Цирк всегда стремился заполучить на манеж самые последние технические новинки. Так в цирковое искусство вошли велосипеды, мотоциклы, затем и автомобили. Постепенно пришла пора и летательных средств.

Как раз в 1929 году, когда Рикки появилась в цирке, гимнасты Эдер и Беретто создали свой вариант «Полета на аэроплане вокруг Эйфелевой башни». Гимнастическим аппаратом, на котором шла работа, служил обычный бамбук, соединенный с трапецией. Столь же традиционны были и трюки. Необычность номера заключалась в другом. Бамбук крепился к девятиметровой консоли, в свою очередь поднятой на двенадцатиметровую высоту металлической конструкции, напоминающей Эйфелеву башню. Вокруг этой башни вращалась консоль, увлекаемая пропеллером аэроплана, подвешенного с противоположной бамбуку стороны. Номер был создан как садовый аттракцион, но исполнялся и в цирковых помещениях. Правда, в этих случаях приходилось обращаться к зрителям за помощью. «Товарищи, во избежание длинного антракта, — говаривал, например, знаменитейший по тем временам арбитр чемпионатов шпрехшталмейстер И. В. Лебедев, более известный, как Дядя Ваня, — желающих приглашаем помочь установить Эйфелеву башню!». Зрители охотно откликались, для них помощь «циркачам» была удовольствием.

Но, конечно, номер, из-за громоздкости аппаратуры занимающий целое отделение, требовал для своего самого обстоятельного показа куда меньше времени, чем уходило на его подготовку и разборку.

Следующим этапом освоения цирком летательных средств стал номер на ракете или, как тогда говорили, на «воздушной торпеде». Ее сигарообразный корпус крепился к куполу цирка стержнем, идущим из центра торпеды, и вращался в горизонтальной плоскости. У хвостовых стабилизаторов подвешивался двойной бамбук. Благодаря ему гимнасты Дуглас (под таким псевдонимом Валентина и Михаил Волгины выступали в 1934 году) кроме вольтижной работы получили возможность синхронно исполнять на вращении друг под другом всевозможные флажки и оттяжки. И хотя радиус перемещения бамбука был в этом случае значительно меньше, чем у Эдера — Беретто, но уже сам факт отсутствия под вращающимся аппаратом подпорки с манежа делал номер Дуглас более романтичным и подлинно воздушным.

В 1937 году Алексей Бараненко сконструировал и построил небольшой биплан, самолетик того типа, который летчики ласково именовали «этажерками». Аэроплан этот мог разгоняться по манежу, подняться в воздух и летать кругами над зрительным залом. Потом, как и положено самолету, он снижался, касался колесами опилок и долго бежал вдоль барьера, гася инерцию полета. Как настоящим самолетом, им управлял сидящий в кабине «пилот». Как у настоящего самолета, у него оглушительно ревел мотор. Как от настоящего самолета, от него исходил едкий запах бензина и выхлопных газов. Впрочем, он и был настоящим самолетом. Только связывающий его с центром купола трос, длина которого регулировала радиус полета аэроплана, и делала его цирковым аппаратом. Подчеркивая эту подлинность самолета, Бараненко с партнером работали не в традиционных гимнастических костюмах, а так же как Эдер — Беретто, в летных комбинезонах и даже шлемах. Номер Бараненко был предельно достоверным воспроизведением в цирковых условиях мечты о полете.

И все-таки новаторское значение этих номеров исчерпывалось фактом вращения аппарата. Ведь сами аппараты были лишь различно декорированной модификацией штамберта, с большим или меньшим радиусом вращения, так как вся трюковая работа велась не на них, а под ними, на тех же традиционных ловиторке, бамбуке, трапеции.

Безусловно, вращение придавало самым простеньким трюкам особую эффектность и выразительность. Но оно же делало невозможным исполнение больших маховых обрывов, а именно в этом Немар не имели себе равных среди гимнастов. Жоржу и Рикки изрядно надоел силуэт «абажура», но и мысль об использовании для воздушного циркового аппарата облика какой-нибудь реально существующей летательной конструкции казалась банальной. Хотелось найти более обобщенную поэтическую форму.

После долгих раздумий, споров, случайных вариантов, неумелых набросков Жоржа, тщательно нарисованных эскизов приглашенных художников, бесконечных чертежей конструкторов родилась наконец мысль о луне.

«Гимнасты на Луне» — уже в одном этом названии слышался артистам отзвук поэзии. Но подлинно поэтической конструкцией должен был стать сам аппарат.

Представьте себе двухсполовинойметровый круг из сверкающего металла, в левую половину которого вписан улыбающийся профиль луны. Две тонкие хромированные стойки, к которым крепилась рамка, и сама рамка настолько незначительны были по своей массе рядом с дюралевым корпусом лупы, что просто не воспринимались глазом. Зрителю казалось, что гимнасты действительно примостились на серпе полумесяца.

Вот какой аппарат был наконец изготовлен летом 1937 года в Нижнем Новгороде, переименованном уже к тому времени в город Горький. Делали его на заводе «Красное Сормово». Как Жоржу удалось уговорить заводскую дирекцию принять заказ, как сумел он привлечь инженеров к разработке, конструкции, как добился, несмотря на режим строжайшей экономии, получить разрешение на дефицитные дюралюминиевые сплавы и цельнотянутые трубы из недавно появившейся тогда легированной стали, навсегда останется тайной его организаторского таланта. Известно только, что пропадал он на заводе целыми днями, прибегая в цирк к самому выходу на манеж.

В цирк «Луну» доставили в ящиках, изготовленных со щегольской тщательностью, словно коробки для хирургических инструментов.

После Горького предстояло ехать в Москву. Более благоприятных условий для выпуска номера трудно было и придумать. Все складывалось на редкость удачно.

Но тут опять случайность вторглась в жизнь артистов и разрушила их надежды и планы. Жорж во время работы повредил колено, порвал мениск. Увезла его с представления «скорая помощь». Потом он отлеживался дома. Все вроде бы обошлось. Но от гастролей в Москве пришлось отказаться. Поехали в Сочи лечиться. Жоржу рекомендовали Мацесту.

Конечно, это только считалось, что «лечиться». В Сочи Немар работали. Ни сам Жорж, ни Рикки не придавали серьезного значения травмам. И у нее и у него часто бывали ушибы и растяжения. На подобные вещи в цирке не принято обращать внимания. Просто в Сочи Жорж, работая, как обычно, ездил в Мацесту принимать ванны. И тогда Рикки тренировалась одна или загорала на пляже.

В те годы берег Черного моря не был еще столь цивилизован, закован в гранит и перенаселен, как в наши дни. Все было проще, естественнее, ближе к природе. В сочинской бухте вместе с отдыхающими постоянно ныряли дельфины, а на пляже в Севастополе под топчанами бегали морские свинки.

Цирк в Севастополе стоял на самом берегу моря. Дули сильные ветры, и шатер шапито ходил ходуном. Однажды, когда во время вечернего представления Жорж крутил Рикки, лежащую в балансе на трапеции, внезапно погас свет. Ветер порвал провода, как выяснилось позже. Зрители ахнули. В абсолютной темноте Рикки не растерялась, мгновенно взялась руками за веревки, села. И Жорж, хотя его рот был занят зубником, «помычал», дал знак, остановил трапецию. Когда снова зажегся свет и зрители увидели, что артисты живы и сидят на аппарате, зал просто взорвался шквалом аплодисментов. «Было полное впечатление, что мачты рухнули», — уверял за кулисами давнишний друг Жоржа, прекрасный музыкальный эксцентрик Н. И. Тамарин.

Цирковой костюм Николая Ивановича был по-клоунски элегантен: клетчатый пиджак, застегнутый на большой крючок. Так же озорно проходило и все его выступление. Он сыпал прибаутками, играл на различных музыкальных инструментах, а в финале, в образе и в характере исполнения известного скрипача Яна Кубелика, имитировал свистом какой-нибудь классический скрипичный концерт. Безупречная музыкальность Тамарина в сочетании с комизмом его поведения на манеже произвели на Жоржа сильное впечатление, и он загорелся идеей сделать второй номер эксцентрического плана, в котором кульминацией должен стать шуточный дуэт на двух трубах. Сам он довольно прилично играл на духовых инструментах и заставлял Рикки дуть в трубу, уверяя, что раз она знает ноты и играла на рояле, то с трубой тем более справится. Выучить нужно было только одну вещь. Трубу давал Тамарин. Рикки деваться было некуда, она старательно дула все свободное от воздушных репетиций время на радость хозяйке и соседям.