Машина подъехала и мы следом за ним. Сразу же почувствовалось, что Мамай тут не просто так, а словно хозяин и барин.…Как только вошли, то он, пока я озираюсь, тем, длинноногим и красивым девкам:
— Позови мне Карася и Ваську! Живо! — это он той, красивой, кто в таком коротком платье, что ей и присесть нельзя.
Она стоит перед ним на цырлах и смотрит ему в рот, не в рот, а с благоговением…
— Что стоим? Живо, я сказал! А вы пока, останьтесь тут, мне надо кое — что перетереть на пару минут.…Ну, что стоим, Чита, живо!
— Ну, Евгений Мансурович, я же просила вас… Я не Чита, а я Кончита…
— Ладно, давай уже, нет, я кончить могу с вами, ну что ты копаешься, б….?
— Кофе или чай? — Это она к нам, спустя пару минут наклоняется и услужливо, пока я ничего не понимаю, так как отмечаю, как к нему в кабинет проходит какой-то молчаливый и худой парень, да крупная девушка. Так кто же тогда, Васька, если он Карась, это парень, тогда, кто она? Неужели же — Васька?
И уже осматриваясь по сторонам, замечаю, как на меня эти длинноногие существа уставились.…Потому как их по-другому и не назвать. Одна стоит, другую я поняла, как ее звать, Кончита, а вот ту, что так опасно наклонилась у нас на виду.… Смотрю, а у Мишки, даже чашка сползает на край блюдца, так он смотрит к ней, под такую коротенькую юбку, и не юбку ведь, а просто ведь, носовой платок!
— Чай пей! — это я тихо ему, — и хватит таращиться и глазеть, ты что, ног не видал? — это я ему так от ревности говорю сердито…
А из-за двери уже слышу, как Мамай… Ну, точно ведь, устроил свое любимое побоище.… И только и слышу его матюги.… А вот что он говорит и кричит, не пойму…Я вообще этот мат не воспринимаю никак! Пусть ругаются так одни не русские Мамаи, то их язык, а наш язык — русский!
И, несмотря на то, а я это вижу, как Мишке нелегко оторваться от созерцания этих волнующих созданий, он мне шепчет, над чашкой:
— Помоги мне встретиться с ним… — и кивает головой в сторону, откуда одни матюги, только и слышу.
— Подожди!
А потом стало тише и я уже что-то такое слышу, что могу вроде бы слышать, но не могу ничего понять. Он там говорил им о том, что хватит играть с какой-то там Дунькой Кулаковой, что пора уже империю какую-то раскрывать, что надо капнуть кому-то на жало и тогда уже какие-то карусели устраивать и что пусть для начала ландать начнет какая-то ландшовка.… А потом просто слышу набор слов и ничего не понимаю. Какая — то литавра и ее надо украсить у той ландшовки, что это будет делать лопушка какая-то и еще что-то такое же и подобное. При этом я вижу, как кое — что понимает Мишка!
— Это он, на каком языке с ними изъясняется? — спрашиваю Мишку. И снова, неведомое, но теперь уже эти слова от него, он поясняет, что тот, за дверью, он не говорит, он ботает с ними на фене…Черте что!
Наконец, дверь открывается и та девка сисятая, выходя к кому-то, но ведь точно не ко мне обращается:
— Лопушка, канай за мной…
Толкаю Мишку, идем мол.…А он мне, я сам, ты уже иди с той и подталкивает меня, чтобы я встала и следом за той, кто канала…Ничего не понимаю, хватаю его за руку и в дверь.…Как я его представила, не помню, но только Мамай, как я поняла, согласился его выслушать. А мне сказал, чтобы я канала следом за лореткой…
— За кем, за кем?
— Ну, за той б… — сказал, и тогда, наконец-то, мне становится все, понятно: кто она и кто такая лопушка и хорошо еще, что я не лоретка какая-то…
Ну, а потом, снова Дурдом! Какая-то ксявка и ей мне надо… Я не вытерпела и той, что меня привела в какую-то комнату, но явно в подвале, говорю:
— Все! Ничего не понимаю, говори по — человечески, понятно я говорю? А то…
Она так на меня как глянет из-под лобья, цепко и быстро смеряет взглядом.…Но ничего, согласилась, со мной говорить по-человечески и, слава богу…
Потом смотрины передо мной. Привели какую-то разодетую девку, и она мне, показывая на ней наколки, стала пояснять, что надо им нарисовать.
Первое, чему удивляюсь, что эти примитивные рисунки, можно сказать, что они похожи на детские, и нанесены на коже у женщины. Зачем? Ну, если уж так надо, как мне поясняет Васька, то пусть, хоть что-то похожее на нормальный рисунок.
— А то, что это? Разве же так надо рисовать руки?
— А как? Наивно спрашивает Васька.
Кстати, она именно и есть та самая, но не Васька она, как я поняла, а Васелина. Просила ее уточнить свое имя, а она мне как сказала, так я окончательно ничего не поняла. Вовсе она не Васелина и тем более, не Васька, а Катерина. А что, красивое имя и зачем же тогда этот Васька, это же мужское имя? Сказала ей, а она.…Потом меня все поражало то, что я видела.
Примитивные рисунки по всему телу и даже там, где та девка показала, совсем меня не стесняясь… Я старалась туда не смотреть, а все на рисунки, но.…Так мне только казалось. На самом — то деле, я впервые видела перед собой.… Да, именно ее перед я и видела!
Ее плоский и белый живот, с легким пузиком плавно переходил между ног…Стоп! Мне же надо было на это не смотреть! А то вы, чего еще обо мне подумаете? И эта такая примитивная бабочка, плохо изображенная, она совсем ведь нелепо, у нее раскрыла там свои крылья…
— Что не так? — спрашивает хозяйка, видя, как меня смущает…
— Нет! — говорю, краснея, — не так, надо ее рисовать…
— Вот и я так думаю! А если я так? Как ты думаешь?
— Все, все, пусть так остается — запричитала от того, что вижу, как она передо мной, раздвигает своими пальцами…
— Так, что еще? — говорю, а сама сгораю от стыда и…ой, мамочки!..
И вроде бы я уже отвернулась и склонилась над бумагой, но предательская рука не слушается меня и дрожит, никак не рисует нужную бабочку, которую я должна нарисовать, а не ту, что я видела у нее, в окружении ее гениталий.… И я, все никак не могу крылышки бабочки нарисовать, потому как, только линию веду, как самой все кажется, что я продолжаю изображать такие и вывернутые ее пальцами, но явно не крылья у бабочки …
— Все, я устала… Можно передохнуть?
И так, каждый раз! Потом мне приходится разглядывать у нее бедро, живот и.…Вот и снова я смущаюсь, потому что она при мне лифчик снимает и ловит свои обнаженные груди, говорит, напирая ими на меня…
— Вот тут, на левой литавре я хочу розочку и чтобы сосок посредине торчал, а вот у этой, хочу лилию и чтобы с нее капал сок. Так можно?
— Все можно, все.…Только, я не рисую на теле, я на бумаге все нарисую, а вы уже потом как-то сами перенесете, куда вам надо.…И потом, это же больно.…Как вы так можете?
— Вот, вот! — поддакивает Васька, — а что делать, я например… — и, оголяя предплечье, показывает уже знакомый рисунок, в пожатии двух женских рук и буквы: К.М. — Е.И, и под ними — дата.
— И что это? — наивно спрашиваю.
— А,…это я с подругой — Жекой чалилась, — и назвала дата.
— Ты уже сидела? Так сколько же тебе тогда было лет?
И ее ответ меня просто обескуражил:
— Как это, за что?
Откуда же мне было знать, что, во-первых, о таком не спрашивают, а, во — вторых…
— Может, бахнем по соточке, ты как? — И я, стараясь увиденное как-то пережить и расслабиться, неожиданно соглашаюсь. Правда, мне подали коньяк, но все равно я его впервые в своей жизни пью. Но так стало хорошо, что я.… Пока она сидит рядом, красиво закинув, ногу на ногу и курит, я так развязано начинаю ей что-то такое о себе говорить. …И мне бы надо помолчать, а я ей и такое! Наконец, она первая не выдерживает и мне:
— А ты прикольная! Это правда, что у тебя папашка профессор и ты с моим братом…
— С кем, с кем? Да я, никакого твоего брата даже не знаю…Ты меня с кем-то путаешь, наверное?
И то, что она говорит мне, то меня окончательно сбивает с толку, и я тут же замолкаю, а потом уже ей с догадкой.
— Так это твои, выходят инициалы К и М, это что же тогда получается, Катя Мансуровна, так что ли?
— А ты догадливая.… Знаешь что, а давай, поедем все вместе в сауну. Твою пачкотню отметить. Ты как, согласна? — и, не давая мне возразить, — Ну, вот и лады! Вставай и пошли к брату…