Я уже хочу было открыть рот, как инспектор перебивает меня.

— Правильно мадам! Именно им и надо сначала Ваши деньги, а потом Ваш поспешный отъезд, чтобы следы замести, только вот не получается новый сговор. Потому как одна из девиц тут же выслана была отцом в провинцию, а другая попала под домашний арест. Ну это все версии, мы их конечно же проверим так ли уж строго соблюдены обязательства обещанные мне отцом. Остается…

— Да, мадам Халида!

— Халида? — Повторяем все вместе.

— А мотивация такова: это обида и месть, желание свое доказать кто здесь есть кто! И потом, ей же не удалось получить свой гонорар за западню на танцполе в клубе, вот и налицо вам причина. Заодно и поколотить, физически, так сказать, воздействовать на Ваш скорейший отъезд. Все как мне кажется сходиться. Так мадам? И потом один из верзил, которого мадмуазель Мари героически решила своей сумочкой завалить он же известен нам давно, он также связан с клубом ночным. Как видите, все сходится, теперь надо действовать. Или Вы мадам-Руссо хотите все прекратить и домой улететь?

На меня все смотрят, а я и не знаю, чего я хочу! Мне, правда, уже давно надо домой, и я понимаю, что поступаю малодушно, но… киваю головой согласно.

— Да… Пора все заканчивать, достаточно страстей, к тому же они налицо. — Провела у Мари по лицу и продолжаю мысль свою. — Халиду Вам не взять в оборот, за ней, как я поняла, стоит клуб, мафия, а Вы же сами сказали, что даже господин президент Франции с ними никак, куда уж мне. Так что друзья извините, но мне пора закругляться. А Вам месье инспектор желаю спокойствия и хорошей пенсии, и, быть может, вот столечко от меня, Вам не помешает на старости лет? Да и возьмите на память портрет! И протянула ему фотографии.

Все стоят в недоумении и какой-то печали. Ну это понятно! Ведь они же не знали самого главного обо мне, о сокровище, что я носила в себе.

А я испугалась именно за нее, вдруг ей там досталось, а ведь ей-то за что?

Зачем мне все это: побоища, выяснения отношений, шантаж, разборки? Нет, я бы в другое время налетела не простила, но не сегодня, потому что я стала другой, и потом у меня же статус жены олигарха!

А деньги, да будь они не ладны!

Чем их больше, тем совсем не спокойнее, как я считала раньше, а все время чьи-то поползновения, посягательства и желание обмануть, их отобрать, вырвать, захапать, незаконно изъять. И потом вокруг этот обман, лесть. Я уже перестаю понимать кто с открытыми намерениями, кто с подлостью, кого отгонять, кого приближать, где искать понимания, уверенности?

Неужели же Халида, рассуждаю, которой я так понравилась, которая на меня даже в своем доме позарилась, что она такая влюбленная и открытая пошла против меня, покушаясь на мои деньги? Они-то ей зачем? Неужели она, когда так целовала меня, думала не обо мне, моих губах, зовущей груди, а о моих деньгах? Ну не верю я, не могу принять, не чувствую в ее поведении действий в отношении меня подлости, ухищрения, посягательства. Нет! Раз не чувствую, а, вернее сказать, что чувствую иное — желание ее мной обладать, потому не могу принять эту версию о ее злодействие. И не могу ведь даже сказать им об этом, не стану же я их переубеждать и потому еще, что чувствую в ней не равнодушную ко мне женщину…

Тогда кто же так поступает? Кто мне будет помогать разобраться во всем этом? Смотрю на них, да, ну и кто? Нет, никому не доверяю, только Мари.

— Простите господа. — Говорю. — Я что-то устала и хочу отдохнуть…А ты Мари, если можешь, то мне помоги немного.

— Ты знаешь Мари, только тебе об этом смогу сказать и то под большущим секретом. Не верю я в обвинения Халиды, не чувствую в ее действиях против себя угроз и последствий. И знаешь почему? — Смотрю на нее, а она отвернула лицо, не хочет даже смотреть мне в глаза.

Это еще почему? Она тем самым раздражает меня, и я ей в сердцах.

— Тебе что же не интересно?

— Нет.

— Что значит, это твое нет, не пойму? Тебе что же не интересно, о чем я по этому поводу, думаю и почему не могу согласиться с инспектором насчет обвинений в адрес Халиды?

— Нет, мне это не интересно…

Наступает тягучая пауза. Я смотрю ей в спину, серчаю, а она, как ни в чем не бывало, стоит и смотрит себе в окно. Что же все это значит, что? Потом она внезапно вдруг начинает мне говорить, и от того, что я слышу у меня просто дыхание перебивается.

— Первый раз я ее увидела на просмотре на презентации какого-то дизайнера. Мы тогда с подругой подрабатывали и помогали с гардеробом, вещами манекенщиц. Ведь я только поступила в Сорбонну после лицея, и мне так хотелось самостоятельно жить, самой во всем разбираться, тем более в моде. И так несколько раз подрабатывала и такую сторону негативную увидела, что потом еще подумала, а правильную ли я специальность выбрала?

Ведь как эти дефиле все красиво проходят на сцене, а то, что за кулисами там все совсем по-другому. Два три десятка надменных и капризных дам, которые не стесняясь, прямо при вас переодеваются все время, не обращая никакого внимания на окружающих, все время торопят, кричат, спорят из-за очереди выхода, из-за того кто раньше к визажисту, швее, парикмахеру, стилисту и все время кричат на нас, кто их обслуживает, и помогает. Я никогда столько грязных слов не слышала о себе как на этих показах. И так было до тех пор, пока не появилась она — Халида.

Я не знаю как она и что такое особенное делала, но ее харизматичная личность, воля, умение подчинить себе так подействовали, что в тот раз все они, эти мокрые курицы, замолчали, и только одна все никак не успокаивалась и продолжала особые права качать. Так она ее так срезала! И сразу же все они словно балерины в спектакле стали каждая на свое место и все вместе принялись за работу, как надо и быстро. Она как-то сумела на каждую так повлиять, что все они тут же признали в ней старшую, и что она говорила, тут же выполняли беспрекословно. Потом, правда, я узнала, что она одну такую гордячку так отхлестала по щекам, что та больше не возражала и даже не пикала, пока работала.

Остальные тут же ей подчинились, и вот однажды показ был какой-то с большим количеством смен одежды, и мы все запыхались, и снова вернулась та же атмосфера раздражения нашими действиями с последствиями. Опять на нас стали кричать, обзывать то коровой медлительной, то неуклюжей, неповоротливой и так бы и затюкали окончательно, но тут вмешалась она. Я как раз мимо нее проходила, и она ко мне обернулась, и спокойно так, мило, и чтобы все слышали.

— Девочка милая, помоги мне минуточку переодеться, дай свою ручку я обопрусь.

И сама тут же стала менять трусики, ей ведь на каблуках неудобно, и я ей помогала удерживать равновесие. Так она мне снова.

— А теперь помоги мне лифчик застегнуть, пожалуйста. — А потом.

— Спасибо деточка, ты такая молодец, я тебя давно заприметила и вижу, как ты стараешься! Легкая у тебя рука и пальчики нежные, так и помогай дальше…

Они все замерли и так и смотрели то на нее, то на меня, представляя что-то о нас. И это их как-то настроило по-другому и вовсе не против нас. Вот как она умела разрядить напряжение!

Потом я чуть не подралась из-за нее с костюмершей. Все выглядывала ее выход и хотела ей помочь, все ждала чтобы именно ей побыстрее все подготовить. И так раз, потом опять все повторилось, и она снова меня просит об интимном участии в ее прихорашивании. И каждый раз мне слова благодарности…Потом я, когда стала прощаться, учеба ведь, так она мне:

— А ты не забывай, приходи все равно на показы, я скажу и тебя пропустят, вот возьми мою карточку.

А потом она меня как-то на раут после показа и со мной рядом. Она высокая, взрослая, очень красивая женщина, а я не такая и к тому же еще девочка совсем неопытная — девятнадцатилетняя. Неопытная и юная, но принарядилась прилично и модно, так она меня разглядела и на танец пригласила с собой. А у меня голова закружилась, ведь как только я ее обняла, так уже сама словно не своя стала … Впервые ведь мне знаки внимания со стороны женщины и какой!