году «Закона о профессиональной трудовой активности», в действительности не имели ничего общего с известными до тех пор кооперативными предприятиями. В действительности вряд ли тогда вообще в Советском Союзе было много людей, которые поверили тому, что они вообще являлись кооперативами. Они были полностью частными предприятиями, которым придали «законную» видимость полноправных звеньев социалистической экономики. А когда появилась возможность уже вполне легального функционирования, то, соответствующим образом, произошел и настоящий «поворот» — как в масштабах, так и в самих целях деятельности «второй» или «альтернативной» экономики.