С каждым словом Оберфота Лазар всё больше хмурился, но тот не обращал на это никакого внимания. Все знали, что Франку плевать на всё, кроме статистики раскрываемости.

– Стайлер не виноват, – проговорил Бергот хмуро. – Он не убивал Астайле.

– Та-ак, – недовольно протянул Оберфот, усаживаясь в кресло и напуская на себя недовольный вид. Он терпеть не мог, когда лучший сыщик его отдела выдавал подобные заявления, после них у Франка, обычно, начинались неприятности с вышестоящим начальством. – Объяснись-ка.

Лазар со вздохом пожал плечами.

– У него не было мотива. Астайле оставил огромное состояние, которое получит его кровный брат и его невеста Элис Паркер. В нашем деле она проходит по фальшивым документам, как Сьюзи Крам. Я уверен, что это она убила Рауля. У неё был доступ к мелликтину и мотив. Её не было в холле борделя, пока все возились с пьяным охранником, так же как не было там Стайлера. А нож она могла подкинуть Оржу, когда отвозила его домой...

– Погоди-погоди, – раздражённо прервал Франк, спешно доставая из стола какую-то бумагу и протягивая её Берготу. – Узнаешь? Это твой отчёт?

Лазар про себя прочёл текст. Да это был тот самый злосчастный отчёт, который он не собирался отправлять никогда, но роковая случайность всё решила за него.

– Да. Мой, – тихо ответил Бергот, понимая, что проигрывает эту битву даже не старичку Оби, а жалкой бумажке, написанной собственной рукой.

– И что мне, по-твоему, делать с этим? – укорил его Франк. – Пойти начальству и сказать: «Ой, извините нас, глупых, мы тут слегка ошиблись, но вы нас премии не лишайте – мы знаем, кто настоящий преступник. Может и поймаем». У тебя есть улики против Сьюзи Крам?

– Пока нет, но…

– Разговор закончен. – Франк сердито нахмурился, достал из кармана платок и утёр им свою блестящую лысину.

– Стайлер не убивал, – после некоторого молчания ровно проговорил Бергот, сверля Франка упрямым взглядом. – У него непереносимость к крови. Назначьте медэкспертизу.

– И отпечатки пальцев на ноже тоже не его, – язвительно продолжил Оберфот. Он вздохнул, выхватил из рук Лазара бумагу и угрожающе потряс ею в воздухе. – Я даю тебе сутки, Бергот, чтобы предоставить мне серьёзные улики против Крам, потом не обессудь. И без того потакаю тебе постоянно. А это, я пока придержу. Если завтра к вечеру у меня на столе не будет улик против этой Сьюзи, я передаю дело в суд как есть – и точка. Стайлер – убийца, из ревности, зарезавший своего любовника – это мотив. В доме обнаружили нож с его отпечатками пальцев – это основная и веская улика. Так что давай – успокойся, и иди-иди, - Оберфот кивнул на дверь, – пожинай плоды славы.

– Только последний идиот станет прятать окровавленный нож у себя дома. Господин Оберфот…

– Иди – я сказал. – Франк показательно вытащил из стола какую-то папку с бумагами, напуская на себя деловой вид, и принялся их якобы читать. – До завтра до семи вечера тебе срок…

Лазар покинул кабинет начальника в угрюмом молчании. Как жаль, что есть на свете такие люди, которым неважна истина, которые пекутся только о собственном покое и благополучии. Им всегда безразлична судьба других, и они с цинизмом смеются над убогими, бедными и ложно обвинёнными в преступлении, лишь бы беда всегда обходила их самих стороной. Старичок Оби был такого сорта человеком. Лазар твёрдо решил, что послезавтра подаст в отставку. Но пока было рано сдавать последний рубеж! Бергот нашёл в своем рабочем столе фотографию Крам, подшитую к делу, на глазах изумленного Мориса оторвал её и, сказав тому, что едет в банк, помчался к выходу. Он побывал в трех банках, в которых хранились деньги Рауля Астайле, опросил девятнадцать человек, пока один из кассиров не опознал Сьюзи. «Она интересовалась счетами Астайле в конце августа», – сказал Август Мирс – пожилой, худощавый мужчина с отличной памятью и цепким взглядом. Это была победа – маленькая, ничтожная надежда, но для Лазара очень важная. Жаль, только Оржа нет рядом.

Этим холодным декабрьским вечером двадцать девятого декабря Бергот сильно напился – сделал он это дома, в гордом одиночестве, под томный баритон Эмина Агларова – его бархатный голос из динамиков компьютера пел:

You may be the only love

I had ever known

And it's got to last forever…

Things were wrong and now it's over,

Your love is gone though mine

Is still around…

Как много в этой песне звучало правдивых слов! Сколько тоски и боли в этом: «Всё пошло не так и вот итог: твоя любовь ушла, хотя моя по-прежнему со мной…» Лазар усиленно заливал свою тоску виски. «Дже́месон» со льдом решил все проблемы менее чем за полчаса. Все, кроме одной. Стоило Лазару закрыть глаза – и он тут же мысленно видел синие полосы на шее Стайлера, а воображение подкидывало картину того, как из-под ног Оржа выскальзывает табуретка. И Бергот никак не мог перестать думать о том, что чувствовал его возлюбленный в тот момент, что переживал, если жизнь для него оказалась хуже смерти. Возможно, именно предательство Лазара поставило последнюю точку в его горе, но Бергот знал, что не предавал, не подставлял, не хотел такой участи для Оржа! Просто так получилось, и рок решил за них.

В половине шестого утра у Мориса Дика, что крепко спал в своей широкой постели, зазвонил телефон, и прежде, чем он спросонья нащупал трубку на прикроватной тумбочке, Берта капризно застонала. Она перевернулась на другой бок, накрылась одеялом с головой, проворчав что-то о том, что это никогда не закончиться, а Морис просто поцеловал её в макушку. Конечно, за последние десять лет его жена пополнела, но она по-прежнему осталась его лучшим другом, и Дик любил её всей душой.

– Спи, дорогая, – сказал он, нажимая кнопку входящего на сотовом и прикладывая трубку к уху. Он старался говорить как можно тише: – Бергот, ты спятил? Пять утра.

Лазар улыбнулся тому, что оказался прав: радости и энтузиазма у людей в такое время суток в принципе не бывает.

– Вставай, приятель. Я тут узнал, что наша птичка улетает через три часа. Надо успеть перехватить её до того, как она сбежит, – немного несвязно проговорил Бергот. – Я жду тебя у подъезда. Зубы можешь не чистить. Я не чистил.

В трубке воцарилась долгая пауза, во время которой Лазар расслышал, как Дик осторожно прикрывает скрипучую дверь спальни.

– Ты что, пьян, Бергот? – спросил он в неприятном удивлении.

– Уже не так сильно, как час назад, – с гордостью сообщил Лазар, оглядывая пустынную улицу, мокрую после ночного зимнего ливня. – Но машину вести не могу. Пока до тебя добрался – два мусорных бака своротил. Так что прости, Морис, но я в тебе сейчас нуждаюсь больше, чем ты в крепком и здоровом сне.

Дику оставалось только тяжело вздохнуть. Бергот сходил с ума подобным образом крайне редко, обычно, когда у него не ладилось абсолютно всё. С ним, таким, и воевать бесполезно, и уговаривать, и доказывать что-либо. Потому Морис быстро оделся, прихватил из холодильника половину бутерброда и, сжевав его на ходу, вышел на улицу, где возле машины его ожидал Лазар, одетый в полицейскую форму, аккуратно причёсанный, побритый – и не скажешь, что пьян.

– Ты что, ордер на арест Крам получил? – всерьёз поинтересовался Дик, садясь за руль лазарова автомобиля, на что Бергот ответил, что попытается вывести Сьюзи на откровенный разговор – и это их единственный шанс спасти Стайлера от тюрьмы. Морис ничего не ответил.

Они добрались до Голубого Рая через час и вошли в пустой холл. Отсюда уже увезли половину вещей, но остался ещё диван, пара стульев и картины на стенах. Когда Лазар услышал на лестнице стук каблучков, он попросил Дика спрятаться в баре, включить диктофон и что бы не случилось дальше, не вмешиваться.

Сьюзи Крам. Она спускалась по лестнице с одной сумкой в руке – хрупкая, красивая и умная женщина, но Бергот теперь знал её слишком хорошо, чтобы поверить в эту ангельскую внешность.

– Вы уезжаете куда-то? – спросил Лазар, не сводя с женщины внимательных синих глаз.