Я почувствовал едва ощутимое теплое дыхание и касание в левый уголок около губ. Затем Дентон потерся лбом о мою щеку, где наверняка уже через пару часов будет алеть синяк. А потом я закрыл глаза и впустил его язык. Таким образом, он уже был во мне. Но я знал, что для него этого никогда не будет достаточно - не настолько глубоко и интимно. Поэтому я отвечал и поддавался на каждое его прикосновение. И на какой-то совершенно сумасшедший момент мне показалось, что мы постоянная пара, уже несколько лет состоящая в отношениях. Любящие и знающие друг друга партнеры. И пока один еле живой вернулся с работы, другой старается доставить ему удовольствие в постели.

  Настолько дико и смешно. И так далеко, насколько меня еще никогда не уводила ни одна, даже самая безумная и невозможная фантазия.

  Но в наших движениях действительно была медлительность, очень похожая на сытую ленцу, словно впереди целая вечность, а под нами огромных размеров кровать. Мы пробовали друг друга мизерными, неспешными глотками, наперед зная, что это только раззадорит, но ни капельки не утолит жажду. Жажду, становившуюся все нестерпимее.

  Хотел бы я, чтобы это было правдой? Нашей реальностью? Но это было настолько безумно, что могло быть только сном.

  Матовые волосы в призрачном свете, льющемся из больших окон напротив. Уже впитавшийся в собственную кожу чужой влажный запах. Прикосновения, кажущиеся самыми необходимыми и единственными - словно не существовало всех тех, кто когда-либо был до него.

  И словно уже не будет после.

  Пристальный, но с каждым разом все более короткий взгляд серых, почти бесцветных глаз. Растушеванный зыбким светом профиль и чуть вдавливающиеся в кожу ногти по саднящей левой щеке.

  Когда Дентон вошел, я не почувствовал боли. До этого во мне были его пальцы, давшие достаточное время для того, чтобы привыкнуть.

  И захотеть большего.

  Пальцы Дентона заскользили по моему затылку, словно он пытался зацепиться или ухватиться. Он причинял боль, на которую мне сейчас было совершенно наплевать, потому что безумно хотелось дать ему эту опору, чтобы он продержался чуть дольше и окончательно не сорвался вниз - в свою собственную бездну.

  Его толчки были такими же плавными и размеренными, как и все движения. Он уносил меня, словно мутная вода, внезапно прорвавшая плотину и смывающая все на своем пути. Мне было сказочно хорошо и здесь он больше не был моим врагом. Его губы не ранили произнесенными словами, а доставляли чистое блаженство, и, казалось, на всем теле не было ни кусочка, где бы они не оставили свой след.

  Наше дыхание все чаще и болезненнее замыкалось в поцелуе, а где-то очень далеко продолжала звучать назойливая мелодия. Но это было в другой, прежней жизни, к которой мне пока, к счастью, не надо было возвращаться. К которой, мне хотелось верить, мы оба больше не имели никакого отношения.

  ***

  Последствия нарушенного мною собственного и одного из самых главных правил о личной жизни не заставили себя долго ждать.

  Все выходные я провалялся ничего не соображающим поленом на собственном диване, так и не добравшись до спальни и не расстелив кровать. Меня хватило только на (как мне хотелось верить) довольно тщательный душ, а потом я бездумно лежал и пялился в потолок, пока время пролетало удивительно быстро.

  К вечеру воскресенья я все-таки заставил себя что-нибудь найти в холодильнике и поесть, а так же сделать пару совершенно бесцельных кругов по квартире. Правда, я так и не смог найти свой мобильный, чтобы поставить будильник и проверить звонки. Все это время он подозрительно молчал, а у меня не возникало желания его искать. В сложившейся ситуации это не выглядело чем-то значительным и первостепенным.

  К утру понедельника я так и не разобрался в своем состоянии и настроении. В своих чувствах. Быть может для двадцати девятилетнего парня я вел себя слишком глупо и даже для себя самого неправдоподобно? Только в свете нового рабочего дня и разом выступивших на первый план обязательств, я не мог понять, как быть дальше. Тогда все было намного проще, а теперь неимоверно усложнилось. Или дело было в том, что во всем замешан наш финансовый директор? Самые запутанные узлы именно в тех местах, что так или иначе касались его.

  Определенно, все дело было в моей странной на него реакции. Прямо противоположной полярности, что била по нервам и заставляла задыхаться то от холодной ненависти, то от головокружительного восторга. И секс здесь был ни при чем. Почти. Или мне так отчаянно не хотелось признаваться себе в том, что в тот вечер я мог потерять и проиграть гораздо больше, чем свое самоуважение и принципы? Возможно, я просто боялся, что для него это был ничего не значащий, одноразовый трах или даже пунктик в пространном плане мести? Боялся быть использованным и, одновременно, слишком серьезным. А замыкало все это осознание того, что по-другому просто быть и не могло.

  Поэтому я старался вообще не думать о Джейси Дентоне или его дальнейшей реакции. Ничего хорошего это занятие все равно не предвещало. Даже от одного имени меня передергивало как от горького противопохмельного средства. Хотя я и не злился. Вообще старался ничего не чувствовать, оставив все определения на потом. Мне оставалось только надеяться, что стоит мне его увидеть, как на интуитивно-рефлекторном уровне все мои шипы выйдут наружу, и я смогу себя повести как ни в чем не бывало. А уж в том, что он так же, как и я, не захочет афишировать произошедшую ситуацию, я все-таки не сомневался. Хоть он и был больной на всю голову гадиной, но не до такой степени, чтобы это как-то помешало работе и отношениям в коллективе. К счастью, для нас обоих подобный скандал в издательстве являлся табу.

  Но несмотря на то, что все эти доводы казались довольно разумными и хоть сколько-нибудь утешающими для моих и так изрядно пострадавших чувства собственного достоинства и самоуверенности, я так же помнил, что в последний понедельник рабочей перед отпуском недели, непременно предстоит одно из заключительных собраний, на котором присутствие Дентона было само собой разумеющимся, в то время как мое "наличие" лишь предполагалось, но отнюдь не было обязательным. Никогда не играя первую скрипку, я всегда мог сослаться на какое-нибудь срочное поручение от Гая, либо неотложные дела в переговорах с одним из своих авторов.

  И я совершил один из самых детских и смешных проступков, на какие не осмеивался еще со времен младшей школы, сам же первый поразившись собственной наглости - нарочно сел не на ту ветку метро, чтобы приехать с опозданием. И от этого "малодушия" на душе почему-то стало как-то легко, а морозный воздух все так же приятно холодил лицо, заставляя поплотнее кутаться в надежный белый шарф, словно отгораживающий от остального мира и моего неминуемого появления на работе.

  В этот момент я искренне обрадовался, что в кармане привычно не лежит телефон, а машина осталась на стоянке компании. Мне нужно было еще чуточку времени, чтобы войти в привычную и удобную для себя и окружающих роль "взрослого мальчика".

  Опоздав на сорок пять минут, я как ни в чем не бывало поднялся наверх в лифте. Все было привычным и знакомым - от контуров золотистой металлической кнопки под пальцами до легкого звона, с каким услужливо разъехались в стороны двери. И пожалуй, единственной выбивающейся из обычного режима вещью было мое запланированное опоздание.

  С приветственной улыбкой дойдя до своего стола и со всеми поздоровавшись, я тут же нашел свой мобильный, судя по всему с вечера пятницы так и оставшийся лежать на столе.

  Двадцать пропущенных звонков с номера Магнуса и один от папы. Несколько сообщений. Кажется, больше никому я пока не был нужен. Может быть мне понаглеть немного подольше и спуститься в курилку?

  - Крис Новак! - пригвоздил меня к месту строгий голос нашего вечно занятого старшего редактора, и я заозирался по сторонам в поисках его источника.