По оценке тех же авторов, преобладающее большинство таких лжекооперативов в действительности было просто преступными организациями. А в своей статье «Экономический и политический кризис в СССР» (опубликованной в августовском выпуске за 1991 г. журнала Political Affairs) экономист Виктор Перло отмечает, что «если к концу 1988 года у «кооперативов» насчитывалось около одного миллиона рабочих по найму, то всего через год их уже было миллионов пять».

Такое столь ускоренное и бесконтрольное разрастание «второй экономики» самым ощутимым образом способствовало дальнейшему развитию складывающейся тенденции широкого перехода к «рыночной экономике». Заодно все это являлось значительной помощью усиливающейся антикоммунистической и антисоветской оппозиции и дополнительно подрывало общественное доверие к КПСС как к партии, способной защитить социализм и его социальные завоевания. В этой связи Грегори Гроссман подчеркивает, что, кроме всего прочего, для многих людей «вторая экономика» являлась как бы живым примером возможности существования иного способа хозяйствования, «отличного от уже известной им системы обобществленной экономики с ее способами единого планирования». (Об этом подробно говорится в исследовании Гроссмана о развитии в СССР так называемой «второй экономики» в сборнике «Экономические реформы в мире социализма», 1989 г.)

Все это на практике превратило «вторую экономику» в исключительно важную составную часть тех материальных структур общества, которые чрезвычайно энергично способствовали развертыванию разрушительных политических процессов в стране. Катализатором данных тенденций стал пленум ЦК КПСС в январе 1987 года. Как указывалось в информационном сообщении по этому поводу, «на рассмотрение пленума внесен вопрос «О перестройке и кадровой политике партии». С докладом по теме выступил генеральный секретарь, было принято и соответствующее постановление.

Роль данного пленума во всей последующей истории партии и советского государства оказалась прямо-таки роковой. По сути дела, основным содержанием его работы стал лозунг «За демократизацию». В действительности же это явилось началом уже наметившегося процесса полного отстранения КПСС от реальной политической и экономической власти. Сам факт, что время созыва пленума откладывалось три раза, можно считать довольно веским свидетельством существенных разногласий в среде высшего руководства по обсуждаемым вопросам.

По мнению Джона Б. Дэнлопа, которое он высказывает в книге «Конец Советской империи и возрождение России» (1993 г.), основной смысл выступлений Горбачева на январском пленуме сводился к разрыву со всем, что считалось содержанием его политики за прошедшие два года после его прихода к власти. Причем, как подчеркивает Дэнлоп, поведение генерального секретаря в то время отличалось «исключительным самомнением и уверенностью». На пленуме Горбачев сделал ряд предложений об изменениях в организации политической жизни. Предлагалось, например, выдвигать больше одного кандидата на пост первого секретаря партии на областном и республиканском уровне. Предусматривался также «открытый отбор людей и выдвижение беспартийных» на высшие посты управления страной. Предлагалось ввести тайное голосование на общих собраниях предприятий при выборе руководителей разных уровней. При этом Горбачев связывал мотивы своих предложений с имеющимися недостатками и слабостями социалистической демократии. По его мнению, они прямо становились тормозом предлагаемых им «реформ».

Второй человек в партии Егор Лигачев тоже считал, что последствия предлагаемых Горбачевым перемен окажутся в самом прямом смысле роковыми. Но, в отличие от своего непосредственного начальника, он вкладывал в это слово совершенно иной смысл. По его мнению, процессы так называемой «демократизации» выходят за рамки всякого контроля и становятся просто неуправляемыми. Общество начинает терять свою стабильность. Повсюду распространяется и воцаряется идея «вседозволенности всего и во всем».

И все же на январском пленуме 1987 года Горбачеву не удалось добиться всего, чего он хотел. Из-за этого он сделал попытку провести решение о созыве внеочередной Всесоюзной партийной конференции раньше назначенного на 1990 год следующего съезда партии. ЦК отверг это предложение. Горбачеву, однако, все же удалось протолкнуть его на состоявшемся в июне 1987 года следующем пленуме, когда ЦК дал согласие о созыве Внеочередной конференции КПСС в июне 1988 года.

Как отмечает тот же профессор Дэнлоп, принятие такого решения было фактом чрезвычайной важности для всей дальнейшей стратегии Горбачева. Очевидно, центральное место в ней занимала изоляция и нейтрализация самого Политбюро, в котором ему так и не удалось добиться нужного большинства. В этих целях предполагалось перейти к уже совершенно другой системе высшего руководства, при которой он мог бы совершенно беспрепятственно проводить свои решения, практически в единоличном плане.

Другим элементом его стратегии была практика широкого распространения его речей и публичных выступлений, которые он делал в качестве генерального секретаря КПСС. Так, вскоре после пленума ЦК в июне 1987 года он выступил с большой речью, в которой говорилось о «состязательном начале» при выборах на руководящие посты в партии. Причем это выдавалось как уже чуть ли не одобренное и утвержденное положение со стороны внеочередной Всесоюзной конференции, которой еще предстояло состояться. Это, по заключению аналитика из известного Брукингского института в Вашингтоне Джерри Хью, являлось уже явным признаком предстоящего перевода основного центра власти от партии к структурам и органам государственного аппарата. «По всей видимости, Горбачев уже был твердо намерен заменить прежнюю партийную основу своей власти переходом к новой системе президентской администрации» — отмечает Хью в своей книге «Демократическая революция в СССР, 1985–1991 гг».

Вероятно, в марте-апреле 1988 года в высшем руководстве партии наметились весьма серьезные конфликты по всем этим вопросам. Многое из того, что происходило в тот период, так и осталось невыясненным до конца. Как непосредственные участники событий тех времен, так и обозреватели, пробующие их анализировать и комментировать, как правило, делятся довольно различными, подчас и прямо противоречивыми впечатлениями и мнениями о них. Разнообразие это таково, что подчас в нем просто невозможно разобраться или хотя бы создать себе сколько-нибудь убедительные представления даже о хронологической последовательности имеющих место событий.

Тем не менее, с весьма высокой степенью уверенности все же можно определить как главную направленность тогда происходящего, так и основное значение и смысл последствий его. И на этом, как ни странно, во многом сходятся заключения даже ожесточенно спорящих друг с другом авторов и комментаторов.

Первая из таких общих оценок относится к месту и роли в политических планах Горбачева назначенной на июнь 1988 года Внеочередной всесоюзной конференции КПСС. Здесь практически все мнения сходятся на том, что с ней был связан довольно резкий рост напряженности в кругах высшего руководства партии. Сам процесс подготовки повестки дня и проведения конференции на деле обернулся фактором длительного обострения назревающего политического кризиса.

На поверхности однако чуть не единственным проявлением всего этого развития явилась… известная дискуссия вокруг публикации 13 марта 1988 года в газете «Советская Россия» письма преподавательницы Ленинградского политехнического института Нины Андреевой под заголовком «Не могу поступиться принципами». Содержание этой публикации, как правило, занимает центральное место во всех анализах политического кризиса и разрушения системы социализма в тогдашнем СССР. Весьма показателен в этом отношении изданный в 1995 году сборник Александра Даллина и Гейла У. Лапидеса «Советская система — от кризиса к краху».

Что касается самого письма Нины Андреевой, то в нем критиковались некоторые из особо пагубных последствий политики и практики так называемой «гласности» на идеологическую и мировоззренческую систему советского общества. По сути дела, оно выражало всего лишь одну из имеющихся точек зрения по этим вопросам. Так что, скорее, следовало бы удивляться тому, как вообще одна из тогдашних центральных советских газет могла уделить такое большое место столь пространному и обстоятельному материалу. Еще удивительнее было то, что появление в печати письма во всех отношениях рядовой советской гражданки, не занимающей к тому же абсолютно никакой политической должности, даже на самом низовом уровне, могло вызвать (в условиях «гласности»!) настоящий политический кризис в кругах самого высшего руководства все еще могущественной в политическом и военном отношении страны тогдашнего мира…