Мстиславцев не ошибся. Ильин и подпевал, и подливал, как-никак он был хозяином, но отвальная напомнила ему обед у Азимова, только без знаменитого плова. Тогда он сбежал, а теперь бежать было некуда, тогда он клялся Ларе, что начнет новую жизнь с понедельника, а теперь понедельник начинался завтра. И как военачальник, которому предстоит битва, он ждал подкрепления — письма от Лары. Но письма не было.

Он уже привык к окошечку «До востребования», и к тихой очереди, и к молоденькой почтарше, причесанной под «колдунью» и работавшей возмутительно медленно. «Колдунья» начальственно требовала документы, брезгливо кривила аленький ротик, и все покорно ждали, что она шлепнет на прилавок — письмо или пустой паспорт. И казалось, что там, в этих ящиках от «А» до «К» и от «К» до «С», находится что-то запретное. Ильин внутренне клокотал, но не решался шуметь, того только не хватает — привлекать к себе внимание.

— Ильин, имя-отчество?

— Евгений Николаевич…

— Вам пишут!

«Если завтра не будет письма, дам телеграмму», — решил Ильин. Прямо с почтамта он поехал в коллегию адвокатов и был без проволочек принят членом президиума.

— Поздравляю вас, Ильин, вы хорошо прошли, почти все «за», и даже были восклицательные знаки. Жаль, что наш председатель в отпуске… Особенно запомнилось выступление Василия Игнатьевича Штумова.

Ильин промолчал.

— «Мой студент» — это для такого человека, как Штумов, много значит. И хорошо сказал Аржанов, как всегда красочно…

— Да удивительно. Мы совсем не знакомы.

— Ну, за вами стояли сильные люди!

Ильин нахмурился:

— Как это понять?

— Очень просто. Со мной, например, беседовал Касьян Касьянович, и я, конечно же, обещал поддержать. Чем вы недовольны? Не каждого ценят так, как вас там ценили! Ну, к делу: консультация в Старокривинском переулке. Устраивает?

— Как прикажете, — сказал Ильин, чувствуя себя задетым. Начинать с протекции — вот уж чего он не ожидал.

— Не забудьте, — сказал член президиума мягко, — что вы теперь и мой протеже.

— В студенческие времена я в этой консультации проходил практику, и мне приятно…

— Значит, заметано. С Федореевым я еще вчера говорил. Он там заведует.

Подумать только — та самая консультация! До сих пор не забылось студенческое лето… Чем он там занимался? Кажется, ничего существенного, бумаги подшивал, а осталось какое-то удивительное ощущение причастности к делу. И еще фотография Штумова, подаренная Ильину: «От твердо уповающего…» На что он мог уповать тогда? На фотографии Штумов выглядел библейским пророком — величественная борода, огненный взгляд, — а был он человеком простым, общительным, любящим молодежь, любящим пошутить, посмеяться и, кажется, одного только не прощающим — неискренности. На это у него был абсолютный слух.

Та самая консультация! Но узнать ее мудрено. Тогда это был крошечный флигелек, осевший от времени, напротив полуразрушенная церквушка, во дворе какой-то склад, машины, подводы, пахнет стружкой и водочкой, неловко перед людьми…

Но и следа не осталось от старого флигелька. Построен новый дом. Напротив золотые купола — церквушка-то оказалась настоящим сокровищем. От троллейбусной остановки сюда можно пройти и переулком, и новым парком, — беседки, розарий…

И все-таки Москва есть Москва: несколько старых домов повалили совсем недавно, и теперь консультация оказалась в центре строительной площадки, так что с одной стороны благостный экскурсионный репродуктор, а с другой — диспетчер дает указания механизаторам на вполне современном и весьма вольном русском языке.

Федореев встретил своего нового адвоката ослепительной улыбкой. (Благодаря золотым коронкам заведующего консультацией прозвали «Все золото мира».) Ильин никак не мог вспомнить, где они познакомились — то ли на банкете, то ли на похоронах. Всего реже Федореев звучал в судах и всего чаще — на юбилеях и панихидах. К этому уже настолько притерпелись, что никто больше и не говорил: «Как адвокат Федореев — ничто», а просто знали, что он заведует то одной, то другой консультацией, благо в Москве их великое множество.

«Все золото мира» еще раз сверкнул улыбкой и постучал в стенку:

— Готова кабинка для адвоката Ильина?

— В очередь с Пахомовой…

— Вы, кажется, больше цивилист, так я о вас наслышан? — спросил Федореев. — И, полагаю, хотели бы начать с тех дел, которые…

— Я хочу начать с главного, — сказал Ильин и, приоткрыв дверь, показал на адвокатские кабинки. — Мой учитель, Василий Игнатьевич Штумов, говорил, что главное там…

— И совершенно справедливо, — подхватил Федореев. — Но! Но те времена, когда мы слушали курс Василия Игнатьевича, давно прошли, так сказать, канули в Лету. Тогда, действительно, адвокаты искали интересные дела там, — и он сверкнул своей золотой улыбкой в сторону кабинок. — Нынче же интересные дела ждут вас здесь, — и Федореев улыбнулся своей чернильнице. Но, кажется, он сам был несколько смущен остротой и поднял руки, словно сдаваясь.

— Начнем? — нетерпеливо спросил Ильин.

«Все золото мира» снова засверкал, и вслед за ним и Ильин вышел в приемную. «Колтунов Георгий Николаевич», — читал он на дверях кабинок фамилии адвокатов. «Слиозберг Михаил Владимирович», «Васильев Иван Петрович», «Пахомова Варвара Павловна»…

— Ваша напарница, — сказал Федореев. — Вы сами, надеюсь, договоритесь, кто в какую смену… — Он приоткрыл дверь в кабинку. — Прошу!

Крохотная комнатка. За столом пожилая женщина с резкими калмыцкими скулами, напротив нее ерзает сильно накрашенная девица.

— Немедленно закройте дверь! — сказала Пахомова.

— Но я хотел представить вам…

— Потом, потом, — сказал Ильин. — Послушайте, это же неудобно.

Федореев закрыл дверь:

— Честно говоря, характер у нашей Варвары Павловны…

— Я поверчусь здесь и сам потом познакомлюсь.

Вертеться ему пришлось недолго. Раскрашенная девица выскочила, и Пахомова кивнула Ильину.

— Вы там привыкли к своему столу. Ну, а у нас один на двоих. Правая сторона моя, левая — ваша. Есть еще ко мне вопросы?

— Есть. Почему вы со мной так разговариваете? В чем я провинился?

— Но Федореев вам, наверное, уже сказал, что у меня «нестерпимый» характер. О вас он сразу поведал: «А знаете, кто будет теперь работать в нашей консультации?»

— Очень остроумно. А не выпить ли нам где-нибудь по этому поводу кофейку?

— Если вы согласны лазать со мной по задним дворам, то через пять минут мы будем сидеть в «Солнышке».

В кафе Пахомова энергично пробилась к столику, за за которым уже обедали трое.

— Еще два стула, — скомандовала она официантке. — Знакомьтесь, ансамбль «Три мушкетера» — Колтунов, Слиозберг и Васильев. А это тот самый Ильин. Представьте себе, настолько демократичен, что сам предложил выпить кофе.

Мушкетеры торопливо закивали. Они сидели в большом процессе и сюда заскочили в перерыв.

— Ну как? — спросила Пахомова, весело оглядывая «ансамбль». — Люди не именитые, зато работящие…

— Ладно, Варя, — весело сказал Колтунов, и в самом деле напоминая своим атлетическим сложением Портоса. — Мишу Слиозберга в газете пропечатали, а ты говоришь — неизвестные солдаты…

— Вот как! Поздравляю…

— Да уж прямо есть с чем, — сказал Слиозберг, вероятно благодаря своим тонким усикам прозванный Арамисом. — Представляете, — обратился он к Ильину, — городишко, которого и на карте нет. А уж доехать по распутице — разве что вплавь. Ну, я поехал только потому, что старый клиент. Еду, ночую в Доме колхозника, утром судебное заседание, сто пятьдесят четвертая, судья, надо вам сказать, умнейшая женщина, ну и заседатели отнюдь не канделябры — вопросы и все прочее, все мои ходатайства удовлетворяют, ну и, словом, три года, и, представьте себе, без конфискации. Уезжаю в наилучшем настроении, а вдогонку — извольте, — он вынул помятую газету. — Сейчас я вам зачитаю…

— Седьмой раз, Миша, помилосердствуй, — сказал Васильев, который в этой компании, очевидно, был Атосом.